Так мне сказали.
— Я упал и ударился затылком.Не знаю, как это вышло.
— Воспоминания о том дне уже не вернуть. — Странно, — Ратио в задумчивости потёр подбородок. — Насколько сильно должен повредиться мозг, чтобы хирург согласился на такое. А воспоминания до травмы сохранились? — Вполне, — менее уверенно ответил Арт. — Всё и вправду было именно так? Лиловый взгляд оживился, помрачнел. Ратио вперился спокойно, но будто хотел бы потрогать искренность Арта на ощупь. Может, он с удовольствием провёл бы трепанацию повторно, вынул бы раскромсанный мозг. И если бы дорезал четвёртую извилину, может, Арт был бы счастлив. А может, и нет. — Что ты имеешь в виду? — Ничего, забудь, — Ратио вернулся к экрану. — С Найсом поведёшься — сомнений наберёшься. Знаешь же, как ему Академия не мила. Вот чёрт.Чёрт. Чёрт. Чёрт!
Арт невольно цокнул языком и тут же подобрался, сжал руки в замок. Мысли об украденном кейсе засуетились, донимая, лишая терпения и рассудка. Все ответы, как и говорил Сачи-сенсей, могли покоиться в старых архивах. И даже если Арт поедет в Академию и проделает ту же работу вместо Гаске, а потом станет держать копии документов в сейфе под сотней замков, он не отменит главного: Моралу известно то, что будет известно и Арту. А ведь это самый простой способ его предугадать. Морал делал это столько раз… Кто угодно вокруг казался куда сообразительней, интуитивней Арта, каждый считал своим долгом задать двусмысленный вопрос, чтобы его озадачить. На кой дьявол ему этот «намёк на извилину», если все поражения в жизни — его вина? Удачи прошлого меркнут перед тем, как сейчас он жалок. — А это гиппокамп. Арт отвлёкся. На экране ярко-красным подсвечивалась пара продолговатых, закруглённых частей мозга. — Но прежде, чем я поделюсь выводами, мне нужны детали. Найс не откровенничал со мной, пока умолял взяться за осмотр. — Врачебная тайна? — Само собой. Арт помедлил. Озябшая кожа понемногу впитывала тепло, щёки зарумянились — так он чувствовал и боялся показаться смущённым. Ему совершенно нечего стесняться или скрывать. И всё же… И всё же как довериться человеку, для которого халат — обыденное дело? Как заставить себя открыться тому, с кем порой чаюешь в одном кафе, за кем следишь во время сражений? Пускай во взгляде читается твёрдое «я не враг», но отстранённого «я всего лишь доктор» не найдётся. А если довериться, то как глубоко впускать? Темень его разума сбивает с толку даже Найса, пугает его. Но как же осточертело прикидываться, что всё в порядке. От секретов тошнит, секреты жутко сердят Арта. Ему бы с этим покончить. Лишь последнее опасение помешало открыть рот: а что, если и Ратио — фальшивка? От догадки Арта вот-вот бы затрясло, но он сдержался. Должен же быть способ убедиться в обратном. — Тогда, прежде чем я поделюсь, у меня есть просьба. Она может прозвучать странно, — Арт выжидающе покосился, пока Ратио не кивнул. — Пожалуйста, расскажи что-нибудь, что лишь тебе известно. Хочу быть уверенным, что это действительно ты. — Инспекторская тайна? — Безусловно, доктор. Ратио понимающе усмехнулся. Они вдвоём ввязались в игру слов и упустили мгновенье, когда стали похожи на обыкновенных друзей. Тем не менее, каждый из них осознавал, чем предстоит поделиться, и предсказывал, что это будет нелегко. Ратио достал телефон и с важным лицом открыл галерею с фото. Арт краем глаза уловил знакомые очертания и пейзажи, кое-где на неразборчивых снимках мельтешила рыжая копна. — У меня… — начал Ратио куда тише, — есть фотография, где Бёздей голый. Могу показать. Сердце бы успело ёкнуть, если бы Арт не ужаснулся, надеясь, что у Найса ничего подобного нет. Впрочем, даже будучи одетым, он участвовал в таких сценах, что лучше умереть, чем показывать кому-то. Одного такого заявления от сдержанного Ратио было достаточно, чтобы прекратить сомневаться. Но естественная пытливость взяла верх: — Зачем она тебе? — Шантаж, — пояснил Ратио, не моргая. — Иногда он до того треплет мне нервы, что врезать охота. Но я вспоминаю об этом фото — и на душе штиль. А если однажды не сработает, я как-нибудь иначе её применю. — Аккуратней, это незаконно, — прошептал Арт и тут же смягчился. — Моя очередь, так? И он рассказал. Он поведал в подробностях о том, как издевательски подшучивает над ним память, как она ворует баланс, веру в себя и в реальность. «Иногда не могу вспомнить код от сейфа».«Иногда забываю повернуть замок».
«Не могу найти некоторые вещи».«Могу не вспомнить имя».
«Я даже терялся на полпути».«Забывал, что не сам ночую».
«А иногда...» Арт потёр лоб и уставился в пол. Усталость и отвращение к себе преодолели. Как это привычно для него. — А иногда я как бы что-то помню, но настолько неясно оно варится в голове, что я теряюсь: выдумка это или нет? Может, приснилось? А может... — Спасибо, — Ратио словно прервал и поёжился. От неуютности ли, что всегда уравновешенный Арт предстал таким ранимым? Или раненным. — Как думаешь, есть связь между потерей памяти и стрессом? — С тех пор, как у первой жертвы изъяли мозг, я в стрессе постоянно. — Тогда смотри сюда, — Ратио вновь сосредоточился на экране. — Это гиппокамп, он отвечает за кратковременную память и фильтрует то, что нужно запомнить надолго. У тебя он незначительно меньше нормы, но это, полагаю, ведёт к значительным сбоям. Если я прав, дело серьёзное. Потому я хотел бы направить тебя на полное обследование, чтобы... — Времени нет, — отрезал Арт. — Пожалуйста, поставь мне диагноз, и я займусь им позже. Повертев ручку и поразмышляв, Ратио понизил голос: — Ты же понимаешь, что день ото дня состояние не лучше? Нет времени на это сейчас, а потом может не быть времени для жизни. Это предвестник структурных изменений. — Я без понятия, что Найс тебе наплёл, но всё не так плохо. — Скажи лишь одно: ради чего такие жертвы? — Жертвы? — печальная улыбка тронула лишь уголки губ. — Ценность моего мозга не сравнится с ценностью вашего. А ценность меня как человека заключается в том, что я полезен обществу и могу защитить тех, кому это нужно. Пока преступник не пойман, каждая минута на счету, носители минимума в опасности, а я сижу здесь и оправдываюсь, как мальчишка. Это не то, чем должен заниматься инспектор, не так ли? Так непоколебимо Арт произнёс это, что и сам воспрянул духом, смело посмотрел Ратио в лицо, готовый отвечать ещё и ещё и в то же время уверенный, что больше вопросов не возникнет. Ради чего? Пожалуй, он едва не всю жизнь стремился быть в одной лодке с ними, надеялся, мечтал, страдал. И пускай теперь он, как и прежде, далеко за бортом, но он наконец обрёл почву. Заурядный человек станет маяком посреди шторма: вступится за тех, кто считал его слабее, а то и глядел свысока. Скилл бы точно им гордился. И Найс, наверно, тоже. Ратио почесал подбородок и немного помолчал. — Знаешь, Арт, я всегда завидовал твоему профессионализму, верности долгу, который ты для себя определил. И спросив о жертве, я хотел разобраться в твоих мотивах. Но врачу инспектора не понять, хотя бы не сегодня. Для меня нет разницы, скончается ли мозг с геном минимума или без. Это одинаково недопустимо, но я не тот, кто имеет право выбирать. А ты можешь выбрать. И между тем, что тебе почти неподвластно, и тем, что в твоих руках, ты выбираешь первое и впрягаешься за исход. Это неравноценный выбор, инспектор, будь это хоть тысячу раз твоя работа. Я не могу это принять. Но принуждать тебя нет смысла. — Спасибо за тёплые слова. Ты прав, смысла в этом ноль, — встав, Арт подобрал пиджак с кушетки. Признание зацепило, но они оба и без того всякого наговорили. Пора прекращать. — Арт, — Ратио окликнул напоследок, и Арт оглянулся у двери. — Учти, что однажды мой долг с твоим не сойдётся. И тогда я последую тому, что я должен. Этому научил меня ты. — Безусловно учту, Ратио. Спасибо. Сев за руль, Арт откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Он так и не выяснил, что с ним, а теперь уж и не жалел. По крайней мере, его так всё вымотало, что он точно уснёт. Только бы доехать до дома. В очередной раз телефон пиликнул и умолк: сообщение. Арт лениво сунул руку в карман. С тобой всё в порядке? Я задолбался звонить!Прости, я был занят. Сейчас готовлюсь ко сну.
Ясно. Ты заходил. Почему не сообщил, не дождался?Я всего лишь мимо проезжал и решил оставить подарок. Мурасаки передал?
Передал, спасибо. На самом деле, ума не приложу, как тебя благодарить. Они даже лучше, чем старые. Но это же не единственная причина? Мог бы отдать и при встрече.Допустим, мне показалось, что я соскучился по тебе. Такой ответ устроит?
Более чем. Мне приехать?Не стоит, Найс :) Мне и впрямь показалось.
Почему ложь заполняет тишину? Не лучше ли помолчать? А если нет, не лучше ли сказать… что скучаешь? Арт прислонился к стене лифта. Как же дико он выдохся за день. Суставы ныли, в голове образовался белый шум, кое-где влажная одежда липла к телу — помыться охота, да сил нет. Покоя не было с утра, он вечно бежал куда-то, спешил, спотыкался, вляпался в кучу неприятностей. А эти секунды пассивности как глоток свежего воздуха — слегка попахивающего моющим средством: в лифте ведь мыли пол? «Боже мой...» Кисти рук отказывались слушаться, а на этаже почему-то мигала лампа и раздражала покрасневшие глаза. Закрыл дверь. Очертания беспорядка на кухне видны и без света. Спроси, был ли здесь кто-то, пока не было тебя — никто ведь не ответит. Потому что так было всегда, Арт, потому что это — верно, правильно, справедливо. Ты один. Не ты это выбрал, но ты и не исправил ничего. Контроль потерян, над делом, над жизнью, над самим собой. Арту почудилось, будто, стоя в дверном проёме в гостиную, на него смотрит некто тёплый и живой. В отличие от него самого. Чьи забавные вихри топорщатся, отдавая серебристым блеском в темноте? — Братик… — Скилл… — Арт сделал шаг. Видение рассеялось вмиг. Но пальцы так крепко сжались на плечах — Арт обнял пустоту, а сквозь неё и самого себя, пошатнулся. — Ты знаешь, твой брат сошёл с ума, твой брат… Ноги подкосились.… Безнадёжен, твой брат.
Рассекая жидкое пространство, Арт осел на пол, согнулся пополам. Он думал, он холоден как труп. Но лоб пылал, упираясь в паркет. Неровное дыхание горячими потоками врезалось в шею, ногти до боли впивались в ладони. — Я никогда не хотел быть таким, я старался, я… — шёпот дрожал, слёзы катились из глаз по переносице, щекоча. Он всхлипнул. Дышать становилось тяжело. — Слышишь, Скилл?.. Если мой разум изменит мне, если моё тело мне откажет, кто… кто во всём мире будет любить тебя так, как я? Скажи мне, чьими глазами ты будешь любоваться… солнцем? Если… если я не защищу тех, кто был дорог нам с тобой, останусь ли я тебе братом, Скилл? Останусь ли человеком… Опять пиликнул телефон. Арт лёг на бок, распустив галстук. Как всё-таки хорошо, что он сейчас один. Проверь кухню, ладно? — Да что тебе от меня нужно… Шмыгнув носом пару раз, он поднялся, сбросил пиджак и расстегнул рубашку. И всё равно побрёл на кухню. Если уж Найс хочет так. На этот раз свет не помешает. Из нового — на столе, за миской с упавшим тестом, лежал бумажный эко-пакет, сверху белел сложенный лист с криво выведенным «Арту». Гнетущие мысли отступили, Арт с любопытством заглянул в пакет и развернул записку, сев на подушки у стола. Запах выпечки с ноткой ванили обрадовал настолько, что первым делом Арт запихнул печенье в рот, а затем принялся читать. «Записка» оказалась целым письмом, строки стелились по листу своевольно. Это совершенно точно Найс.Здравствуй, Арт! Пишу при свете фонарика на телефоне. Прости, что я опять вторгся без приглашения. Я тебе звонил, но ты не брал трубку, это беспокоит, даже теперь, когда я знаю, что ты жив и отвечаешь мне на сообщения. Но тебя всё ещё нет дома, хотя ты «готовишься ко сну». Всё в порядке, Арт. Это не моё дело, это твоя жизнь, ты свободен и можешь быть где угодно, можешь говорить мне то, что я заслужил от тебя слышать. И если мне не позволено знать правду, я это приму. С этого дня я решил принимать всё, что ты решишь. Если честно, я приехал, чтобы в благодарность отдать печенье — Мурасаки сказал, оно понравилось тебе — и сказать то, что, надеюсь, ты читаешь. Надеюсь потому, что в любой момент ты можешь вернуться, тогда мне придётся сигануть в окно, не дописав. Ты обещал выбросить меня, но мы ведь не хотим, чтобы тебя за это посадили, верно? Я сделаю это сам. Лучше уж умереть, чем расстраивать тебя снова. Обязательно съешь печенье, оно свежее и такое сладкое, что ты точно ощутишь: жить стоит хотя бы ради такого печенья. Мои руки чуть не согрешили и не своровали пару штук. Чтобы они не натворили дурного, я занял их письмом. Громко звучит? Ха-ха, да уж. Не умею я писать письма. Не умею писать вообще. Всё ни о чём, вот уже… 10 строк! Извини меня, Арт. Боюсь, я никогда не сумею сказать этих слов тебе в лицо. Я пытаюсь говорить другими, более откровенными и хлёсткими, менее прямодушными, отвлечёнными, неуместными, может быть… Потому что меня коробит от мысли, что я так уязвим перед тобой с некоторых пор. Моё тело ведёт себя не совсем так, как повёл бы себя я, будь я телу неподвластен. Но это не то, что нужно тебе объяснять? Ты прекрасно знаешь, что человек потому и обречён на слабость — он обладает телом. Он обречён на смерть. Прости, что пишу об этом в такое время. Тебе трудно, неизвестно, наверняка больно. Но пусть тебе полегчает, потому что трудно и мне. Пускай тебе станет приятно, ведь мне приятно волноваться и заботиться о тебе. И проваливаться, конечно. Иногда — почти никогда — я не способен позаботиться даже о себе. Но я себе мало интересен. А ты мне — нет. Не мало, то есть. Чёрт, жаль, уже не исправить. Чёркать не хочу, а то тебе сразу бросится это в глаза. «Неряшливый Найс, чему тебя в Академии учили», да? Ха-ха-ха :) По-моему, едет лифт. Это ты? Нет. Точно нет. Не слышу твоего сердца. Не знаю, может, я и не против, чтобы ты меня поймал с поличным и привязал, например, к кровати. И наказал. Ладно-ладно, можешь поверить на слово: я стукнул по роже этого извращенца Найса 5 раз. Правда, его это не исправит. Если серьёзно, Арт. Я хочу, чтобы ты скучал по мне и воспринимал меня иначе, не как тупицу или малолетку с бушующими гормонами. Не спорю, я такой. Но для тебя я научусь чему-нибудь ещё. Я повзрослею, я буду ждать. Сколько понадобится. Перечитываю свои же каракули, и мне становится дико. Это уже звучит слишком ответственно для меня. И в то же время я счастлив, что испытываю это. Жизнь совсем не так сладка, как печенье Мурасаки, но ты… ты не должен терять свою собственную сладость. Ешь и улыбайся, Арт, прошу. И верь мне, я ни за что не брошу тебя, даже если ты вдруг станешь горьким на вкус. Хотя откуда мне знать… Я стукну этого извращенца ещё раз, но позже, обещаю. А пока что я постараюсь не разочаровывать тебя. Я уже получил так много, я так благодарен за каждое мгновенье, проведённое с тобой. И то, чем я займусь в ближайшем будущем — через несколько секунд — я буду поступать достойно тебя, чтобы превратить те мгновения в вечность. Может, ты прав и я не знаю, что такое любовь. Но я знаю вот что: как только я полюблю, это будешь ты. Это уже ты, я уверен. Просто я ещё не разобрался. Или… может, это ты не поверил ещё? Не подпустил меня к своему сердцу. Оно так отзывчиво ко мне, Арт. Я буду его оберегать. Несмотря на наши уговоры, недопонимания, расставание, мою глупость и твои обиды, то, что лежит у истоков наших чувств, нас спасёт. До этого дня я настаивал, что ты едва не идеальный человек, такой добрый и понимающий, такой справедливый, самоотверженный, умный, хозяйственный, разумный, такой инспектор Красавчик, мой Арт. Я врал. Я хотел тебя утешить, и мне стыдно за это. Всё правда, кроме того, что ты идеален. Нет. Ты настоящий, Арт. Ты такой живой, эмоциональный, жестокий иногда… Скажи, что лишь со мной? Не люблю ревновать, но ревную, ничего не могу с этим поделать. Ты непредсказуемый, Арт. Идеальность погибает вместе с фальшью, стоит тебе вздохнуть или прикрикнуть на меня, строго нахмуриться, будто я — твоя самая огромная головная боль. Лучше бы мне быть трепетом твоего сердца, жаром твоих объятий, смущением на твоих щеках или что-то в этом духе… Твоя неидеальность снится мне, и во снах мы подолгу смотрим друг другу в глаза, держимся за руки, там дует ветер, пахнут полевые цветы — знаешь, как в мелодрамах. Ты когда-нибудь смотрел такие фильмы? Наши жизни от этого далеки. Но порой бы и нам не мешало притворяться, запираясь у тебя в квартире, что эти фильмы о нас. Выдумки выдумками, но кое-чему меня эти мелодрамы научили: близких нужно лелеять и любить. И помнить, что каждый день может стать последним. Никак не отделаюсь от этой мысли, Арт. Боюсь тебя потерять. Но не потеряю, клянусь. Я всегда добиваюсь того, чего хочу. А поскольку я хочу тебя, я найду верный путь. Спасибо за твою искренность, даже когда ты скрываешь от меня что-то. Это ясно даёт мне понять, что я ошибаюсь, оступаюсь и лучше бы мне притормозить. Я наговорил много лишнего за эти дни, хотя должен был сказать лишь одно: ты нужен мне, Арт, всегда, постоянно, в любом состоянии, в любом настроении, забывчивый или придирчивый, радостный или грустный, угрожающий мне или милующий, ангельски ласковый со мной, словно я — самое дорогое, что у тебя есть. Я готов молиться, чтобы это было правдой. Арт. Ой, ты приехал. Надо же, я различаю шум двигателя твоей машины. Я слишком хорошо тебя слышу. Именно поэтому не сомневаюсь в том, что пишу. Ты точно улыбнёшься, читая это. Эй, Арт? Выходи уже, у меня закончились мысли. Я подожду пролётом ниже, пока ты не запрёшь входную дверь. А если ты забудешь, я сделаю это вместо тебя своим ключом. Так волнительно — невидимо присутствовать рядом с тобой. Но куда больше меня привлекает, что сегодня ночью ты это узнаешь. Больше нельзя мне наблюдать за тобой спящим, но я делал и это, Арт. Арт, Арт, Арт. Я обожаю в тебе всё. В общем-то, ради этой фразы я украл у тебя так много времени и трепался впустую. Съешь печенье и ложись спать. Но прежде, пожалуйста, напиши мне, что ты дома. Ведь я жду тебя.
Арт и вправду улыбался. Найс был тут недавно, сидел на этом же месте и держал этот же листок, гладил его взором и терзал ручкой. Будто прямо по сердцу Арта. Последнее «жду» расплылось в солёной капле. А может, она была сладкой, ведь Арт покорно дожёвывал последнее печенье, насыщаясь ванилью, глотая вязкую слюну и дыша ртом. То ли действительно простудился, то ли это истерика, как в детстве, когда падал и разбивал колени до крови, ужасался агрессивной жидкости на бледной коже. Теперь рыдания душат совсем из-за других вещей. Кровь ему не страшна, а вот Найс… Добивает, не щадит. Как же он хорош в этом, его Найс… Арт прижал листок к голой груди, отдышался, набрал воздух на все лёгкие и: — На-а-айс! В горле запершило, даже совесть проснулась: соседи же спят. Слышит ли он? Вряд ли. Но Арт сам его оттолкнул. И всё же… Найс нуждается в нём, плевать на всё остальное. Не только этому подростку нужно взрослеть, о нет. Но важнее всего сейчас вот что.Я дома.
С возвращением, Арт.