✠✠✠
По возвращении в их маленькую курилку Чонгук не был готов к тому, что увидит Тэхёна. Тот разлёгся на промятом диване в неестественной позе и, слава богу, спал. Спасибо, что не умер. Чонгук хоть и привык к таким утренним сюрпризам в лице пьяного вокалиста, но сейчас его пронизывал невероятный стыд, потому что Юнги стоял прямо за его спиной. В комнате отвратительно пахло перегаром и чуть слышался запах жжёной травы. Чонгук развернулся и уже собирался оправдываться, просить прощения за увиденное, но, взглянув на Юнги, застыл. Эмоции на чужом лице сменялись с сумасшедшей скоростью, варьировались от первобытного страха до необузданной злости. — Вот же маленький засранец, — прошипел он сквозь зубы и сорвался с места. Чонгук и осознать ситуацию не успел, как Юнги оказался рядом с Тэхёном, влепил тому оглушающую пощёчину; да с такой силой, что парень, лежащий на самом краю дивана, тут же скатился на пол и захныкал. Чонгук вздрогнул, смотря на разъяренного Юнги. Быстрая смена настроения напугала не на шутку. — Мать Мария пришла ко мне? — улыбнулся Тэхён, приоткрыв один глаз. Его футболка, не скрывающая багровых засосов, была вся в мокрых пятнах, о происхождении которых узнавать не хочется. Слезшие с Тэхёна джинсы Юнги принялся натягивать обратно и ремень затянул чуть туже, чем обычно. Он был очень, очень зол. — Я же сказал тебе идти домой и ждать меня там, — гаркнул Юнги, схватив полусонного парня за шиворот. — Что из этого тебе было непонятно, ебаная блядь? — он кричал эти грязные слова прямо в лицо Тэхёну, раздражаясь с каждой секундой всё больше. Он собирался выкрикнуть еще что-то, но Чонгук опередил его, понимая, что обстановка накаляется. — Всё, Юнги, хватит. Отдай его мне, — вмешался Чонгук. Чуть грубо оттолкнув взбешённого и в тоже время неимоверно расстроенного парня, он присел на корточки рядом с Тэхёном и пошлёпал того по щекам. Всё происходило настолько быстро, что у Чонгука не хватило времени на осознание того, что произошло. — Вы знакомы? — как ни в чём не бывало, спросил он. Вся эта чертовщина не укладывалась в голове, и слова, сказанные Юнги в адрес Тэхёна, тоже. — Ага, — не сразу ответил Юнги. — Он мой брат, — для него смотреть на то, как Чонгук приводит в чувства брата, было пыткой. Стыд сжирал с головой, и какое-то странное чувство отвращения к своему же, к родному, снова поселилось в душе. Чонгук опешил. У него перед глазами сразу несколько десятков разговоров всплыло, множество образов и рассказов Тэхёна о том, где он берёт деньги. Чужая жизнь никогда особо не волновала, и Чонгук понимал: он не смеет никого осуждать, но одна только мысль о том, что братья занимаются сексом, приводила в ужас — казалась дикой. Чонгук прекрасно помнит слова, сказанные Тэхёном в пьяном угаре про то, что брат его, оказывается, отвратительнейшее существо, которое целенаправленно травит таблетками, выплёвывает на младшего всю свою обиду на жизнь, в которой, как говорил он, не свезло. Они делают вид, что ничего не происходит. Позволяют миру рушиться на глазах и бомбам, что под таблетками в звёзды превращаются, падать с неба. Тэхён для Юнги как бремя, как клеймо, от которого никуда не деться. Он — напоминание о прошлом, где их выбросили, как ненужных псин за ненадобностью. Но ведь… любимый братик не виноват? Не виноват же? Не пошёл, как старший хотел, на адвоката учиться, ну и что с того? Юнги в болото ненависти к себе проваливается. Проваливается каждый раз, когда видит Тэхёна, потому что он его вырастил. Собственными руками слепил из него не нормального человека, а отброса. Самого настоящего отброса общества. Каждый раз дурно становится и блевать тянет, стоит только увидеть Тэхёна, потому что Юнги себя с удвоенной силой ненавидеть начинает, теряется, а потом, взяв таблеточку и в чужой рот затолкав, пытается осчастливить. — Поможешь его до дома довезти? — он тронул Чонгука за руку, чтобы привлечь к себе внимание. Растерянно заморгал, когда Чонгук взглянул на него до ужаса странно, помолчал несколько секунд, и наконец-то кивнул. Без слов согласился, на том спасибо. Пока они едут в машине, по радио раздаётся лёгкая и мурчащая музыка, слишком не свойственная им всем. Тэхён продолжает спать на заднем сидении, а Чонгук предаётся думам, склонив голову к холодному стеклу. Все мы такие безбашенные, безгранично весёлые, отдаёмся в объятия запрещённых препаратов и раздаём свою любовь направо и налево, любим каждую мразь и, особенно, себя, когда наступает ночь, включается громкая музыка и алкоголь льётся рекой. Ругаемся матом и огрызаемся с ухмылкой, и это нравится, так нравится, что отказываемся от самих себя. Потому что настоящие мы — скучные, серые и разбитые. Слишком слабые, чтобы выжить в этом безбожном мире, где правит тьма. Наше наигранное позёрство, иллюзия того, что всё по плечу и что проблем не существует, ведь правит идеология 'живём один раз' — разлетаются вдребезги и пасуют перед крошечной точкой бледного света, именуемого реальностью. В этом грандиозном мраке, к несчастью, никто не придёт нам на помощь и не выведет на свет, дабы спасти нас от нас же самих. Чонгук не презирает разгульный образ жизни Тэхёна и его многочисленные половые связи, чрезмерную грубость и пафосность Юнги, а с сожалением осознаёт, что все эти действия — результат несчастливой жизни и слабого нутра, с усердием скрываемого. Их же сразу задавят. Сожрут и не подавятся, когда увидят стыдную, человеческую слабость. А Чонгук хочет её видеть. Ему не нужен наигранный лоск и фальшивая жизнерадостность. Терпеть не можешь каждый клочок этой промокшей земли — не терпи. Питай к нему ненависть со всей страстью, говори об этом. Позволь себе плакать, когда какая-то подлая сука заденет за живое, только рядом, рядом со мной. — Хочу творожных палочек, — скромно бормочет Юнги, когда они останавливаются на светофоре. Он расстроенный, совсем разбитый. — Мне купить тебе творожных палочек? — живо отзывается Чонгук, готовый хоть сейчас сорваться с места и побежать в круглосуточный. — И чесночный суп Тэхёну от похмелья, — неохотно проговорил Юнги, сворачивая к обочине. Он порывался дать денег, но Чонгук отмахнулся, ретируясь из машины.✠✠✠
Длинные волосы пропахли дымом. Чонгук как сейчас помнит: табачный запах от тэхёновых прядей и кусочки пепла в них. Они обтёрли еле стоящего на ногах Тэхёна влажными салфетками и уложили спать. Юнги не отходит от окна на кухне, стоит рядом с ним, не перестаёт курить. Запах табака уже, наверное, в лёгкие въелся, думает Чонгук, сидя на табуретке неподалеку от окна. Он тихонько подкрадывается к задумавшемуся Юнги и останавливается за спиной, игнорируя неприятный дым, проникающий внутрь с каждым вдохом. — Обещай, что поговоришь с ним, — голос над ухом грянул, как гром. Юнги дёрнулся и тут же прикоснулся к фильтру. — Зачем? — равнодушно спросил он. — Чтобы закончить всю эту хуйню, что происходит между вами, Юнги, — словно издеваясь, Чонгук не перестаёт звать его по имени. — Ты понимаешь, что он болен? — начал сердиться Юнги. — Ему плевать на- — Сдай его в лечебницу, — беспристрастно выдал Чонгук. — Что? Совсем ебанулся? — возмутился Юнги, удивленный чужими словами. — Почему нет? — вполголоса спросил Чонгук, подходя непозволительно близко и расставляя руки по обе стороны от Юнги, на подоконнике. — Или ты боишься, что больше некого будет трахать? — неприятное чувство, до этого присутствующее только на задворках сознания, внезапно вылилось наружу. Юнги пристыженно молчит. На него сказанное свалилось, как лавина. Чонгук своим вопросом в самую точку попадает, задевает за живое, вот только в действительности Юнги даже не думал об этом, его стыдит сам факт того, что Чонгук в курсе их связи. Он даже предположить не мог, что Чонгук узнает самую страшную тайну так скоро. — Мне стыдно, — признаётся он, опуская глаза. Смотреть на исказившееся в презрении лицо нет сил. — Бросишь меня теперь? — Нет, мне тебя хочется. — Хочется? — Юнги был удивлён сказанными словами. — Во всех смыслах, Юнги, — шепчет он в приоткрытые от удивления губы. — Я по уши в тебя влюблён, поэтому не собираюсь уходить. Произнося такие громкие слова сейчас, Чонгук надеется, что они не превратятся в пепел. Он не любит загадывать наперёд, делать этого и в этот раз не будет, просто понадеется на хорошее. Они соберутся втроём и поговорят, решат проблему на словах, поймут, что делать дальше. Тэхён отправится лечить душу и тело, а Юнги, Чонгук уверен, добровольно присоединится к нему. Жизнь наладится. У них появятся совместные фото и уютные вечера под гитарку, о которых Чонгук когда-то мечтал, тёплые воспоминания и ещё больше песен, написанных под влиянием любви. Чонгук верит. Верит, что Юнги откровенно поговорит с братом, выскажет всё и выслушает его ради того, чтобы победить прошлое. И станет легче. — Мать Мария пришла ко мне? — с улыбкой шепчет Юнги, смотря на Чонгука как на последнюю надежду, как на спасение, и верит, что он поможет ему стать лучшей версией себя. По ту сторону окна вот-вот, похоже, вишня зацветёт. По ту сторону окна слышны весёлые голоса. На балконах многоэтажных зданий смеются родители и дети. В то, что хорошее случится, они неустанно верят. Верит и Юнги, находясь в крепких, надёжных объятиях.Если всё время в прошлое смотреть, то никогда настоящему не посмотришь в лицо. Если идти вперёд, смотря назад, то, разумеется, споткнёшься. Время течёт. Вот и всё.