Доказательство превосходства

**** – А… а-а… – Что? Не нравится? – Н-нет… – Тогда, может, вспомнишь для нас, где сейчас дружки Суо? Кажется, что конец биты упирается в желудок. К горлу подкатывает тошнота. Связанные за спиной руки онемели, но попытка отползти вернула им чувствительность – и теперь сотни игл впиваются в кожу. А садист снова нажимает на биту… и она входит ещё глубже. За несколько часов до этого… «Будь добр…» Добрым быть не так уж и сложно… особенно к тем, кто оплачивает твоё существование. Так уж вышло, что заведение, в котором Мизуки работал – неожиданно закрылось. То есть, не то что бы неожиданно: на следующий день после того, как притащенный иностранцем Суо заляпал кровью пол в подсобных помещениях, бар разгромили какие-то бандиты – да так основательно, что потребовалась не только замена мебели, но и ремонт. Однако Мунаката-сан предложил Мизуки пока воздержаться от поиска новой работы. И оплатил его кабинку в интернет-клубе на неделю вперёд. Хотя, возможно, его любезность была не более, чем благодарностью… ведь в ту ночь, когда все спешно решали, куда бы податься из бара – именно Мизуки предложил им это место. С той ночи прошло два дня. Довольно нервных дня, если быть честным. Мизуки сразу понял, что ребята умудрились крепко насолить якудза и теперь прячутся. И почти не удивился, когда именно его попросили сходить в бар и повесить табличку о закрытии на ремонт. Он сходил и повесил. Но вот его снова посылают туда… «Будь добр… надо бы совсем отключить электричество и газ. А то мало ли что случится, пока никого нет», – вроде бы всё верно, но неужели нельзя было вспомнить об этом днём? И тогда бы ему не пришлось топать туда опять. Сердце стучит. Ноги дрожат. В каждой тени мерещится пристальный взгляд. Он ведь мог отказаться. Мог просто сказать: «нет». Но не сказал. Потому что чувствует себя виноватым. Эти люди так хорошо к нему отнеслись… и продолжают относиться до сих пор… Хотя действительно тёплым их отношение стало только вчера, после случая в душевой, когда Мизуки вышел в раздевалку, по старой привычке растирая руку возле локтя, и неожиданно встретился взглядом с Мисаки Ято. Этот мелкий вдруг схватил его за запястье, заставив выпрямить руку, и уставился на небольшое синее пятно на коже. Мизуки тут же высвободился, но паника уже затопила сознание: хотя вроде бы какая разница? Не выгонят же его из клуба, если узнают, что он бывший наркоман? Ведь он тут клиент, а не работник… Но он слишком привык к дежурно-приветливому отношению. И очень испугался увидеть отвращение в знакомых взглядах. Однако Ято просто спросил: «Давно завязал?» В тот вечер Мизуки узнал, что этот резкий и иногда грубоватый парень тоже из завязавших. Что вся их компания такая. И что завязать им помог никто иной, как Мунаката, предложивший простой выбор: тюрьма или лечебница. Разговор по душам изменил что-то в душе Мизуки. А чуть позже, в тот же вечер, он заметил изменение и в отношении к себе со стороны других ребят. Не только Яты. Ничего особенного, на самом деле… мелкие детали… вроде захваченной и для него банки пива, или кивка при встрече в коридоре… Даже лохматый и вечно раздражённый Фушими вроде как перестал игнорировать его существование. И странным образом Мизуки вдруг почувствовал себя одним из них. Одним из тех, кто прошёл тот же путь. Через бесконечные ломки. Через белые стены. Через холод и равнодушие медицинского персонала. Через отвращение к себе и страх перед соблазном… И всё равно, он предал их. Снова слил информацию Изае. Этому холодному и скользкому типу. Змеюке в людском обличье. Нет, самой пустоте, замаскированной под человека и наполняющей себя чужими секретами и проблемами. Возненавидеть бы его… Подобные мысли часто возникают у Мизуки в последние дни. Обычно они напоминают о не самых приятных воспоминаниях, но сейчас помогают отвлечься и унять нервозность. Гладкие плитки тротуара сменяются на ровный асфальт – одна улица переходит в другую, и вот уже виден довольно пустынный и тёмный для вечернего города перекрёсток: здесь нет рекламных щитов, большинство зданий офисные и сейчас всё равно что мертвы… хотя на втором этаже одного из домов тускло мерцают окна – там кафе, и освещение, видимо, специально приглушено для создания интимной обстановки. Раньше, когда бар работал, света от его огненной вывески и от здания напротив вполне хватало для освещения тротуара около перехода, но сейчас здесь царит темнота. Впрочем так только кажется издалека – чем ближе Мизуки подходит, тем лучше различает детали. На улице почти нет прохожих. У дороги припарковано несколько машин… Поигрывая ключами в кармане, практически успокоившись и убедив себя, что никто тут никого не ждёт, Мизуки сворачивает за угол, к служебному входу… И замирает. Здесь тоже стоит машина. Внутри горит свет. Задние дверцы вдруг открываются, и в переулке раздаётся едкий голос: – Мизуки Хаджиме-сан? Голос принадлежит широкому и приземистому мужчине, буквально выкатившемуся на тротуар. Мизуки отступает. Ещё ведь не поздно попытаться сбежать? – М-м-м… я… – Где Микото Суо? Второй вопрос доносится уже из-за спины. И от его холодного тона волосы встают дыбом, а ноги примерзают к асфальту. – Я не знаю, о ком вы говорите… – Жаль. Очень жаль, – сокрушенно качает головой круглая тень на фоне светящегося изнутри салона. – Но возможно, ты не «не знаешь», а просто забыл. Думаю, мы сможем помочь тебе вспомнить. Сердце делает один глухой удар. И срывается в галоп. Ватные ноги не желают повиноваться, запинаются одна за другую, но его подводят к машине под руки и заталкивают на заднее сиденье. В животе поселяется пустота. Мизуки уже встречал таких ребят и знает, насколько они беспощадны. И как хорошо умеют добиваться своего. Зажатый между двумя мужчинами в серо-синих спортивных костюмах, он успевает только бросить взгляд на бритый затылок водителя, как в салоне тухнет свет, и машина медленно и не спеша выезжает из переулка. Мизуки не смотрит по сторонам. Он боится нащупать телефон в кармане и подать хоть какой-нибудь сигнал тем, кто ждёт его возвращения в интернет-клубе. Просто Мизуки уверен, что не выдержит, что из него вытрясут всё… и если не предупредить Мунакату… Но он не может. Ладони уже стали липкими от пота, а вместо сердца в груди застряла глыба льда – она давит на рёбра, замораживает лёгкие и распространяет по телу предательскую слабость. Мизуки не знает точно, что его ждёт, но не сомневается, кого в этом винить: себя. И свою глупость. Снаружи доносится скрежет гравия – это машина сворачивает на грунтовую дорогу или просто плохой асфальт… и вдруг замедляется. Останавливается. Щёлкает замок на двери… И Мизуки выталкивают наружу. Теперь он смотрит только под ноги. Он уже покойник. Всё ещё живой, но в то же время – почти мёртвый. Ярко освещённый прямоугольник света. За ним – большое помещение с голыми металлическими стенами… склад? Контейнер? – Располагайся, гостем будешь. Стул. Верёвка. Удар в лицо. Сначала бьют просто так, даже не задавая вопросов. Мизуки держит зубы крепко сжатыми, надеясь, что они не превратятся в кровавое крошево… но всё же во рту откуда-то появляется кровь. Она наполняет пространство под языком, затопляет дёсны, заливается в горло… брызжет сквозь зубы на ботинки бандитов, смешиваясь с той, другой, из разбитых губ. – Знаешь, парень, как это приятно, превращать красавчиков вроде тебя в ходячие отбивные? В переносице поселяется тупая, глубокая боль. В ней что-то хрустит. И теперь дышать получается только ртом. Левый глаз ничего не видит, а правый… правый только что насильно раскрыли – и круглое лицо, покрытое недельной щетиной, смотрит прямо в него. – Эй, приём! Есть кто дома? Не отключайся! Ты знаешь, где Суо? Мизуки даже немного жаль, что челюсть ему ещё не сломали. Ведь тогда он бы точно не смог бы ответить. Но пока… пока что боль недостаточно сильна, чтобы лишить решимости. Хотя страх не отпускает ни на минуту. Страх, что его изувечат. Что начнут ломать ноги и руки, выдёргивать ногти, ошпаривать кипятком или даже кислотой – по сравнению с этим удары кулаков приносят даже что-то вроде облегчения. – Э-э-эй, симпатяга! Ну же, открывай ротик и начинай говорить, пока ещё можешь! Стул пинают. Мизуки падает на пол и невольно всхлипывает от хруста в плече. А потом теряет сознание. Приходит в себя от вылитой на голову холодной воды. И тут же получает удар под рёбра. – Что-то часто ты отключаешься, принцесса. Беспамятство делит ночь на отрезки, и та всё длится и длится. Пока к голове не приставляют пистолет. Мизуки смотрит на свою кровь, тягуче стекающую с онемевших губ, потом на пол, усеянный мелким мусором и забрызганный красным – и думает, что умереть, наверное, будет не так уж и плохо. Уж точно лучше, чем сдать тех ребят… За всю свою жизнь он не сделал ничего дельного, так хоть умрёт с пользой для кого-то. И не имеет значения, что именно они сделали и почему – Мизуки уже успел к ним привязаться. – Вот упрямый ублюдок… Снимите с него тапки. Босую ступню обжигает холод пола. А потом рукоять пистолета с размаха опускается на большой палец – и от ночи отрезается новый кусок. На этот раз Мизуки приходит в себя привязанным к столбу. Но лучше бы не приходил: разбитый палец распух и ноет, словно опущенный в кипяток, во рту липко и тесно языку, а каждый вздох отдаётся резью в рёбрах. Сразу во всех. И это он ещё не пробовал шевелиться. Голова такая тяжёлая, что едва удерживается на шее. Левый глаз по-прежнему ничего не видит… Но пока его больше не бьют. И на стуле прямо напротив сидит широкий мужчина. Он вроде не толстый, хотя под пиджаком не разглядеть, но плечи его широки. А маленькие глазки посажены близко друг к другу. – Готов говорить? Двери сарая приоткрыты, внутри горит пара ламп, но в щель проникает яркий утренний свет. И слышно, что снаружи работает двигатель одной… нет, двух машин? «Уже утро… Они должны были заподозрить неладное… Но лучше продержаться ещё немного.» Скрип двери отдаётся в костях пронзительным эхом. – Хирата-сан? Вы снова здесь? А мы ещё не законч- – Так заканчивайте побыстрее, – перебивает вошедшего широкоплечий. Похоже, его зовут Хирата. – Что так долго?! – Простите. Но он хлипкий, как сопля! Вырубается постоянно… – Ну так попробуйте что-нибудь другое. – Но… Вы имеете в виду… Стоит ли тратить на него товар?.. – От одной-двух доз не убудет. Мужчина поднимается со стула и проходит мимо приземистого толстяка с бритой головой и противным едким голосом. Мизуки почему-то не хочется, чтобы тот уходил… но снаружи уже громко хлопает дверь, громче взревает двигатель, и одна из машин отъезжает. А за ней и вторая. А к толстяку тем временем присоединяется ещё один бандит – чуть худее, но тоже плотный. Оба в спортивных тройках… Болтают о чём-то, потом второй вдруг выходит. Первый же поигрывает битой в руках. Мизуки облизывает распухшие шершавые губы и с трудом сглатывает вязкую слюну. Металлический привкус во рту уже кажется родным. – Вот ты дурак, – вдруг заговаривает толстяк, медленно приближаясь через всё помещение, не прекращая вертеть в руках серебристую биту. – Мог бы прикинуться тапочком, заплакать и начать всё отрицать – конечно, мы бы тебя всё равно побили, но отпустили бы. Но ты молчишь, как партизан. Сразу видно – многое знаешь. Совсем притворяться, что ли, не умеешь? Об этом Мизуки как-то не думал. А теперь уже поздно. Физическая боль отупляет. Но всё не так уж и плохо, если сравнивать с первыми днями и неделями ломки, когда буквально лезешь на стены от нестерпимой боли в суставах, выворачиваемых раскалёнными щипцами, от растягиваемых на дыбе мышц, когда готов прикончить сам себя или первого же вошедшего в палату и согласиться на всё ради дозы и избавления… Воспоминания ещё живы, ещё даже не потускнели. Мизуки до сих удивляется, как смог пережить этот ужас. Наверное, стоит сказать спасибо врачам. Но тогда у него не было стимула… не было причин, чтобы терпеть – ни ради семьи, ни ради будущего… он не хотел ничего, мысленно поставил на себе крест. Но сейчас уверен, что страдает не зря. Хотя и не сомневается, что уже совсем скоро расколется. Просто знает, что не прямо сейчас. – Чё, отключился опять?.. – Нет, вроде, моргает… Две тени стоят рядом. Нависают. От них пахнет куревом и алкоголем. – Тц… такой хлюпик. Ладно, закати ему рукав. Хотя, нет, лучше в шею. Оказывается, «доза» – это не эвфемизм. По одному взгляду на шприц и не определишь, что в нём, но молочно-зелёный оттенок жидкости доверия не внушает. Самое время сдаться. Ещё одной ломки он точно не переживёт, но… Но знакомое ощущение от входящей в вену иглы не даёт раскрыть рот. Горло парализует. Это ужас. Нет, только не снова, не опять… Плечи наливаются болью. Мизуки держат за волосы, оттягивая голову в сторону, и продолжают медленно вводить вещество. Скотч, намотанный за столбом на запястья, врезается в кожу, по телу растекается жар, сердце бьётся испуганно и неровно. Откуда-то доносится свежий запах полыни. Наконец волосы отпускают, и спина снова прилипает к столбу. – Как ощущения, милашка? Сухость во рту. Нет даже слюны, чтобы сглотнуть. Но боль отступает, удаляясь, истончаясь и… почти исчезая совсем. Мизуки вздыхает несколько раз поглубже, чтобы убедиться – и не чувствует ничего, кроме странного мельтешения на грани сознания. Вроде отдалённых раскатов грома. Даже напрягает руки, проверяя крепость скотча. Он ждал какого-то кайфа… но вместо наркотика получил лишь анальгетик? – Мизуки-чан? – Просто Мизуки. – О, заговорил! Тот, что толще, присаживается на корточки, свесив между колен необъёмное пузо, обтянутое несчастной футболкой яркого оранжевого цвета. В его щетине пестрит седина, а в глазах краснота от полопавшихся сосудов. – Отпустите меня. – Ага, хорошо! Только сначала скажи нам, где Суо? – Неа, – Мизуки усиленно мотает головой, губы и язык всё ещё нереальных размеров и слушаются через раз. – Отпустите! – Ты что ему вколол? – первый оборачивается ко второму. – Пыль, – пожимает второй плечами. – Ты же сам сказал, «что-нибудь для разговорчивости»! – Идиот… – воздух с шипением вылетает изо рта толстяка, а глаза закатываются так, что не видно зрачка. – Ой, иди-и-иот… Она же самоуверенность до небес поднимает… Придурок! Самоуверенность? Мизуки хмыкает. Пусть так. И переводит взгляд на ближайшую лампу, свисающую с потолка. И та, словно повинуясь его мысли, тут же мигает. Забавно. – Блять! Толстяк поднимается с колен и заряжает Мизуки ногой по голове. Скулу на несколько секунд охватывает онемение, а потом Мизуки про неё забывает. Он ведь только что подумал, что его ударят – и вот, пожалуйста, так оно и произошло. Чудеса. Вообще, он уже был готов сказать этим двум колобкам спасибо за обезболивание, но после удара желание благодарить пропадает. Зато появляется другое. – Я хочу пить. Уже вставший и отвернувшийся толстяк резво разворачивается. – Сильно хочешь? Мизуки кивает. – Тогда скажи, где Суо. Это предложение достойно того, чтобы быть обдуманным. Даже если сделано по желанию самого Мизуки. – М-м-м, нет. Не могу. Я не знаю. – Правда? – Правда. Уже два дня его не видел. Но если вы спросите меня про остальных… то их я видел буквально сегодня. Или вчера?.. Кстати, который час? Знаете, у нас очередь в душ, и если хоть раз пропустить, моё время тут же займёт кто-нибудь ушлый… и горячие обеды завозят в восемь утра. Уже есть восемь утра? – Мне уже хочется свернуть ему шею, – заявляет вдруг тот, что по-худее. – Не, нельзя, – Мизуки поднимает голову, чтобы взглянуть в его тёмные глаза под густыми бровями. – Если свернёте, я вам точно ничего не скажу. Тем более, что боли я сейчас вообще не чувствую… эм… А ты что тут делаешь? – Я? – хмурится густобровый, только вот брови его почему-то больше не кажутся густыми. Нет, они тонкие… да и само его тело уже вовсе не напоминает батон колбасы. – Изая-сан… вы с ними заодно, да? Ну сколько же можно? Сколько ещё ему разочаровываться в этом человеке? Хочется заплакать, но вместо этого Мизуки отворачивается и прикусывает губу. Металлический привкус во рту сменяется на горько-сладкий, шоколадный. И жажда становится просто невыносимой. – Я не понял, чё за Изая?.. – Заткнись и подыграй. Может вытянем чё. А если нет, Хирата нам обоим шею свернёт. А всё из-за тебя, придурка! Сверху доносится звук шлепка. Похоже, Изае достался подзатыльник. Мизуки не сдерживает смешка и тут же начинает смеяться так, что стукается затылком об столб. Это заставляет смех умолкнуть. – Ты, – переведя взгляд с одного озадаченного лица на другое, Мизуки останавливается на том, что круглее. – Выйди. Нам с Орихарой-саном нужно поговорить. Удар ногой в живот не вызывает ничего, кроме нового смешка. Двое же недоуменно переглядываются, толстый выдаёт ещё одно ругательство и наконец-то отходит. Правда, недалеко – только до стула. Ну да ладно. – И? – напоминает о себе оставшийся рядом Изая. – Чё надо? – Ничего, придурок, – Мизуки копирует едкую интонацию толстяка. – Ты вообще знаешь, что я тебя люблю? – А? Красивые глаза красиво моргают несколько раз. Мизуки же вздыхает. – Да ладно тебе, не кривляйся. Всё ты знаешь… но ты хоть представляешь, каково это, вечно выполнять твои поручения? И подставляться? Или думаешь, я забыл, как ты отправил меня в тот бордель? Хотя ты, наверное, думаешь, что я не в курсе, что это ты меня туда сплавил? Нет, не говори ничего! Не хочу слушать! Ты мразь! Ты сейчас заявишь, что я всегда сам делал выбор… – Кхм. Выпрямив ногу и пнув Изаю по щиколотке, Мизуки вновь поджимает колено к животу. – …я ведь… всё готов ради тебя сделать… а ты для меня – ничего. – Ну ты… тоже мне нравишься… – вдруг выдаёт Изая, – наверно. – Правда? Сложно поверить. Тем более такому вот странному Изае, без вечной улыбочки и холодной вредной насмешки. – Правда. Я тоже тебя… кхм… люблю. И поэтому ты, чувак, должен сказать мне, где Суо. – Но я же уже сказал, что не знаю. У вас проблемы с памятью, Орихара-сан? В ответ Изая морщится даже сильнее, чем от удара по щиколотке. – А-а-а… тогда скажи, где остальные! Остальные… Мизуки внимательно смотрит на Изаю снизу вверх. Вот вечно он так: «скажи», «сделай», «пойди» – как и все они… И ничего в ответ. – Докажи. – Что?.. – Что любишь меня! В красивых раскосых глазах недоумение сменяется злостью. Мизуки хмыкает. Ну конечно же он не сможет! Потому что все его слова – это ложь, лишь прикрытая правдой! Хотя, нет, Изая и правда любит его. Любит использовать. Как и других людей. И таким образом придаёт своей жизни красок. Подлец. Ублюдок. Скотина… – Как… мне это доказать? – неожиданно доносится сверху. Глаза Изаи всё ещё излучают что-то похожее на жажду убийства, но раз он это произнёс… наверное, очень хочет узнать про интернет-клуб. Только вот странно: разве он и так не в курсе? Мизуки же отправлял ему смс… или это всё игра? Ну конечно, игра… тут же вон тот толстяк! В голове уже тесно от сложных мыслей. Мизуки избавляется от части из них – и сразу становится проще. Так на чём они остановились? На доказательстве? – Поцелуй меня! – А?! – Да. Поцелуй его, – доносится со стороны стула. Толстяк даже вытягивает шею. Мизуки успевает заметить только приближение кулака. А потом сознание вдруг тухнет. Снова. Это пробуждение сильно тормозит. Сначала, словно сквозь сон, Мизуки чувствует напряжение и натяжение внутри себя. Они болезненны, неприятны и неестественны. Потом появляется холод. Когда же сознание возвращается окончательно, Мизуки обнаруживает, что его уже отвязали от столба. И уложили на ворох собственной одежды. И засунули биту в зад. Ручку от биты. Потому что самый широкий конец сейчас в руке толстяка, сидящего на корточках около его пяток. – М… – Очнулся? Прости, нам было скучно. А будить тебя раньше, чем закончит действовать наркотик, было как-то не с руки. Комментируя ситуацию, толстяк надавливает на биту и слегка поворачивает её. Мизуки тут же пытается отползти, отодвинуться, избавиться от этого ощущения насаженного на вертел цыплёнка, но вывихнутое плечо отзывается прострелом в треснувших или сломанных рёбрах, да и палец на ноге совсем неприятно напоминает о себе. – А… а-а… – Что? Не нравится? – Н-нет… – Тогда, может, вспомнишь для нас, где сейчас дружки Суо? Кажется, что конец биты упирается в желудок. К горлу подкатывает тошнота. Мизуки сжимает зубы и закрывает глаза – связанные за спиной руки онемели, но попытка отползти вернула им чувствительность, и теперь сотни игл впиваются в кожу. Ещё одна монетка в копилку боли. А садист снова нажимает на биту… и она входит глубже. Мизуки кажется, что его сейчас вырвет. Пол, стены, потолок – всё плывёт перед глазами. А внутри ворочается вертел, на который его насадили. Не хватает только костра. – Мизуки… кажется, тебя зовут Хаджиме? Так вот, Хаджиме. Знаешь, время поджимает. Босс пока уехал по делам, но если мы с тобой не придём к соглашению, когда он вернётся – нас с Изаей ждёт кое-что похуже смерти. Так что… мы тут приготовили для тебя одну забавную пытку. – С Изаей? Мизуки прослеживает взгляд толстяка, брошенный на напарника. Тот сидит на стуле и допивает пиво. – Что, уже не узнаешь? Хорошо. Значит, ангельская пыль и правда больше не действует. «Мой бог… я словил глюк…» Вдруг толстяк резко дёргает биту, буквально выдирая её из него, а потом забирает у подошедшего напарника пустую стеклянную бутылку. И ухмыльнувшись, приставляет горлышком туда, где у Мизуки сейчас всё полыхает огнём и пытается судорожно сжаться. – Н-не… – Не надо? – толстяк останавливает нажим. – Готов всё рассказать? Мизуки поджимает губы. Да, он готов. Но он уже столько всего выдержал… что сдастся сейчас просто не может. Хотя эта бутылка кажется очень толстой. Толще рукояти биты. Горлышко проскальзывает внутрь слишком легко. Твёрдое, прохладное, расширяющееся… Пульсация отдаётся в затылке, а было опустившийся комок тошноты вновь подкатывает к самым гландам. Мизуки чувствует, как сопротивляются растяжению стенки его ануса. Чувствует, как прохладное стекло проникает всё глубже. И пытается вспомнить кого-нибудь из своих клиентов. Они бывало тоже запихивали в него всякую ерунду не по размеру. Один даже пытался засунуть свою руку… правда, использовал для этого расширитель и целый флакон смазки… больше ничего вспомнить не удаётся – в борделе Мизуки почти постоянно находился в наркотическом угаре, так что многое просто не сохранилось в памяти… но сейчас ему кажется, что те времена вернулись. Что он снова лишь кукла. Кукла для забав. Бутылка входит почти целиком, когда его вдруг пинком заставляют лечь на спину. Связанные запястья оказываются под поясницей. Плечи хрустят. Ноги сами расходятся в стороны, хотя хочется их свести и закрыться… На живот опускается нога в спортивном кроссовке. И надавливает. – Сразу ты не умрёшь, – тихо сообщает толстяк. – Осколки вопьются в стенки кишечника, начнётся кровотечение, но не настолько сильное, чтобы сразу тебя убить. Думаю, мучиться будешь несколько часов. А то и суток. – Не надо! Просто убейте меня! – Так это тоже убийство. Просто ты доставил нам столько хлопот, что не хочется дарить тебе быстрое избавление. – Но я ничего не знаю! – Почему я тебе не верю? Нажим нарастает. Мизуки буквально чувствует, как бутылка елозит внутри, пока ступня на животе перекатывается то право, то влево. – Н-но… я просто там работал… я знаю, что они были там… а потом ушли… меня просто попросили выключить всё в щитке! Обесточить! – Как они с тобой связались? Есть телефон? Второй бандит достаёт из кармана сотовый Мизуки и протягивает. – Разблокируй. – З… – Что? – П-проведите по эк-крану… английская буква «з»… как зорро… – Тут несколько пропущенных. Это они тебе звонили? – Н-наверно. Сведённое спазмом горло не даёт толком вздохнуть. А бутылку из зада понемногу выдавливает наружу – и от этого ощущения хочется сжать ноги плотнее и провалиться сквозь землю. А парочка в спортивных костюмах просто стоит и глазеет на его телефон. Наверное, нажали на перезвонить и теперь ждут ответа. Только вот похоже, никто не берёт трубку. – Кхм… – Кхм… Бутылка выскальзывает окончательно. Только узкое горлышко остаётся внутри растянутого ануса. Мизуки чуть сдвигает бёдра в сторону – и та скатывается на бетонный пол. Бандиты синхронно оборачивается. Один чешет за ухом, второй просто моргает. И в их взглядах Мизуки читает приговор. Потому что так на живого человека не смотрят. Только на уже мёртвого, размышляя, что делать с телом. Но вдруг толстяк с едким голосом склоняет голову к плечу: – Ну не… Не может такого быть. Ты под кайфом балакал, что видел их сего-… то есть, уже вчера. Так что хватит валять дурака. – Я не вал- – Валяешь. В несколько шагов бандит догоняет бутылку и возвращается с ней. Мизуки поджимает ноги. Умолять бесполезно. С самого начала ему нужно было вести себя иначе. А теперь… теперь они уверены, что он знает ответы на их вопросы. Только вот кажется, стоит ответить – и тут же убьют. Нет, всё же смерть пугает… взглянув в эти пустые глаза, Мизуки уже не уверен, что готов расстаться с жизнью. Во второй раз бутылка входит внутрь ещё легче. И чтобы она не выскользнула, толстяк упирается в широкое дно подошвой, едва не прищемив заодно и яйца Мизуки. Напарник подходит сбоку. И поднимает над головой биту. Мизуки зажмуривается. Дверь в сарай со скрипом распахивается. – А вот ты где, Мизу-чан?.. Парни, это моё. Отдайте. Сквозь туман в глазах проступает знакомый силуэт в куртке с меховым воротником. Сквозь стук сердца в уши пробивается знакомый певучий голос. И щёки обжигают горячие дорожки от пролившихся против воли слёз. Это всё очередной глюк? Ведь его никто и никогда не спасал. Не приходил на помощь. Но вот он, Орихара Изая, явившийся в самый последний момент… и за его спиной никто иной, как тот широкоплечий. Хирата.