Чертовски хорош в этой роли.
— Действительно, — смирился Найс и отступил. — Чего я ожидал. Ты ведь можешь. Арт не прошёл и десяти шагов, как в кармане завибрировал телефон. Ещё не открыв сообщение, он уже знал, от кого оно, а открыв, услышал голос, ласкающий внутренний слух: Пообедаем сегодня вместе?Прости, много дел. Давай лучше завтра.
Не то чтобы Арт избегал Найса, испытывал неудобство или хотел подразнить. Но и обедать он не рассчитывал, ведь нужно было снова наведаться в Академию, покопаться в архивах. И всё-таки отказ его нёс особый смысл, вторил удивительному ощущению в груди: будто теперь, после письма, после его «спланированного» поцелуя, у них есть всё время мира, им двоим некуда спешить. Он остановился у доски почёта и пролистнул историю переписки с Найсом, бесцельно, не ища чего-то конкретного — лишь наслаждаясь. Мечтал ли он вот ещё в марте, отправляя другу сдержанное «как дела?», что через несколько месяцев им вместе будет жарко, а порознь — невыносимо трудно дышать? Арт боялся, что близость вскроет их болезни, у каждого — свою, и они совершенно не будут совместимы. Болезнь Найса — праздное вожделение подростка — разочарует, а болезнь Арта — зависть, зависимость, тёмная страсть — оттолкнёт. Но в итоге, чем бы ни оказались их тайные недуги, они дали им одно название — любовь. Так ведь проще, упуская мрачные детали чувств… — Вы опять на первом месте, инспектор. Как вам это удаётся? — А, Накамура-сан, доброе утро. Арт поднял голову и убрал телефон. Повседневная реальность застала врасплох, материализовавшись в образе юной сержантки. Заодно он окинул взглядом доску. В верхнем правом углу — на месте лучшего сотрудника департамента за квартал — красовалось его фото. Если бы девушку перевели к ним раньше, она бы за полтора года привыкла к такому положению дел не меньше, чем привык сам Арт. Но он-то за полтора года так и не выдумал более подходящую реакцию, чем с неловким смехом поблагодарить, будто ему сделали необоснованный комплимент. — Может быть, это ваша суперсила, инспектор? Теперь Арт притормозил, замер позади неё. Сердце пропустило удар, в вопросе послышался неприятный подтекст. — Я всего лишь исполняю свою работу, и в этом нет ничего сверхъестественного. У вас бы тоже получилось, Накамура-сан. — А какой у вас минимум, если не секрет? Девушка обернулась. На её лице светился искренний интерес, и Арт с облечением выдохнул. Любопытство и только, как и у всех новеньких. — Никакого, — он вежливо улыбнулся. — Но вы же выпускник Факультаса? — А у вас на меня досье? — Простите за бестактность, — она поклонилась, но замечание, по-видимому, не смутило её. — Хочу брать пример с инспектора Арта. — Я там был тайным агентом. И вот, первое место навсегда моё. Никогда ещё ему не предъявляли подобное в лоб. Бестактно, не поспоришь. Но судя по кокетливому хихиканью, его шутка сработала, и он может спокойно удалиться в свой кабинет да ещё и заесть негодование печеньем. — А скажите, инспектор, — раздалось ему вслед. — Сколько раз в день вы меняете галстук? Этот больше подходит вашим глазам. Что? Арт опешил и нахмурился. Казалось бы, куда уж бестактней? Посмотрел на галстук — всё тот же, что и с утра, фиолетовый, атласный. Он точно это помнит. Что сегодня с Накамурой стряслось? Она пьяна? Или сейчас модно так флиртовать? Всё же Арт оглянулся, ведомый дурным чутьём. — Простите? — Вы же с утра были в красном, — она жестом изобразила галстук на себе и снова засмеялась. Но это ни на йоту не прояснило вопрос. — А теперь вот сменили. И вам он очень идёт! — Ах, это, — он нарочито поправил галстук, как если бы был склонен любоваться собой. Так он решил подыграть. — А вот это уже секрет, Накамура-сан. Хорошего вам дня. Подмигнув девушке, он завернул за угол и ускорил шаг. Откуда-то потянуло ароматом чёрного кофе, и Арт не сомневался, что это — самообман, паранойя, которая, тем не менее, выведет его на нужный путь. Отворяя дверь кабинета, он заметил Гаске в конце коридора и на автомате пожелал ему доброго утра, на что тот хохотнул: «Уже здоровались, Арт. Опять забыл, что ли?» — «Да, забыл. Бывает», — не стал Арт возражать. На возражения времени не имелось. — «Выпей чаю, взбодрись. Всю ночь, небось, таращился в свои бесценные бумажки». А как же. Всю ночь. Арт хлопнул дверью и подпёр её спиной, закатил глаза. Морал наверняка был здесь этим утром. И неизвестно, кто ещё видел его, кто с ним говорил. Но зачем? Он обязательно выяснит это, чуть позже, а сейчас важно увериться, что полоумный профессор не столкнётся здесь с Найсом. Вот уж правда: лучше бы Арт сымитировал ревность и отправил неугомонного друга домой. Бёздей, как носитель минимума, и без того долго в камере не просидит, особенно если сумеет уболтать всех так, что его под зад выставят отсюда. Стоило догадаться, что в этот период Найсу лучше не ошиваться рядом. А вот Арту бы с него глаз не спускать. Миссия из едва ли выполнимых. И всё-таки…Я могу всё.
Что ж. Арту захотелось взглянуть в зеркало и спросить своё невозмутимое альтер эго: «Готов ли ты, инспектор, воспользоваться своей властью, преступая закон?» — «Нет». — «А если ради Найса?» — «Ради безопасности Найса?» — «Само собой». — «Жду указаний, инспектор». Он стремительно уселся за стол и уже приложил трубку телефона к уху, когда в поле зрения мазнуло чем-то прямоугольным, чёрным. На другом конце раздался голос дежурного, но Арт с недоверием уставился на предмет справа от монитора. Там молчаливо, словно подарок от тайного поклонника, стоял его кейс. Кейс, в котором ещё вчера находились копии архивов. Дыхание перехватило, он откашлялся и отвернулся. — Говорит инспектор Арт. У вас среди задержанных есть рыжий парень в солнечных очках? — На фоне послышались возгласы Бёздея, походящие на истеричную мольбу. Кажется, он жаловался на боли в желудке. Арт тяжко вздохнул. — Освободите его. Под мою ответственность, конечно. Комиссару я доложу. Только комиссару не до пустяков, так что Арт подъехал на стуле обратно к столу и аккуратно потрогал кейс. Да, даже на ощупь это его кейс, несомненно. С иррациональной опаской он заглянул внутрь, сам не понимая, что надеется — или боится? — там найти. Чистосердечное признание Морала? Тем не менее, положение и порядок копий не изменились, всё выглядело так, будто ничего не произошло. Мог ли он просто забыть кейс на столе? Могло ли вчерашнее наваждение с погоней за тенью оказаться издёвкой безумия, что по миллиметру выползает из его головы, оставляя вязкие отпечатки во внешнем мире? И мог ли тот нездоровый Найс с зубной щёткой оказаться настоящим Найсом? Может быть, он спросит Найса прямо? Или вынюхает исподтишка? — Скилл, ты что-нибудь видел? Кто-нибудь чужой заходил в кабинет? Беловолосый мальчишка заразительно смеялся на фотографии. Арт знал, помнил этот смех. И в нём не было ответа. Арт разберётся сам. Вытряхнув копии на стол, он устелил ими всё пространство, ещё и пакет с печеньем отложил. «Ничего необычного», — заключил Арт, если только обычность можно определить по бумаге невооружённым глазом. Пока он перекладывал лист за листом, пересчитывая — и не имея понятия, сколько всего их должно быть, — на пол выпала небольшая картонка, вроде визитной карточки. Арт подобрал. Он почти был уверен: это то, что ему нужно. — «Николь», французская кухня, — прочитал он вслух и повертел визитку. Под адресом ресторана от руки было выведено «12». Тот же каллиграфический почерк, что и на записке, найденной в машине. Если экспертиза подтвердит, что всё это написано одной рукой, Моралу не отвертеться. Арт отметил время на настольных часах. — Только дождитесь меня, профессор. За утро дверь хлопнула дважды. Он даже не закрыл. Ведь Морал сюда не вернётся. Выворачивая из-за угла, он налетел на Найса, а тот даже насвистывать перестал, широко улыбаясь. — Арт, теперь ты наша «крыша»? — Ты о чём? — второпях уточнил он, лишь бы оттянуть время. В этот раз ему вздумалось спуститься пешком по служебной лестнице. И Найс всенепременно тащился за ним. — Бёздей жив? — Жив, но в печали немножко, — смех Найса, такой чистый, заливистый, прямо как у Скилла, отбился от лестничных стен. — Он ведь думал, это док звонит, чтобы за него поручиться. А когда узнал, что это ты, даже умолк. — А ты? — загадочно вопросил Арт. — Я? Я подумал, что инспектор Красавчик тут самый крутой! Прыгая через ступеньку, Арт обогнал Найса и тихо усмехнулся, млея от щекочущего удовольствия внутри. Ещё пока не крутой, но, если постарается, точно им станет. Тогда надежды Найса перестанут быть пустотой. Ведь все эти «инспекторы Красавчики» раздаются из его уст как отчаянный крик, как заклинание к вселенной, чтобы Арт преобразился, выпрямил спину, перестал нести на себе клеймо «исключительного» выпускника. Быть исключением среди исключений — это не только игра слов, это то, что забросило их всех в нынешний вариант событий. Арта вдруг осенило, и он остановился, позволив другу снова впечататься в себя. Найс же потоптался на месте с виноватым видом. — Прости, я не хотел… Арт, как зачарованный, приставил указательный палец к чужому рту, словно чтоб заставить молчать. Он целовал эти расслабленные губы, но сейчас в их температуре, трещинках, форме было что-то неприличное, более возбуждающее, чем всегда. Он представил, как этот рот мог бы ласкать не только поцелуями и не только его лицо. Они молчали оба, пока Арт наконец не собрался с силами и не произнёс малость стыдливо: — Пожалуйста, оближи… Зрачки скакнули в размере. Найс должен был догадаться, замяться или, может, отвести взор, чтобы обдумать, а потом устроить инспектору то, что убедило бы его не глазеть так пытливо. Но он оставался неподвижным. В этой просьбе таился вызов, и Найс не мог разгадать какой. Арт изучал свои очертания в отражении синих глаз, поволока разбавляла чёткость. Сдержанное дыхание огибало кончик пальца и оживляло их контакт. Не то чтобы он сомневался, что Найс способен исполнить, но промедление — оно чем дольше длилось, тем больше умиротворялась душа: этот лиричный шут не стал бы так грязно присасываться к Арту, не робея, не дрожа, как поступил профессор. Но рот деликатно разомкнулся, будто не было препятствий. — Арт, это ты?.. Арт отшатнулся, дёрнул рукой. В ушах противно зазвенело. Найс что-то пытался сказать, поймал за локоть, не дав оступиться, но белый шум отрезал реальность, оглушил. Арт всё пятился, желая исчезнуть, бешено вбирал воздух, но толку ноль. Перила больно прошлись по спине, край ступеньки впился в голень, а Найс пресёк всё это, твёрдо притиснул к себе. Его лицо, родное и испуганное, расплывалось, уходило в серый туман, клубившийся в сознании Арта. А потом Найс уткнулся ему в ключицу, ворот жилетки отгораживал свет — захотелось провалиться в дрёму прямо там. Вдоволь надышавшись, Найс облизал губы. Язык онемел слегка. — Ты в порядке? Он до сих пор казался растерянным и даже милым. У Арта в груди завибрировало, он заговорил, касаясь теплом чужого виска. — К… Конечно это я, — веки опустились, он прислушался к пульсу. Арт и сам ошарашен приступом, он и сам без понятия, что случилось. И они внимали, как отчаянно бьётся его сердце, бьётся и молчит. — Это всегда я, Найс, почему… — Успокойся, — Найс погладил по щеке. — Извини меня, ладно? — Ты не веришь мне? — Арт в упор поглядел в омрачённый лик. — Я и сам себе не верю. Прости, не знаю, зачем я это сказал. Он попытался высвободиться, Найс не возражал. За окном на лестничном пролёте слепил ужасный свет. Фраза, исторгнутая кем-то чужим внутри него, так бездумно, для красного словца, вдруг сильно уколола: он себе не верит. И всё бы ничего, сам с собой он разберётся. Но если даже Найс не узнал его, как он может быть уверен, что он в своём уме? А что, если потеря памяти — это следствие того, что его разумом и телом управлял не он? А что, если врождённый минимум Морала не подражание, а овладение людьми? Но сейчас-то он — это он? Арт ничем не мог доказать это, не понимал, как определить. Вот и выходило, что не верит. Неистово захотелось убежать. — Арт, если это не шутка… — Пожалуйста, забудь. — Ты не понял, — Найс опять намеривался подойти. И Арт бы сбежал, но избавиться хотелось от себя, не от Найса. — Я сделаю что угодно, если ты не шутишь. Но ты впервые просишь о таком, это слишком откровенно, слишком… нравится мне. — Какая нелепость — оправдываться за это. Арт развернулся в углу у окна и словно бы переменился: излучал спокойствие, иронично щурил глаза. Найс встал перед ним. На бледной коже золотились утренние лучи солнца. От такого перевоплощения становилось не по себе. — Я ведь не оправдываюсь, — продолжил Арт, — за то, что дал слабину. Не потому, что принял её как должное. А потому, что она не стоит даже слов. — Арт, — получилось на выдохе, как если бы Найс соблазнял. Он преградил путь, упёршись рукой в стену. — Я мечтал о том, как ты однажды сам попросишь обнять тебя, поцеловать или… сделать тебе приятно, неважно как. Я мечтал услышать твой голос, увидеть всего тебя, когда ты будешь это говорить. Правда, я думал, это произойдёт в другом месте. Но для искренности нет лучшего места и времени, чем сейчас. Ты понимаешь? Это особенное «сейчас», такого у нас никогда не будет. И раз ты так честен сейчас, я тоже должен кое в чём признаться… — Думаешь, твоя вчерашняя выходка так на меня повлияла? — Арт будто забавлялся, выглядел бесстрашным, хоть и зажат в углу. — И да и нет, — поразмыслив, Найс почесал затылок. Любые причуды Арта нужно воспринимать всерьёз. Потому он и не улыбался, не проявлял замешательства или чего-нибудь ещё, что могло бы запросто сломать такое хрупкое «сейчас» между ними. — Я счастлив, если сумел донести нечто, что подтолкнуло тебя ко мне, и в лифте, и только что… — Но моя просьба мало вяжется со смыслом твоих излияний, — перебил Арт, отвечая в самое лицо. — Ты о высоком, а я о плотском. — Я закончу сейчас, Арт, погоди секунду… — Ты — о сердце, я — о пальцах! Разве это не смешно? Они зачем-то повышали тон, находясь в сантиметрах друг от друга. — Письмо ещё и об эгоизме, об… о моральном… чёрт, как же это называется… Знаешь, когда появляются обнажёнными в публичных местах? — К тому же мы настолько не вписываемся в мелодраму, что… Тебя это не задевает, Найс? Мне от этого печально. Не такое будущее мне обещали, Найс! — Эксби… блин, чёрт, — Найс забормотал под нос, не слушая Арта. — Эксги… — Эксгибиционизм. Чему тебя в Академии учили? Боже. — Не этому. Этому я научился сам. Так, я вообще не об этом… — Меня будто не существовало для тебя! — выпалил Арт. — Все годы, пока нас объединял Факультас, пока я отгонял от тебя ночные кошмары, мог бы облизывать мои пальцы, если так уж не терпелось, мог бы хоть на мгновение забыть о минимумах и увидеть во мне что-нибудь ещё, то, что ты упёрся и доказываешь мне так рьяно. Но я вырос другим, в твоей тени, даже в тени Скилла. А потом потерял вас двоих. И что теперь? Я крутой? Пожалуйста, открой свои прекрасные глаза: я всё тот же неудачник, у меня проблемы с головой, я завистливый, слабый, теряющий волю к жизни, дерьмовый инспектор. Я бы мог лучше, в миллионы раз, но погряз в этих разборках с тобой вместо работы. Почему? А? Потому что ты нечаянно увидел, как я трогаю себя, называя твоё имя? И это всё? Потому ты решил, что и тебе можно меня трогать? Или что я хотел бы так трогать и тебя? Ты что, сумасшедший, Найс? — Нет, ты. Повисла тишина. Найс смотрел со злостью, сжимая и разжимая кулаки. Арт покраснел, на лбу и под одеждой выступил пот. Наверное, нужно бить в ответ, если Найс посмеет не соглашаться с ним так, применяя силу. Уж в чём, в чём, а в сказанном Арт непоколебим. Прошлое в прошлом, но это не меняло ничего: ни Арта, ни Найса, ни того, что между ними было и что могло, но не произошло. Он бы поклялся, что тоже обожает Найса, бредит им, но лишь на расстоянии, во снах. Стоит им сблизиться, как презрение к самому себе подавляет остальные чувства. И хоть бы ему об этом забыть, пусть разок, на время, сойтись с Найсом и испытать, каково это — быть нужным, быть равным, быть крутым для того, чья крутость не знает пределов. Но забывает он всё на свете, кроме этого. Да и память покорёженная, небось, — дело его собственных рук, его ненависти к заурядным генам. И Найс прав, как всегда: сумасшедший здесь только он. — Я написал письмо, — процедил Найс, — потому что люблю тебя. Ясно? — Дурак, — парировал Арт тихо, всё ещё смелый, с румянцем, охватившим даже его шею. — Повтори. — Ты глупый, Найс. Зарычав, Найс двинул кулаком в стену возле головы Арта. Всё-таки сделал это, не зря копил гнев. А Арт даже не моргнул, уставился, как на глупца. Как же это бесило, до скрежета зубов! Он что, нарочно? Устраивает фарс, безмолвно потешается над Найсом. Что за спектакль? В чём подвох? — Я. Только что. Сказал, — Найс прерывисто дышал. — Что… люблю. Мозговыносящего Арта. — А я сказал… — Я знаю! Знаю, знаю, знаю! Ты достал! — Найс ладонью зажал наглый рот. Арт поддался. — Я сказал, что люблю сумасшедшего Арта. Так что, прошу тебя, не беси, не вынуждай глупца глупить ещё больше. Ладно? Арт походил на манекен, лишь грудь под рубашкой вздымалась. Ладно. — И не недооценивай себя, Арт. Можешь мстить мне за то, кем я был, можешь насмехаться, как безумно я хочу тебя. Меня это не остановит. Найс словно отчитывал, словно обижался и сам был бы не прочь отомстить. В него ведь таким обвинением швырнули. И ему ведь тоже больно — сейчас. Он отнял руку, глянул на губы мельком. Хотелось укусить, порвать одежду, вытрясти из него фальшь. — Я налажал, когда поступил в Факультас. Это было огромнейшей ошибкой. Единственное, что излечило моё сожаление — встреча с тобой. Как бы там ни было в прошлом, почему ты не даёшь мне шанс всё исправить? Может быть, потому, Арт, что я совсем не герой, каким ты меня видишь? Подсознание тебе не врёт. Мы оба так себе люди. Так почему бы тебе меня не любить? — Настолько сильно «хочешь», что надеваешь маску посредственности? Опять усмешка, вымученная и всё же красивая. Возможно, как никогда. Найс выдохся, от споров уже челюсть сводит. Но даже в такого Арта не влюбиться нельзя. Найс полностью отстранился, отошёл, чтобы не смотреть, не чувствовать запах, иначе этому не будет конца. — В отличие от тебя, для меня нет маски по размеру. И ещё. Я сказал в письме, что позабочусь о твоём сердце. Сейчас же я скажу, а ты постарайся не забыть: о твоих пальцах я позабочусь тоже. На это Арт промолчал. Он сначала наблюдал, а потом лишь слышал, как торопливо Найс умчался, пока не рассеялось эхо шагов. Вот это и был его Найс, как Арт мог перепутать? Но сам Арт не был собой, даже теперь, особенно теперь. «Ты ли это?» — распевали едкие голоса на задворках сознания, будто проникая из параллельных миров. — Не я. Но… Он вытянул перед собой руку, повторив за Найсом, сжал и разжал кулак. Совершенно обычные пальцы, иногда подчиняющие пистолет, иногда — рисовую муку и огонь в духовке. То ли дело пальцы, одним щелчком подчинившие себе его жизнь.И я позабочусь о твоих.