Доказательство превосходства

**** – И что теперь? Эту царапину тоже залижешь? Уточнять, о какой именно царапине речь, нет нужды, ибо оба они смотрят на шею иностранца в белом халате, деловито обследующего своего рыжего пациента. – С какой стати? – горло Хан Шинву издаёт странный вибрирующий звук, и слова выходят глухими, словно отдалённые раскаты грома. – Ну ты же говорил, что человек умрёт, если… не зализать. – А мне-то что? – резкий косой взгляд обжигает, но спустя мгновение уже возвращается обратно к врачу по имени Виктор. – Семпай, возможно это очень сильно вас разочарует, но поверьте, я буду только счастлив, если эта мразь сдохнет как можно более мучительной смертью. Таким своего напарника Шизуо видит впервые. И, если честно, настолько кровожадный вид удивляет его намного сильнее, чем даже пушистая шкурка. Конечно, Хан Шинву не впервые за последние дни демонстрирует незнакомый спектр эмоций, но именно сейчас у Шизуо возникло отчётливое ощущение, что внутренние тормоза корейца собираются слететь к чертям. – Всё так плохо? – … – прежде чем ответить, Шинву несколько раз глубоко вдыхает и выдыхает, не разжимая стиснутых до побелевших скул челюстей. – Семпай, вы же сами сказали, что вам знакомо состояние того рыжего парня. Только вот, судя по всему, его никто не кусал и когтями не драл – нет, этот учёный заразил его специально. – Зачем? – А я знаю?! На лице Шинву появляется странное выражение: он морщится, словно от боли. И отворачивается. Но Шизуо всё равно замечает дрогнувшую верхнюю губу и показавшиеся клыки. – И снимите уже этот жгут… у вас рука посинела. – …и правда. А он и не заметил. Всё потому, что прокушенная ладонь на другой руке ноет гораздо сильнее – внутри раны будто вылупились черви и уже вовсю копошатся, вгрызаясь в мясо и увеличивая размеры своего гнезда. Курить хочется зверски. А Виктор уже провожает пациента за белую ширму. Стаскивая с предплечья резинку, Шизуо наблюдает за ним и почему-то никак не может поверить словам напарника. Нет, не то что бы тот врёт, просто у Шизуо чувство, что всё не так просто. – Итак, – появляется из-за ширмы Виктор. – На чём мы остановились? Несмотря на открытую угрозу, источаемую оборотнем, врач продолжает вести себя уверенно и властно, словно ситуация с самого начала находится под его полным контролем. Но опасности Шизуо не чувствует. Ни сейчас, ни когда садился в кресло. – На том, чем ты тут занимаешься, – следя настороженным взглядом за приближающимся человеком, напоминает ему Шинву. – Шинву… Видимо, догадавшись, что лучше не подходить слишком близко, Виктор останавливается на расстоянии пяти шагов и засовывает руки в карманы халата. – Я же могу так к тебе обращаться, раз уж мы перешли на неформальную речь? – склоняет голову к плечу, ожидая ответа. Но не дожидается и продолжает: – Давай проясним кое-что… Ты ликантроп? – А то ты сам не в курсе? Шизуо кажется, что волосы на затылке напарника начинают шевелиться. И боль в руке будто бы откликается на эту новую вспышку ярости, рывком распространяясь выше по локтю. – Я не уверен, – тем временем качает головой Виктор, прикрывая глаза. – Впервые встречаю кого-то из вас в живую. – Да неужели?! А мёртвых – типа каждый день? – Нет, – снова покачивание. – В таком виде вы тоже та ещё редкость, поверь мне… И это… По этому случаю мне нужно срочно выпить, если никто не против. Развернувшись и направившись к ряду железных шкафчиков у стены, Виктор едва заметно спотыкается о собственную ногу, но продолжает путь с неестественно прямой спиной. Теперь его спокойствие всё больше кажется наигранным. Да и движения руки внутри открытого шкафчика намного суетливее, чем можно было ожидать. – Что это? – настороженно принюхивается Шинву. Шизуо тоже чувствует резкий запах, распространившийся по помещению. – Спирт, – перелив в пластиковый стаканчик немного прозрачной жидкости из откупоренной бутылки, наполнив его ровно на четверть, поясняет Виктор. – Будешь? – Н-нет, благодарю… – А вы, Хейваджима-сан? – Не пью. – Ну и правильно, вредно это… Кадык Виктора дёргается, а взгляд, направленный на стаканчик, стекленеет. И вдруг он махом опрокидывает в себя его содержимое – на высоких скулах тут же вспыхивает резкий румянец, зажмуренные веки краснеют, и на ресницах показываются искры слёз. – Кстати, – выдохнув, врач моргает несколько раз. – У меня к вам тот же вопрос, что и к вашему другу. Вы ликантроп? Шизуо действительно не чувствует никакого злого умысла ни в направленном на себя взгляде, ни в поведении Виктора. Поэтому честно мотает головой в ответ. – Тогда понятно, почему ваша рука до сих пор не зажила… Эх и быстро же её разнесло. Опустив взгляд, Шизуо непроизвольно задерживает дыхание: кисть так распухла, что даже расстёгнутый рукав стал слишком тесным для неё, да ещё и приобрела цвет спелого баклажана – тёмно-фиолетовый. Так что зрелище это слегка ошарашивает. А ужас в глазах Шинву окончательно поселяет в Шизуо уверенность, что в этот раз он точно обречён. Пол уходит из под ног. – Полагаю, вам лучше прилечь… Виктор делает было шаг навстречу, но замирает, когда Шинву издаёт гудящий рык. Его руки подхватывают за спину. А спустя пару мгновений кресло принимает подло ослабевшее тело Шизуо. «Зараза… словно барышня…» – У меня есть антибиотики, – уши забило ватой, и звуки едва пробиваются сквозь неё. – Раз ваш друг сказал, что они помог- – Ещё слово – и я убью тебя. Клянусь. «Шинву, что с тобой? Что так тебя ослепило?» Распухшая рука горит в огне. Миллионы мелких тварей пожирают её изнутри, и Шизуо даже кажется, что она вот-вот отвалится. И когда прохладные пальцы касаются оголившихся нервов, он не сдерживает шипения и стискивает зубы. – Простите, семпай… По щеке опустившегося на колени Шинву стекает слеза. Клыки обнажены. Губы дрожат. А в глазах такая боль, словно он чувствует всё, что происходит с рукой Шизуо ниже локтя, в десятикратном размере. Нужно что-то ему сказать – но как назло в голове не рождается ни единой дельной мысли. – Ампутация – тоже выход. При первых звуках голоса Виктора Шинву зажмуривается, а его оскал становится резче. Он вот-вот бросится на врача. – Хватит реветь! – не успокаивается суицидник. – Думаешь, твои слёзы чем-то помогут? Антибиотики, что-то ещё… нужно попробовать сделать хоть что-то! – Ты… – Да забудь ты обо мне хоть на пять минут! Лучше подумай, чем помочь твоему другу! Ты же оборотень или хрен с горы? Или только клыками работать умеешь, а с головой проблемы?! – Грр-р-р! – Да-да, я понял! До слуха доносится звон склянок. Похоже, Виктор решил не ждать у моря погоды и уже набирает какое-то лекарство в шприц. А пока он возится, Шизуо переводит взгляд на напарника. Даже здоровая рука подчиняется ему неохотно, но он всё же дотягивается до вздыбившейся макушки Шинву и взъерошивает её. – Хей, ты всегда… был таким плаксой? – Семпай… я… я не знаю, что делать… И куда только делась вся его ярость? Остались лишь боль и сожаление. – Так значит… теперь я точно умру? Шинву отводит взгляд и до крови прикусывает нижнюю губу. А Шизуо почему-то чувствует только печаль. Нет, умирать ему совсем не хочется… тем более, раз это причиняет такую боль его напарнику. Напарнику… …другу? Гладкий язык проходится по ране на ладони – и внутренности содрогаются от резкой отдачи, словно ножом рассекли кожу до плеча. Он даже умудряется вырвать руку. Но Шинву вновь стискивает холодными пальцами распухшее запястье, зубами разрывая ткань рубашки, и жгучая боль опять пронзает мышцы и кости. – Что ты делаешь? Сквозь муть в глазах Шизуо замечает подошедшего Виктора со шприцем. Постояв немного и так и не дождавшись ответа, врач наклоняется… и сгиба неповреждённой руки касается ледяная ватка, а потом и игла. Рядом раздаётся приглушённое рычание, но Виктор молча вводит лекарство. А потом оказывается, что шприц у него не один, и на подносе ждут ещё несколько штук. Шизуо чувствует, как антибиотик (или что там вводит этот эскулап) разбегается по венам вместе с новым причудливым жаром, выжигающим всё на своём пути. Но ему уже почти что не больно – чувства бледнеют. Звуки становятся тише. А и без того высокий потолок вдруг отпрыгивает сразу на несколько километров. Шизуо пытается произнести хотя бы пару слов. Но онемевшие губы не подчиняются. «Ты не виноват», – бьётся последняя отчётливая мысль, пока вокруг сгущается молчаливая тьма. **** – Как ты можешь быть таким спокойным? – Спокойным? Я? Виктор отвечает словно эхо, глаза его пристально следят за показаниями приборов. Сейчас около разложенного до горизонтального положения кресла, в котором лежит Хейваджима, стоит ещё и кушетка на колёсиках с Суо, а в изголовье заражённых пиликает и попискивает единственная на всю лабораторию панель для считывание физиологических параметров. От Суо и Хейваджимы к ней тянутся тонкие нити чёрных проводов, Виктор же то и дело переводит взгляд с цифр на панели на планшет в своих руках и обратно. – Для тебя ведь всё это эксперимент, не так ли? – продолжает допытываться Шинву, сжимая кулаки и прислушиваясь к боли от вонзившихся в ладони когтей. – Сколько подопытных ты уже отправил на тот свет? Нахмурившись, Виктор что-то проматывает на экране планшета, потом переключает пару тумблеров на панели и отходит к столу с пробирками и пузырьками. – Эй, я с тобой разговариваю! – Да, я тебя слушаю. Но пока ничего полезного не услышал, – всё так же без особого интереса отзывается учёный. – Может уже закончишь ныть и расскажешь хоть что-то, способное спасти им жизни? Виски сдавливает от злости и беспомощности. Да если бы он знал – давно бы рассказал! Но если тут кто-то и может помочь, то только не Шинву. Конечно, он кое-что слышал, когда был маленьким, но с тех прошло слишком много времени… – Не задумывайся слишком надолго, ок? – Виктор косится на него через плечо, но тут же возвращается к возне с лекарствами (у Шинву от обилия резких запахов давно заложило нос). – Если сам не знаешь, позвони тем, кто знает. Ни за что не поверю, что у вас нет способа стабилизировать состояние заражённого. Двадцать первый век, как никак… кто-то из ваших наверняка давно нашёл способ. – Некому звонить. – Прости? – на этот раз Виктор поворачивается всем телом. – Мне кажется, я не расслышал. – НЕКОМУ ЗВОНИТЬ! – вскакивает с пластиковой табуретки Шинву, пинком отправляя её к двери. – Я один, понимаешь? С семи лет один! Я не знаю… не помню… – Ну хоть что-то? Неужели все заразившиеся умирают? Пол в лаборатории выложен белой плиткой. Между ними практически нет зазоров, и всё же тонкие линии хорошо видны. Вглядываясь в одну такую под ногами, Шинву пытается воскресить в памяти те крохи, что мог услышать в детстве. И вдруг его осеняет. – Ты!.. – рык щекочет горло, а по позвоночнику пробегает разряд. – Ты же просто хочешь вытащить из меня информацию, вот и всё! – Ну и что? Голубые глаза смотрят недоуменно. Моргают. Потом Виктор вздыхает и, бросив взгляд на часы, снова поворачивается к Шинву спиной, но только чтобы вытащить из какой-то штуки, похожей на рисоварку, пробирку и воткнуть в резиновую пробку на ней длинную иглу шприца. – Разве сейчас не важнее спасти дорогого тебе человека? – тихий голос прокрадывается в самую глубину бешено колотящегося сердца. – В конце концов, что тебе мешает убить меня потом? «Верно…» И всё же Шинву один раз уже убедился в непреклонности законов оборотней, и первейший из них – это запрет на передачу людям любой информации. К тому же, после уколов и зализывания рука Хейваджимы уже не выглядит и не пахнет так, словно гниёт изнутри. Поэтому… может, всё обойдётся снова? Но почему же тогда Хейваджима не приходит в себя? Да и запах… не исчез до конца. От Суо разит так, что не продохнуть, да ещё и эта вонь лекарств… Но и от Хейваджимы пахнет не как от обычного человека. – Хан Шинву. Решайся. Виктор обходит заражённых, вводя лекарство на этот раз не в вены, в прозрачные трубки капельниц. Ему нельзя доверять – кто знает, что за гадость он создал и тестирует… но у Шинву нет выбора. Сам он, увы, не может ничего. – На самом деле, – произносит он медленно, отворачиваясь и отправляясь за отброшенной табуреткой. – Наши клыки и когти наносят опасные раны даже для нас. Но для людей этот яд смертелен. Однако если человек сможет выжить… он станет оборотнем. Но не всё так просто… я слышал, перед обращением человека специально готовят: он должен поститься несколько дней и медитировать… что-то там ещё… но даже так нет никакой гарантии успеха. К тому же… кому захочется становится оборотнем? Подняв табурет, усевшись на него, уперевшись в край сидения пяткой, Шинву подпирает коленом подбородок, наблюдая издалека, как Виктор кружит вокруг двух людей. Пока ещё живых. – Ну да, – отзывается тот. – И как только вы умудряетесь жить среди людей и оставаться в тени? Если даже маленькая ранка способна убить… – Не способна, – горько хмыкает Шинву. – Если ты про свою царапину, то можешь не трястись – если бы ты заразился, то уже почувствовал это. Словно только что вспомнив о своей шее, Виктор замирает и касается подсохшей крови кончиками пальцев в белых перчатках. – Значит, – произносит он так тихо, что сложно разобрать слова. – Если мы не дадим им умереть… – Это возможно?! – от неожиданности вскакивает Шинву, вновь роняя табурет. – Конечно, – косой взгляд через плечо не оставляет места для сомнений. – Чисто физиологически я могу заставить их тела функционировать. Кома, вегетативное состояние… в конце концов, человеческий организм всего лишь биологический механизм. Но назвать это жизнью… – Сколько же экспериментов ты провёл? Сколько трупов на твоих руках? Шинву больше не чувствует злости, но скрыть горечь не в силах. Подняв в очередной раз свой многострадальный табурет, он бросает взгляд на стеллажи и шкафы, на ряды пробирок и всяких приборов. И в голове возникает странная мысль: если бы этот человек знал, насколько это мучительно – быть оборотнем, может никогда бы не начал ставить опыты на людях? – Экспериментов – немало, – тоже с долей горечи отзывается Виктор. – Но трупов… Хан Шинву, ты с самого начала кое-что понял неправильно. Подойдя к изголовью кушетки Суо, мужчина касается ладонью рыжих волос, будто поглаживая. – Подопытных достать очень трудно. Да и похищать людей довольно опасно. Поэтому если кто и ложится на мой операционный стол, то только умирающий, которого сложно спасти обычными методами. Конечно, я не могу похвастаться высоким процентом успеха, и не буду врать, что берясь за скальпель, желаю кого-то спасти… Но если умирающему удаётся выжить, а мне – получить хорошие данные, то в чём же проблема? – И что, ты каждый день находишь подстреленных прохожих в переулках? – Нет, – взгляд Виктора, до этого устремлённый вниз, на лицо Суо, поднимается и находит Шинву. – Но вот всякие любители быстрого перепиха – да, практически, каждый день. Но разве с ними развернёшься? Максимум, что можно сделать, так это усыпить и провести парочку безобидных опытов… – И всё? – И всё… но самые опасные вещи приходится проверять, к сожалению, на себе… знал бы ты, как это утомительно и сложно с технической точки зрения… Вдруг рука Виктора, поглаживающая рыжие волосы, замирает. Шинву тоже настораживается. Прислушивается. И понимает, что сердце Суо стучит быстрее, чем должно быть способно. И тут тело под простынёй выгибается. Виктор отпрыгивает от него с удивительной резвостью, умудрившись не налететь на свои приборы и при этом сорвав пригоршню датчиков с груди Суо. – Хан Шинву, это нормально? Ответить Шинву не успевает, потому что скатившийся на пол человек поднимается уже зверем, а именно – огненно-рыжим лисом не менее метра в холке. Если не больше. Белоснежные клыки лиса обнажаются в оскале. Пушистый хвост вытягивается параллельно полу, вертикальные зрачки превращаются едва заметные нити линий. А потом зверь прыгает. Шинву успевает подставить руку под крепкие зубы. Но его всё равно впечатывает в шкаф. Лис сопит, не разжимая челюстей, скребёт задними лапами по полу, а передними по животу, превращая одежду и кожу под ней в лохмотья. А потом зверь внутри Шинву отодвигает в сторону его сознание и берёт тело в свои лапы. Рука в узкой пасти покрывается шерстью. Голова лиса уходит вниз, и уже собственные клыки нацеливаются в белесый мех на открывшемся горле. Но челюсти щёлкают в воздухе. Из груди вырывается рык. Отпрыгнувший лис выгибает спину и издаёт шипение, пятясь назад, к кушетке и Виктору. Вероятно, решил, что это его добыча. «Посмотрим, сможешь ли ты защитить её, щенок!» По венам разбегается радость схватки. Добыча – это хорошо, но добрый бой за неё – в сотню раз лучше и веселей. Шинву тонет в захлёстывающих разум чувствах волка, хотя в этой форме они со зверем всегда были равноправны… но враг прямо перед носом, а значит не до ведения диалогов. Рычание и шипение сливаются в единый звук, и так же одновременно переходят в визг и скрежет когтей о пол. Зубы хватают воздух, шерсть, вгрызаются в сладкое мясо, кровь брызжет на раздражающую белизну и заглушает сбивающие с толка искусственные запахи, послужное тело сжимается и выстреливает, лапы оставляют глубокие борозды в огненно-рыжем мехе, в боку вспыхивает боль от ответного укуса, а потом мелкие клыки выдирают клок мяса и шерсти у самого уха, едва разминувшись с носом. Проклятый лис целит прямо в шею, изгибается, пригибая голову к земле, и бросаясь снова и снова. Огромный, сильный, бесстрашный. Волку трудно быть таким же гибким, к тому же они оба одного размера, но в жёлтых глазах с вертикальными зрачками светится лишь звериная ярость, внутри же волка постоянно остаётся начеку человек, и в тот критический момент, когда животная часть поддаётся инстинкту, собираясь отскочить и увернуться от броска лиса, Шинву заставляет лапы волка переступить, словно в танце, пропуская узкую морду рядом и внизу. И сомкнуть челюсти на подставившейся холке. Да ещё и навалиться сверху. И выжать из рыжей твари тревожный хрип. И вдруг сверху обрушивается поток воды. «Хей, ты меня с кошкой попутал, или как?!» Человек со светлыми волосами и с трудом узнаваемым лицом забрался на кушетку, замер, держа в вытянутых руках опустевший графин. – Хватит громить мою лабораторию! – дрогнувший, но твёрдый голос следует за водой. – Пожалуйста! Фыркнув, волк отбрасывает затихшее тело лиса в сторону. Будь тот хоть немного легче – пролетел бы до стены и врезался в неё, а так лишь проскальзывает по залитому кровью и усыпанному клочьями разноцветной шерсти полу. И несколько мгновений остаётся лежать неподвижно. Но вдруг прижимает уши, поднимает голову и встряхивает ею. Пушистый хвост размашисто проходится по луже, размазывая кровь ещё больше. Волк оскаливается и на безопасном расстоянии обходит рыжего зверя. Тот уже пахнет иначе, чем раньше: недоумением вместо ярости. – Эй, тут ещё подвал есть! – доносится из открытой двери. Волк садится на задние лапы, развернув уши в сторону спускающихся по лестнице людей, но не отпуская лиса взглядом. И даже когда в лабораторию вваливается не меньше десятка смутно знакомо выглядящих мужчин, Шинву лишь перебирается подальше от входа, и снова садится. Лис смотрит на него в ответ. Смотрит так, как мог бы смотреть человек, спрашивая: «А ты ещё кто такой? И какого хрена тут вообще происходит?»