Доказательство превосходства

**** – Сколько мне осталось? Хриплый голос низко вибрирует, его хочется слушать ещё и ещё – вслушиваясь в глубокий тембр, пропуская через себя и чувствуя, как тонко отзываются кости и сжимаются нервы. – Может, год. Может, два… а может – меньше минуты. Ранее… Сначала всё шло хорошо: водитель лишь спросил, косясь на поддерживаемого с двух сторон Микото, не собирается ли тот наблевать ему в салон – но получив ответ, что тот уже наобнимался с унитазом и впал в анабиоз, согласился забрать троих «друзей» из бара. Франки не стал устраивать экскурсию по арендуемому жилищу, а сразу показал Кусанаги дорогу в подвал. И не просто подвал, а благоухающий стерильностью и сверкающий белизной. Так уж вышло, что Франки повезло снять бывшую частную клинику – семейная пара открыла её прямо в собственном доме, разбогатела и переехала в штаты. Конечно, из оборудования здесь почти ничего не осталось, и его тоже пришлось искать и брать в аренду, но деньги никогда особенно не волновали Франки – он всегда свободно тратил всё, что зарабатывал: будь то тысячи или миллионы, доллары или йены. Вот и в Японии подписал контракт с риелторами практически не глядя, слишком уж удобное место попалось, особенно после Кореи, где ему даже как-то пришлось пробираться ночью в клинику для животных, чтобы сделать кое-какие анализы… но в той стране он хотя бы раздобыл более или менее убедительные образцы тканей ликантропов, а здесь – только ноль без палочки. Вот если бы взять этот домик и переместить на полюбившуюся улицу Сеула… Хотя вернуться будет непросто, обвинение с него ведь так пока и не снято, хорошо хоть в международный розыск не объявили. В общем, облепляя своего нового подопытного – в смысле, пациента – датчиками, снимая показания кардиографа и энцефалографа, делая рентген, УЗИ, а потом взявшись за анализы крови и волос, Франки находится не в самом весёлом расположении духа. Таблетку от головной боли он выпил, но вот наличие в лаборатории постороннего наблюдателя отвлекает, да ещё и эти гнетущие мысли о будущем… – Скажите, Ли-сан… сенсей, всё очень плохо? – Нет, просто проверяю кое-что на всякий случай… Да, сначала всё действительно шло хорошо – даже несмотря на обнаруженные в районе раны осколки ребра – а потом он переключился на оценку общего состояния организма и увидел это: признаки поражения нервов, печени, почек, ишемической болезни сердца, сердечной недостаточности, тахикардии*… А ведь посреди сверкающего белизной помещения, под светом операционных ламп, на свежезастеленой полиэтиленом кушетке лежит не столетний старик, а молодой человек лет двадцати пяти. И если парочку заболеваний ещё можно принять за врождённые, общая картина намекает на другое. И вот Франки стоит, глядя на оседающий в пробирке порошкообразный осадок, потом косится на микроскоп, и снова переводит взгляд на пробирку. – Когда он завязал? – спрашивает наконец. Кусанаги, всё это время скромно сидящий у кофейного аппарата на входе, едва не расплёскивает содержимое пластикового стаканчика по белоснежному полу, но слава богу – лишь выливает часть на себя. – … Около двух лет назад. Мы тогда все завязали. – Понятно. Звучит правдоподобно, потому что ни в крови, ни в волосах пациента признаков наркотических или психотропных средств Франки не обнаружил. Кроме алкоголя и никотина. Но утешает это мало – вероятность, что настолько потрёпанный организм выдержит разработанные им экспериментальные препараты практически нулевая. Да и свёртываемость крови у него… Разве что испытать ту новую сыворотку из полученных в Корее материалов? Но найденную в них инфекцию ещё не удалось изучить до конца… А вдруг пациент скоропостижно отойдёт в мир иной? С трупа хороших данных ведь не получишь. – Сенсей? – Зовите меня просто Виктор, Кусанаги-сан. Да, что вы хотели? – Мне уже пора возвращаться в бар… так что… – Да, конечно, – глянув на встроенный прямо в стену электронный циферблат и убедившись, что время уже перевалило за полдень, Франки возвращается к центрифуге, чтобы ещё раз проверить состоянии образцов. – Выход сами найдёте? – Вы так и не сказали, сколько будут стоить ваши услуги… – Давайте поговорим об этом позже? Возможно, мы с вами сочтёмся без обмена денежными знаками. – Хотите, чтобы мы сделали что-то для вас? – Давайте… поговорим об этом позже?! – Ох, да, хорошо, конечно… Вы не оставите мне свой номер для связи? – К сожалению, у меня украли сотовый телефон, но вы можете поискать номер в справочнике. Тут раньше была частная клиника… – Ясно. Так и сделаю. До свидания. – Пока. Наконец-то за спиной хлопает дверь. Немного помедлив, Франки оставляет центрифугу в покое и тоже покидает подвальное помещение, а проследив в окно за вышедшим за ворота человеком, нажимает несколько кнопок на охранном пульте, опуская железные ставни и включая сигнализацию. Ну вот он и отрезан от внешнего мира. Сейчас бы приступить к операции по удалению осколков, но усталость берёт своё – в конце концов, он уже давно не мальчик, способный проводить в лаборатории недели без сна, да и выпил в том баре немало… И всё же Франки возвращается в подвал, но лишь затем, чтобы подвесить на капельницу раствор пропофола** и ввести в вену Микото полую иглу – для уверенности, что пациент не проснётся внезапно и не угробит сам себя. Ну и ещё набросить на него простыню – всё же лежа полуголым можно и простудиться. **** «Пам!» Франки вздрагивает и прислушивается – что-то его разбудило. Какой-то хлопок. Потом открывает глаза. Темнота. Опущенные жалюзи лишь кое-где подсвечены красно-рыжим. Обычно он не ложится спать одетым, но из-за усталости завалился в постель прямо в брюках и рубашке, и даже жёсткая пряжка ремня, как оказалось, не помешала ему крепко проспать на животе до самого вечера. Однако тот звук… кажется, шёл с первого этажа. Холодильник? Снотворное, что, уже кончилось? Но даже если капельница опустела, лекарство должно было действовать ещё пару-тройку часов – всё-таки он тщательно высчитал дозировку. Набросив на безобразно помятую рубашку свежий медицинский халат, Франки выходит на витую деревянную лестницу и замечает тусклый свет. Кухня в этом доме не отделена от прихожей и одновременно является и столовой, так что с лестницы прекрасно видно небольшой обеденный стол и рассевшегося за ним взъерошенного парня, лениво грызущего куриные ножки – и всё это в бледном свете открытого холодильника. – Пи-и-и-и-и… Правильно, техника не терпит наглого обращения. Но пронзительный сигнал тут же вызывает у Франки жесточайший приступ мигрени, заставляющий скривиться и пообещать себе больше не мешать виски с колой… Однако, крепкий пинок по дверце холодильника обрывает писк – похоже у пациента он тоже не вызвал восторга – и дом снова погружается в темноту. Даже достающий до окон далёкий свет уличных фонарей практически не проникает внутрь. – Рад, что вы наконец-то проснулись, – вдруг доносится до Франки снизу. И от хрипло-низкого голоса по его спине снова пробегают мурашки. – О, это просто прекрасно, что вы оказались столь любезны и подождали моего пробуждения, – отзывается. – И даже сами угостили себя чужим ужином. Надеюсь цыплёнок вас не разочаровал? – Немного. Вы собирались съесть его сами? – Вовсе нет. Количество холестерина и жиров в этом блюде почти смертельно. – Я почему-то так и подумал. – К тому же он стоял в холодильнике уже две недели… – нащупав во мраке гладкие перила, Франки начинает неспешно спускаться по лестнице. – Но если учесть состояние вашего организма в целом, Суо Микото-сан, и пищеварительной системы в частности, я склонен расценивать ваш поступок не как желание утолить голод, а как попытку самоубийства. Только не кажется ли вам, что совершать подобное в доме своего спасителя несколько неблагодарно? На этот раз в ответ раздаётся приглушённый визг ножек стула по кафельному полу, потом шаги, и наконец после щелчка выключателя по глазам бьёт яркий свет. – Так это ты? Прижимая к боку еле держащуюся на липкой ленте повязку, демонстрируя неплохо развитые мышцы груди и плеч, Микото смотрит снизу на замершего посреди лестницы Франки. Почему его формальное обращение упростилось – неясно, но иностранцу, наверное, никогда до конца не понять все эти премудрости азиатов. – Выглядишь разочарованным, – тоже отбрасывая вежливый тон, хмыкает Франки и возобновляет спуск. Сейчас ему больше всего хочется крепкого кофе, и не той жижи, что готовит аппарат в подвале, а настоящего, заваренного из свежеобжаренных зёрен… но взять их негде, так что путь его продолжается дальше вниз по лестнице, в подземный этаж. Там горит свет. А ведь он его выключал. И капельница валяется на полу – судя по размеру лужи вокруг неё, иглу выдрали из вены почти сразу, как только он ушёл. – Так ты был в сознании? Ему опять не отвечают, но даже не слыша шаги, Франки чувствует стоящего позади человека. Это не мешает ему наполнить пластиковый стаканчик чёрным кофе. – Тебе нельзя много двигаться. Пуля прошла навылет, но задела ребро, развернулась и вышла задом наперёд, оставив в ране осколки. Вчера я был не в том состоянии, чтобы их удалять… но мне и в голову не могло прийти, что ты откажешься от снотворного. Больно же, наверно? Как ты вообще терпишь? – Нормально. Хуже было бы вообще ничего не чувствовать. Что-то в его тоне подсказывает Франки, что это не просто философская мысль. Похоже, парень ещё вчера приготовился умереть. А может и раньше. И всё же – выдержка его поражает: другой бы уже давно скрючился на полу, моля дать обезболивающее или хотя бы крепко ударить себя по голове. – Итак, значит, ты врач? Опустошив стаканчик наполовину, Франки проходит глубже в лабораторию – к раковине, и на этот раз слышит позади отчётливое шлёпанье босых ног по кафелю. – Не совсем. Лицензии у меня нет. – А по совместительству гей? «Так он нас видел? И поэтому выдернул капельницу?..» – Не бойся, насиловать тебя под наркозом не собираюсь. – Ты больше похож на того, кого насилуют. Брызнув в лицо водой, Франки замирает. Лишь поднимает взгляд выше, чтобы увидеть в зеркале отражение бледного как сама смерть, но от того кажущегося ещё более рыжим, Микото. И даже его янтарные глаза будто светятся красным. «Было бы здорово, окажись ты вампиром. Может я даже позволил бы трахнуть себя, но увы, ты лишь обычный бывший наркоша, уже давно ступивший одной ногой в могилу…» – Да, знаю, я не отразим. Но рад, что ты оценил. – Это был не комплимент… – сверлящий зеркало взгляд воспалённых глаз неожиданно тускнеет, и Микото отворачивается. – Ну, и сколько мне осталось? Похоже, внимание пациента привлекли развешенные на негатоскопе снимки. А Франки снова ловит себя на том, что вслушивается в хриплый, низко вибрирующий голос, чувствуя, как тонко отзываются кости и сжимаются нервы. Да ещё и этот ладно скроенный торс – когда Микото стоит вот так, вполоборота, чётко заметен баланс между шириной его плеч, объемом рёбер и ростом. Вот только подобному любованию в лаборатории явно не место… – Может, год. Может, два. Показалось, что собственный голос прозвучал слишком низко. «Я взволнован? Но отчего?» Через руки Франки прошли сотни больных, но ещё ни разу ему не было жаль их. Да, люди болеют. Да, многие из них сами виноваты в своих бедах, но отнюдь не все – иногда смерть уносит совершенно невинные жизни. Так почему же сейчас в грудной клетке так некомфортно? Алкоголь-таки сделал своё чёрное дело? Добрался до его клапанов и сузил сосуды? Или всё дело в странном голосе этого парня? Закончив умываться, Франки снова находит в зеркале отражение своего пациента, потом разворачивается. – … а может, меньше минуты. Чем больше ты двигаешься, тем активнее ведут себя осколки ребра. Я не удивлюсь, если какой-нибудь прямо сейчас вопьётся в твоё лёгкое или желудок, или поджелудочную железу… хотя, если судить по тому, как стремительно синеет область вокруг повязки, они уже устроили тебе новое внутреннее кровотечение, а ведь вчера я его остановил. Только теперь, когда в голове посвежело, а зрение окончательно прояснилось, Франки замечает крупные бисеринки пота, покрывшие лоб Микото, и тревожное дыхание – поверхностное, слабое… – Идиот! Подхватив пациента и ощутив, насколько действительно слабо тот держится на ногах, Франки забрасывает его руку себе на шею и отводит к кушетке. Помогает лечь. Только вот когда голова пациента уже касается плоской резиновой подушки, его рука на шее напрягается сильнее, не позволяя просто так отстраниться. – Если ты не врач, то кто ты? И что это за место? Франки нетрудно высвободиться силой, но янтарные глаза слишком близко и слишком требовательно смотрят. – Считай это моим хобби… – Тем самым, после которого органы пропадают? – … или появляются новые. Улыбка выходит неловкой. Но его наконец отпускают. Анестетик, мышечный релаксант, наркотический анальгетик – Франки привык работать один: сам себе врач, сам себе медсестра, сам себе анестезиолог. А ещё он привык к неудачам. Поэтому видя, до какого состояния довёл себя пациент – потерял самообладание только в первый момент. Но сейчас, больше не слыша его завораживающий голос, он наконец-то возвращается к нормальному восприятию тела, умирающего на операционном столе. В конце концов, никто не заставлял Микото нарушать лежачий режим. Только вот пора уже придумывать, что сказать его другу… Нет, сначала – сосредоточиться на операции. Выживет пациент или нет – это уж как повезёт, но если не удалить все эти расползшиеся по внутренностям осколки, не зашить и не прижечь поврежденные сосуды и не восполнить потерянную кровь – даже чудо не сможет ему помочь. Операция длится шесть часов. Франки не чувствует ни зудящей пустоты в желудке, ни растущей с каждым часом жажды. Поначалу пот то и дело норовил залить глаза, а концентрированный свет ярких ламп прожигал макушку, но вот уже полтора часа как он не ощущает даже этого. Он слишком устал, чтобы отвлекаться на подобные мелочи. Ведь стоит расслабиться – и обратно уже не соберёшься. Франки сбился со счёта, сколько раз сердце пациента решало остановиться, и вот в уши опять проникает тревожный писк. И увы, это не открытый холодильник, который забыли закрыть. Нет, это снова падает давление… – Сукин ты сын… Франки никогда не желал становиться врачом и спасать чьи-то жизни. В конце концов, врачей много: их тысячи и миллионы на всей Земле. А больных, которых надо спасать – в сотни раз больше. Но почему-то именно этого рыжего парня терять совсем не хочется. Это как бросать недочитанным интересное исследование, так и не узнав его результат. – Нет, нет, ты у меня просто так не отделаешься… и не надейся… Франки аккуратными стежками зашивает распотрошённые раны, косится на монитор, следя за показателями искусственно удерживаемой в теле жизни, облизывает пересохшие губы и не прекращает думать. Когда он заканчивает с шитьём, в голове уже собирается примерная схема: порядок ввода веществ, дозировка, локация и способ ввода. Потому возня с пробирками занимает всего около получаса. А потом, расширив операционный стол за счёт выдвинувшейся панели, Франки переворачивает тело пациента, приставляет к третьему позвонку большой шприц с длинной и толстой иглой, и вводит первую дозу. Берёт шприц номер два и спускается на один позвонок ниже. А на стерильном подносе ждут ещё двенадцать. Последнюю инъекцию Франки вводит в основание черепа, прямо в гипофиз. Если Микото умрёт, и его тело попадёт к судмедэксперту, тот обнаружит немало интересных вещей… Но Франки готов рискнуть. Хотя обычно он старается обходиться без таких крайних мер и не оставлять трупов. **** «Бум-бум-бум-бум-бум!» – Какого хрена… Он же только что лёг! «Бум!» – Есть кто дома?! – громкий голос доносится явно не с улицы. И что это был за скрежет и грохот? Заставив себя сползти с кровати, Франки падает в кресло у окна, с трудом просовывает пальцы сквозь жалюзи, слепо щурясь на яркий солнечный свет, и сначала решает, что ещё не проснулся. Потому что разве такое возможно? В литых ставнях ворот образовалась дыра. Словно прорезанная огромным консервным ножом. Или вырванная какой-то силой… – Арендатор-сан, вы здесь? Отчётливый топот раздаётся на лестнице. Осоловело переведя взгляд на дверь, Франки вздрагивает, когда та не открывается, а падает на пол. – Эй, это вы – арендатор? На вошедшем белая рубашка, узкий чёрный жилет и брюки. Его волосы, кажется, высветлены, а под одеждой явно выступают бинты. – Я, – признаётся Франки, поднимаясь с кресла и оправляя халат. – Чем могу помочь? – О, так вы врач? – у посетителя меняется тон, становясь чуточку уважительнее. – Я насчёт вашего долга… Тут застывший на пороге молодой человек наклоняется, легко поднимает дверь и аккуратно прислоняет к стене, потом оборачивается – и только в этот момент Франки замечает второго вторженца в своё жилище. Этот парень тоже азиат, как и первый, но ниже ростом и волосы его пепельного цвета, а черты лица более утончённые. Однако по лестнице он поднялся не в пример тише. Напарники. Сборщики долгов. – Ну… знаете, вы немного не вовремя. – Да? – судя по тому, как дёргается бровь вошедшего первым, подобные фразы ему уже осточертели. Франки переводит взгляд на прислонённую к стене дверь, потом на окно. У него возникает странное чувство, что и к воротам приложил руку именно этот человек. «Как интересно…»