Доказательство превосходства

**** – Я родился в Корее. Мать привезла меня сюда… нет, точнее, нас с ней привёз её муж. Он был человеком. Учёным. Мы поселились в одном из маленьких городков в префектуре Сидзуока. Да, городок этот был маленьким, но помню, мама почему-то постоянно уговаривала моего приёмного отца переехать в ещё большую глушь, в деревню в горах. Или вообще, в лес. Несмотря на то, что наш дом стоял на самом отшибе, и за задним двором сразу начинались такие дебри, что ничем не отличались от настоящего леса – кстати, очень удобно: мы с ней могли спокойно покидать дом в животном облике и охотиться – но всё равно она чего-то боялась… вероятно, что местные узнают о нашем отличии от них. И поэтому пару лет мне вообще запрещалось выходить за забор одному, а что касается учёбы – родители нанимали репетиторов. Но со временем начались проблемы… Проблемы, совершенно не связанные с нашей природой. Мама не работала. Отец же устроился в местную школу преподавать химию. Он занимался какими-то исследованиями, и так ему, вероятно, было проще покупать разные препараты и чинить микроскопы и тому подобное… Думаю, именно из-за своих исследований он и отказывался переезжать. Даже не знаю, любили ли они друга друга… сейчас мне кажется, мама просто воспользовалась им, чтобы сбежать из Кореи. А он… использовал её кровь в своей работе. Но жили мы вроде бы нормально. По крайней мере, первые пару лет. Но за это время большая часть денег, которые они привезли с собой, ушла на лабораторию, оборудованную отцом в летнем домике. А ещё – на моих учителей. К тому же иногда у нас начинала протекать крыша или дикие кабаны ломали забор… В общем, на третий год меня всё-таки отправили в школу, а мама устроилась продавцом в мини-маркет – и с этого момента её ссоры с отцом стали постоянным явлением. Пару раз она даже разносила его лабораторию, заявляя, что нет никакой разницы, ведёт он эти исследования или нет… Надо ли говорить, я старался держаться от дома подальше? Тем более, что у меня появился друг. В одном классе со мной оказался мальчик по имени Хан Шинву – тоже кореец, хоть и наполовину. Впервые подружившись с человеком, я много времени проводил с ним… но я был всего лишь беззаботным ребёнком. И очень скоро вышло так, что Шинву узнал обо мне правду. Он поклялся молчать. Умом я понимал, что должен перестать с ним общаться… Но не мог отказаться от своего первого и единственного друга. Хотя иногда с ним бывало сложно: Шинву много расспрашивал, постоянно притаскивал какие-то книжки про мифических существ и сравнивал меня с ними… а потом вдруг почему-то решил, что тоже хочет стать оборотнем. Конечно, я отказал. Не раз и не два. И однажды… мама услышала наш спор. Боже, как она разозлилась… Честное слово, я испугался, что она убьёт моего друга. Но отец подкрался к ней сзади и сделал какой-то укол в шею… а потом отнёс в спальню. Он велел мне остаться с ней и следить. И обещал, что отведёт Шинву домой. Тогда я видел своего друга живым в последний раз. Не знаю, что именно произошло, и чего именно хотел этот человек, насильно ли он сделал инъекцию Шинву, или тот дал своё согласие?.. И, наверное, не узнаю уже никогда. Проведя бессонную ночь у постели мамы, я задремал под утро, но странный запах заставил меня быстро проснуться – он шёл от открытого окна. Выбежав во двор, я почувствовал его ещё сильнее. И понял, что источник – летний домик. Обычно оттуда несло лекарствами и всякой едкой дрянью, от которой чесался нос и начинала болеть голова, но в этот раз я почувствовал совсем другой запах – запах смерти. Не тот, что бывает от загрызенной на ужин добычи, а тот, что витает вокруг недавно сдохшего зверя, ещё не тронутого сладковатой гнилью, но уже переставшего быть живым… И запах этот принадлежал Шинву – я просто не мог его спутать с чьим-то ещё. И конечно, я побежал, ворвался в летний домик… и обнаружил своего друга лежащим на диване в гостиной. Отец стоял над ним со шприцем. Он бормотал что-то… а когда увидел меня, заговорил громче: «Я не хотел… все расчёты подтверждали, что он идеально подходит… прости… но ты ведь хотел друга, которого бы одобрила твоя мама?..» Я плохо помню, что случилось потом. Кажется, я напал на него… или собирался напасть… но вдруг в домик зашла мама. Она была очень бледной, её глаза метались по комнате и дрожали. От неё пахло страхом. «Теперь они узнают», – пробормотала она, словно ещё не проснулась до конца. – «Всё бесполезно… из-за тебя… они меня найдут!» Не знаю, что означали её слова, не знаю, понял ли это мой приёмный отец. Но при взгляде на неё он отшатнулся и побежал в свою лабораторию, захлопнул дверь… но маме не потребовалось никаких особых усилий, чтобы зайти следом. Я слышал крики. Грохот и звон стекла. Сидя на полу и глядя на бледное и спокойное лицо моего друга, я не мог понять, когда же закончится этот кошмар. А потом мама вернулась. Окровавленными руками она вспорола… кхм… да, она вспорола Шинву, словно освежая рыбу. Помню, как увидел его алые внутренности… кажется, я пытался ей помешать. «Так будет лучше!» – кричала мама. – «Дурак, надо, чтобы никто ничего не понял! Ты ведь не хочешь, чтобы люди узнали о нас?! Или тебе тоже наплевать на меня?! Поэтому и привёл этого гадкого мальчишку в наш дом?!!» Я почувствовал боль на щеке. Мне повезло – я почти уклонился от её удара. «Мерзкий мальчишка, это всё из-за тебя! Потому что ты не был послушным! И теперь твою маму… я должна бежать. Бежать одна!» Она обезумела от страха. Я понимаю это сейчас, и понял это тогда. А ещё – что сейчас она убьёт меня. Мне удалось вырваться. Я бросился в лес, на гору. Нёсся сквозь кусты и деревья, слыша, как ломаются за спиной сучья. А потом упал. Потому что не мог больше бежать. Весь оставшийся день и ночь после него я провёл в сырой канаве, задыхаясь от удушающей вони прелых листьев. Я трясся. Я не знал, что делать… но вокруг был только лес. Отчасти знакомый. А отчасти – ставший вдруг непривычно холодным и чуждым. А потом я вернулся. Мне всё ещё было страшно, но очень хотелось есть, а охотиться одному просто не получалось. Я слишком нервничал и спешил. Прошло два или три дня. В доме уже было полно полицейских и журналюг… они сами придумали сказку про убийцу-психопата и отправили меня в детский приют. Не знаю, быть может, я заразился страхом от моей мамы, но почему-то уже не мог вести себя как раньше: не спал по ночам, шарахался от людей. Не знал, чего именно должен бояться, поэтому боялся всего: задающих бесконечные вопросы детей, строящих бесконечные предположения взрослых… И в конце концов я сбежал. Решил, что должен попасть в другой город. Где меня точно никто не знает. Через несколько дней блужданий я оказался в Атами. Какую жизнь я там вёл? Жизнь бродячего пса. Не брезговал охотиться на жирных ленивых крыс возле городской свалки и даже на людей – а точнее, на их кошельки. Держался поблизости от местных нищих, чтобы не быть одному. Так миновало несколько месяцев… пока однажды на окраины не обрушилась облава. Не удивляйся, но потом я узнал, что это были якудза. Что местный клан работал сообща с полицией, им вроде как выгодно убирать с улиц всякий мусор… В этот раз меня вместо детского дома отправили в психушку. Но я не знал, что это за место. Я боялся всех, от кого пахло так же, как от моего приёмного отца. Но именно там я впервые встретил Мунакату. Мунакату Рейси. Этот парень, почти что мой сверстник, просто пришёл и сказал, что узнал обо мне от своих братьев. И что хочет помочь. Он совсем не был похож на любопытного Шинву: более спокойный, даже как будто бы равнодушный, держащий себя и разговаривающий словно взрослый, но при этом смотрящий мне прямо в глаза… но я, конечно же, вовсе не собирался рассказывать о себе, или даже просто слушать его… но он не стал задавать вопросов. Просто сказал: «Если продолжишь так себя вести, очень скоро станешь знаменитым – когда о тебе напишут в газетах». Эта фраза заставила меня задуматься о своём поведении. А ещё – когда на следующий день умер поцарапанный мной санитар. Он просто не пришёл на работу, а врачи сделали заключение: сердечный приступ. Но я знал, что это я виноват. И испугался ещё сильнее, чем прежде… и, наверное, именно тогда и решил притвориться. Притвориться обычным. Сначала просто стал сдерживаться, не рычать и не кидаться… потом начал следить за людьми. Не другими пациентами, конечно, а за врачами, санитарами… изучал, как они смотрят, как реагируют на вопросы, на резкие звуки, пробовал завести разговор… Очень скоро меня выписали и отправили в детский дом. Не знаю, смог ли я справиться сам, или это помогли таблетки. Или визиты Мунакаты. Но приступов паники с тех пор со мной не случалось. К тому же в детском доме никто ко мне не приставал с расспросами. Скажу даже, что ко мне в целом относились неплохо… сейчас-то понятно, что свою роль сыграло моё знакомство с наследником местного клана якудза, но тогда я об этом не знал. И даже когда получил документы на чужое имя – не удивился. Точнее – мне всё было в новинку, поэтому я научился делать равнодушный вид. Я просто жил. Ходил в школу. Учился. Не заводил друзей и строго следил за любыми физическими контактами. Хотя иногда виделся с Мунакатой – тот оказался младше меня, и посещал, конечно же, совсем другую, элитную школу… Мне было пятнадцать, когда он впервые пригласил меня к себе. И тогда, увидев их огромный дом и длинные ряды суровых мужиков, приветствующих подростка уважительным «молодой господин», я наконец-то понял, с кем… нет, не подружился… «с кем имею дело» – так будет правильнее. И решил, что Мунаката хочет, чтобы я стал его подчинённым. Однако тот ни разу не заикнулся об этом. Просто кивнул, когда я сказал, что собираюсь поступить в колледж. Мы никогда не говорили ни о его семье, ни о моей – точно так же, как и несколько других его «друзей» не из клана. Мы просто собирались по его зову. Пока Мунаката не поступил в Токийский университет и не уехал в Токио… А вот я в колледж так и не поступил. Подрабатывал там и тут: то грузчиком в магазине, но вышибалой в клубе… иногда пересекался с людьми из клана Инагавы – и каждый раз видел в их глазах особое отношение и ожидание. Кто-то даже пустил слух, что когда Рейси вернётся из Токио, то возьмёт все дела клана в свои руки, и поставит на верхушку меня и других, попавших в его «свиту». Кого-то этот слух раздражал, кого-то смешил, а я… я не знал, что и думать. Мунаката особо не распространялся о своих планах. Но если бы он сказал, что я нужен ему… если честно, я бы наверное согласился даже отдать за него жизнь. Просто потому, что не знал, зачем вообще живу. Конечно, сейчас всё изменилось. Но… Вообще, не встреть я его – не известно, как бы сложилась моя жизнь… смог бы я снова пойти в школу? Или окончательно бы сошёл с ума и сгнил в психушке? Или стал бы звездой жёлтых газет? Или подопытной крысой в лабораториях страны? Как ты знаешь, раз в месяц на меня находит… особое состояние. Так вышло, что Мунаката помог мне и с этой проблемой. Атами – большой город, намного больше чем тот, где я до этого жил, и всё же он до сих кажется мне чем-то вроде личного поместья Инагавы. Якудза заправляют там всем. Они вместе с полицией отвечают за порядок на улицах, они же берут с разных заведений небольшую плату раз в месяц. Они решают проблемы… и они же их иногда создают. И я уверен, что именно благодаря связи с ними, мне жилось проще и легче, чем могло бы. Например, я запросто отпрашивался с работы в канун полнолуния или даже пропускал несколько дней без предупреждения. Меня никогда не кидали с подработкой, иногда платили даже больше, чем обещали… а жильё я нашёл по такой смешной цене, что просто не мог не замолвить пару слов Мунакате – и у владельца дома очень скоро решилась проблема с перебоями в подаче воды и газы. Зачем я рассказываю это тебе? Хейваджима… Шизуо-сан… Ты сам спросил: что вас связывает? Ты ему обязан? Так вот, мой ответ: да. Обязан всем. И ничем конкретно. Ещё ты хотел знать, почему я так невзлюбил Виктора. И почему так боюсь за тебя. Теперь ты в курсе моего прошлого. Я почти не помню о жизни в Корее, понятия не имею, чего так боялась мать, но понял на собственной шкуре, почему людям о нас лучше не знать. И не пытаться стать одними из нас. Посмотри на меня. Я же зверь… по крайней мере, наполовину. И только притворяюсь человеком. Иногда мне очень трудно контролировать себя. Сегодня я опять причинил тебе боль… и только чудом не заразил уже в который?.. Третий?.. Нет, четвёртый раз! И это всего лишь за пару дней! Ладно, пусть за четыре… Но так продолжаться больше не может. Ведь ты человек. Очень важный для меня. И именно поэтому я не хочу… чтобы ты пострадал. Даже если тебе повезёт и ты станешь как Суо… нет, даже думать об этом не хочу. Ты, наверное, заметил, что он ещё хуже меня? Наверное, потому что не родился таким, а стал. Я не знаю, когда он сорвётся. Когда зверь внутри него причинит боль его близким. И научится ли он хоть когда-нибудь снова быть человеком… Шизуо-сан… у тебя своя жизнь, есть семья и друзья… всё так и должно оставаться. Что? Не решать за тебя? Я не решаю. Я прошу. Не рви мне сердце. Я не хочу тебя потерять… но если ради твоего благополучия мне придётся держаться подальше… знаешь, я буду счастлив. Просто потому, что буду знать – у тебя всё хорошо. **** Трудно представить себе что-то более нелепое, чем слежка за человеком, которому признался в любви и всех своих грехах, а потом отверг «ради его же безопасности». И тем не менее, Шинву сделал именно это: сказал, что любит, но не может больше быть рядом. А потом, когда Хейваджима ушёл – отправился следом. Сам себе Шинву объяснил это так: «Его уже пытались похитить, значит – могут попытаться снова. Я просто забочусь о нём». И каким образом всё закончилось кульбитами над ночным городом, громоздким приземлением на чью-то тачку и грызнёй в переулке? Да ещё и народ стал собираться – Шинву отвлёкся на голоса за спиной, и рыжий оборотень умудрился сбежать. Хотя сначала лис бросился на волка вроде даже как с особым старанием и яростью, только вот недавнее падение, когда тот оказался внизу и сыграл роль подушки безопасности для Шинву, сказалось на подвижности и ловкости зверя, в которого превратился Суо. Да и пули, всё ещё сидящие в его теле, наверняка тоже доставили проблем. Так что лис сбежал. Волк же остался в тёмном переулке, раздумывая, стоит ли изображать из себя собаку, пытающуюся забраться в мусорный бак… или зевакам с улицы плохо видно и они вряд ли смогут оценить по достоинству его артистизм? И вот стоит Шинву на четырёх лапах. Смотрит на далёкий просвет в конце переулка и понимает, что лучше бы он отправился следом за Суо. Но ни полчаса назад, когда тот засверкал лапами, ни сейчас – делать этого Шинву не хочется. Хотя по обрывкам разговора, он уже понял, зачем сюда пришёл Хейваджима, лучше пока остаться поблизости. Конечно же, исключительно в целях охраны. А не потому, что после смелого заявления о готовности держаться подальше, в груди болит и клыки ноют. И вдруг со стороны улицы доносится шум. Кажется, просто машина остановилась… но самые упрямые зеваки, до сих пор не покинувшие наблюдательный пункт у переулка, почему-то оживились. И спустя всего пару минут Шинву понимает причину. Когда в переулок заходит человек в скафандре и с сачком. Конечно, на нём не тот скафандр, в котором выходят в космос – по крайней мере, этот костюм лишь силуэтом похож на увиденный по телевизору – но вот сачок самый настоящий. Только вот он предназначен не для ловли бабочек или птиц, а кого-то покрупнее. Да и ещё в руках человека какая-то палка с раздвигающимся кольцом на конце… Служба контроля за бездомными животными? «Да вашу налево!» «Видимо, придётся последовать примеру Суо. И найти Хейваджиму позже, если он, конечно, не решит заночевать в офисе покусанного информатора.» Однако едва Шинву приходит в голову это компромиссное решение, как в воздухе раздаётся тихий «чпок» – и в грудь под шею втыкается дротик. Дротик с лекарством… Нет, если бы человек не был так укомплектован, Шинву бы сразу заподозрил, что его попытаются подстрелить, но бдительность усыпили все эти сачки и палки. Зачем они вообще нужны?! На случай, если стрелок промажет? Снотворное действует быстро. Попытавшись развернуться и броситься бежать, уже шаге на десятом Шинву спотыкается и пропахивает борозду на асфальте. Ну или асфальт – на его морде и плече. Очень унизительно. А если учесть, что этот сон может стать последним в его жизни – так даже и страшно. И немного обидно. Подохнуть вот так, от человеческих рук… в роли обычного бездомного пса… Хейваджима бы точно рассмеялся от такой перспективы. Или бы разозлился. А Шинву… Шинву чувствует сожаление. Слышит приближающиеся шаги, пытаясь побороть тяжёлые, непреподъёмные веки. А потом к шагам одного человека присоединяются шаги второго. Уши дёргаются. Лапы упираются в асфальт – но тут же разъезжаются и подгибаются обратно. – И что это вы делаете с моей собакой? – Это ваш пёс? Почему без ошейника и намордника?! – Я его только что купил! – Только что? Посреди ночи? Уже взрослого? А справки на него есть? Прививки? – Слишком… – Что, простите? Не рассл- Вместо ответа по переулку проносится волна от удара об стену. До Шинву даже долетает что-то вроде обломков облицовочной плитки. А потом сильные руки поднимают его с земли, словно ребёнка. – Слишком. Много. Вопросов.