Когда меня ты позовешь

Сентябрь – теплый, солнечный и безветренный стоял уже вторую неделю над Парижем. Горожане, все еще надевая летнюю одежду, неустанно носились по городу, решая свои дела. И только в доме на улице Сент-Оноре было спокойно. Выдалось погожее утро. Жюли лежа в кровати уже несколько минут с открытыми глазами, смотрела на распахнутое окно. Птицы, перелетая с ветки на ветку, чирикали, а солнце не спеша поднималось вверх. Перевернувшись на другой бок, а затем, встав с постели, девушка направилась к колыбельке, стоявшей напротив кровати. В ней мирно спала маленькая Мелани. При виде ребенка Жюли улыбнулась: Мелани - маленькая, светловолосая, с розовыми щечками и светло – голубыми глазами посапывала и, нагнувшись к ребенку, Жюли поцеловала его. От прикосновения матери младенец проснулся. Взяв на руки дочь, Жюли стала ее укачивать, покрывая маленькое личико поцелуями. - Госпожа, - в дверь постучала Мари. - Госпожа, Дмитрий и сын ждут вас на кухне за завтраком. Госпожа, князь попросил, чтобы вы поспешили. - Я приду, как только укачаю Мелани, - моментально бросила Жюли и положила обратно ребенка в кровать, почти укачав его. Накинув домашнее платье и сделав наскоро прическу в полном молчании, Жюли сошла вниз. На кухне ее действительно ждал Романов и маленький Дмитрий. При виде Жюли князь указал девушке на стул, а также приказал служанке принести завтрак для госпожи. Сев за стол танцовщица продолжала хранить молчание. Князь тоже молчал, лишь изредка их сын задавал какие – то вопросы, на которые приходилось отвечать. После той сцены увиденной Жюли, отношения между девушкой и князем стали холодными. Они не разговаривали как раньше, избегали друг друга, и жить становилось все невыносимее и труднее. Казалось, они два совершенно разных человека которых объединяет лишь совместный быт, проживание в доме и маленький Дмитрий. Но даже их сын не мог повлиять на это. Дмитрий Павлович так и не поговорил с Жюли ведь он боялся, что может случиться что – то с ребенком, и до того времени пока Жюли не родила, ничего не обсуждал с девушкой, хоть и обещал. Но он не понимал, что от его молчания Жюли становилось только хуже. Она прокручивала у себя в голове множество сценариев и вариантов, но до сих пор не могла уяснить: что же это было? Мимолетное увлечение молодой миллионершей, или же что – то более глубокое? Если это второй вариант, то почему он до сих пор здесь, с ней? Сидит прямо перед ней и смотрит ей в глаза. Может, ему просто жаль ее и детей? «Но мне не нужна жалость!» - проговорила про себя девушка. И резко встав со стола, она собралась подняться наверх, как раздался голос Дмитрия: - Жюли, постой. Пожалуйста, постой. И она остановилась. Машинально. Вот, сейчас-то самое, когда он скажет, что любит ее, что он жалеет о том, что случилось! Повернувшись к нему, она принялась ждать, пока он начнет. Отодвинув медленно тарелку и удобно усевшись на стуле, будто оттягивая этот самый момент разговора, Дмитрий посмотрел на Жюли и через несколько минут сказал: - Мне очень совестливо, что тебе пришлось увидеть ту сцену. Я больше не хочу молчать и оставлять тебя в неведении, - его руки задрожали. - Жюли, ты должна простить и отпустить меня потому, что… потому что я женюсь на Одри Эмери. Не ожидая такого поворота событий, Жюли остолбенела. Значит, все эти недели, и дни он встречался с мадам Эмери, пока Жюли ждала ребенка и лелеяла мечты касательно будущего… Князь все также пристально смотрел на нее. Тяжело задышав, Жюли приказала: - Мари, уведи маленького Дмитрия. Сейчас же уведи, Мари! Служанка, подбежав к ребенку, взяла его за руку и ушла с ним в другую комнату. А Жюли подходя к Романову, вся тряслась, по ее щекам скатывались слезы. - Жюли, я не изменю своего решения. И не изменюсь, - продолжил князь. И уже прикрываясь рукой, повернувшись к князю спиной, она заплакала. «Неужели это все из-за денег? Неужели? Да, Одри обладательница миллионов, она самая богатая американская девушка. А что я могу ему дать? Лишь свою любовь… но теперь ему это не нужно, а я не позволю топтать себя в грязи!» - пронеслось в голове у Жюли. А потом, прислонившись к тумбочке и повернувшись к князю, она закричала: - Зачем ты это делаешь, Дмитрий? Зачем ты так со мной поступаешь? Я была в бешенстве, когда увидела тебя с ней! Ведь ты же знаешь, как я люблю тебя! А наши дети? Зачем? Зачем ты разбиваешь мне сердце? Это все из-за денег, да? Ты женишься только потому, что у нее огромное состояние? Он встал и попытался подойти к девушке, но она, вытянув руки, не подпускала его к себе. - Нет, не подходи ко мне! Уходи! Иди прочь! Я не хочу тебя видеть, не хочу! А детей – я не позволю, не позволю тебе их навещать! Не увидишь! - Жюли, послушай меня, послушай… Но танцовщица не слушала. Ее слезы заглушали голос князя, и все еще держа вытянутые руки, она продолжала плакать. Ее плач разносился по всем комнатам, и удивленный маленький Дмитрий не понимая, что происходит, притаился возле дверей кухни, наблюдая за родителями. - Ах, вот вы где, Дмитрий! Пойдемте! – Мари найдя ребенка, снова увела его в другую комнату. - Жюли, не плачь, прошу! – подойдя, наконец, к девушке он обхватил ее руками, и крепко прижав к себе, попытался успокоить. - Нет, отпусти меня, отпусти! Не прикасайся ко мне! Уходи, уходи! Князь все также прижимал ее к себе, а она слабо вырываясь, уткнувшись лицом, плакала. - Скажи мне, за что, за что? Но Дмитрий молчал. Он переживал. Его лицо приобрело грусть и угрюмость. Он перестал так крепко держать ее и она, вырвавшись, впала в безумие и истерику от его молчания. - Я прошу, только не молчи! Скажи что-нибудь, скажи! - и умоляюще смотря на него, ее лицо кривилось от плача. Затем она стала говорить что – то совсем бессвязное, слезы настолько заглушили ее голос, что она не могла нормально сказать, и несколько минут приходила в себя, продолжая все также плакать. Дмитрий Павлович молчал, слушая ее плач навзрыд. Не добившись от него ни одного слова, она закричала: - Уходи, уходи, я тебя отпускаю! Иди к ней! - вытерев свое мокрое, красное лицо от слез, она зашагала в сторону выхода, но на полпути остановилась: - нет, это я должна уйти! Да! Все кончено! Ухожу! - уверенным шагом хоть и, шатаясь, продолжая плакать, она поднялась наверх по лестнице. А Дмитрий Павлович оперевшись руками на спинку стула взволнованный и напряженный, глубоко дышал. Его глаза судорожно бегали по кухне, и переживая вновь все свои сказанные слова и слова Д'Эпинье у себя в голове, он не знал, как ему дальше поступить. И резко, со злостью задвинув стул, громко, грубо приказав служанкам убрать со стола, он быстро вышел из кухни.