Наши в Хогвартсе

До конца лета Алька пользовалась в пределах замка полной свободой. А потом в Хогвартс прибыли брат и сестра Кэрроу, и Алька отправилась в своё добровольное заточение. Впрочем, она не воспринимала это, как заточение. Погода на улице портилась, так что туда её не очень тянуло. У неё были книги и зелья. Ей нужно было самостоятельно пройти всю программу седьмого курса. Времени скучать не было. А самое главное — у неё был Северус. Совсем рядом, за стеной. Она всегда ощущала его близкое присутствие, даже когда его не было в кабинете. От сидения взаперти Алькино чутьё обострилось. Теперь она безошибочно угадывала малейшие нюансы его настроения при первом же взгляде на него. А настроение у Снейпа было далеко не радужным. Порядки, заведённые в школе его соглядатаями — братцем с сестрицей Кэрроу, пытки и наказания, вся эта душная, гнетущая атмосфера насилия и страха, усугублялась всеобщей тайной и не очень, ненавистью и враждебностью по отношению к нему лично. Снейп часто думал, насколько бы тяжелее было ему справляться со всем этим, если бы рядом не было его Эйлин. У него вошло в привычку приходить к ней каждый вечер после тяжёлого дня, чтобы просто посидеть с ней, расслабиться наконец, поговорить либо о случившемся за день, либо о всяких пустяках. Да просто погрузиться в ту атмосферу любви и доброжелательности, которой окружала его эта девочка — единственное живое существо, которое ждало его и тревожилось о нём. Не считая, конечно, его тёзку — кота, который с приездом Снейпа важно перебазировался в директорский кабинет, воображая, по всей видимости, себя главным лицом этого учебного заведения. Алька старалась весь день не думать о Снейпе, усердно штудируя книги и готовя зелья. Но к вечеру нетерпение её нарастало, она всё чаще поглядывала туда, где в стене обычно появлялась потайная дверь. Все её мысли сосредоточивались только на нём, и к его приходу Алька уже сидела, как натянутая струна, готовая со звоном лопнуть от малейшего прикосновения. Но вот Снейп переступал порог её комнаты, и Альку «отпускало». До следующего вечера. Обычно он садился в глубокое кожаное кресло или на диван, в уголке которого по своему обыкновению, устраивалась Алька. Если хотелось — пили чай со всякими вкусностями. Если нет, просто разговаривали. Однажды Алька спросила его: — Господин профессор. Меня уже давно мучает один вопрос. Только… Я боюсь, что он будет вам неприятен. Вы простите меня, если я вам его задам? — Постараюсь. — Если не хотите — не отвечайте на него. Я понимаю, что не имею права лезть к вам в душу. Но только… Вы ведь знаете, что я у вас такое не из любопытства всегда спрашиваю. — Какое длинное предисловие, — вздохнул Снейп. — Хватит реверансов, давайте уже ваш вопрос. — Это правда, что вы подслушали и передали Волан-де-Морту пророчество, которое касалось Гарри? Когда Снейп бледнел, его и без того землистое лицо принимало зеленоватый оттенок. Вот и сейчас Алька заметила на его лице эту зеленоватую бледность и сжалась, понимая, что вопрос причиняет ему боль. — Да, это правда, — глухо подтвердил Снейп. — А вы тогда знали, кого конкретно касается это пророчество? Альке было необходимо выяснить это до конца. — Нет, конечно. Мне его даже дослушать не удалось. — А потом, когда вы узнали, что оно касается родителей Гарри — вы обрадовались возможности отомстить им? В наступившей звенящей тишине, казалось, было слышно, как паук плетёт в уголке свою паутину. Алька смотрела, как лицо Снейпа вновь превращается в безжизненную маску. Он как будто перестал дышать, вперив взгляд в одну точку перед собой. А в его чёрных бездонных глазах снова расплескалась такая боль, от которой у Альки всё внутри похолодело и съёжилось. Она тихонько подошла к креслу, в котором Снейп застыл каменным изваянием, олицетворением нечеловеческой муки, и осторожно тронула его за рукав. Он вздрогнул, будто очнувшись от галлюцинации и медленно перевёл взгляд на Альку. — Господин профессор… Я снова спросила глупость. Простите меня… — Алька чуть не плакала от чувства вины и сострадания к этому человеку. Ведь она ради него готова была наизнанку вывернуться, только бы оградить его от боли, бед и мук, а получалось, что своими идиотскими вопросами лишь причиняла ему дополнительные страдания. — Я не хотела… Господин профессор… Пожалуйста….- она опустилась перед ним на колени и заглянула в глаза. Снейп опустил голову на руки, опершись локтями о колени, и заговорил тихим безжизненным голосом: — Когда я узнал, кого именно касается пророчество… Я пришёл к Дамблдору, умоляя спасти Лили… спрятать её. Как он презирал меня за то, что я просил только за неё! Тогда… Тогда я попросил спасти их всех. И он пообещал. А потом… Потом — вы знаете. Петтигрю предал их. Хотя поначалу все думали, что это сделал Блэк. И Волан-де-Морт убил Лили… и Джеймса. Снейп умолк. Он сидел в кресле, не поднимая головы, а онемевшая Алька застыла перед ним на коленях. Она осознавала весь ужас случившегося с ним тогда, но что-то ещё не давало ей покоя, что-то неуловимо ускользало от неё. Ей не хотелось больше мучить его, но один вопрос ей было необходимо ему задать. — Господин профессор… Вы… Вы любили её? — прошептала Алька, замирая от ужаса, но уже зная ответ. — Да, — еле слышно выдавил он. Вот теперь паззл сложился. Она была не просто другом, который предал его. Он любил эту рыжую дрянь, которая не только предала его, как друга, разболтав его злейшему врагу все те секреты, которыми он так безоголядно делился с нею. Она была любимой девушкой, которая вышла замуж за этого врага. Казалось бы, пророчество — вот хороший повод отомстить. Но он, узнав о том, что наделал, и ужаснувшись этому, стал умолять Дамблдора спасти любимую. А тот ещё и выпендривался, презирал его за то, что Северус не просит спасти жизнь злейшего врага. Как будто Джеймс Поттер стал бы просить за Снейпа в такой ситуации, если бы им довелось поменяться местами! Господи, что же он пережил тогда, узнав о её гибели! Ведь он любил её. Любил! Так вот что сделало его таким… Северус… Господин профессор… Родной! Как же вы пережили эту боль? Как выстояли? Сколько же мужества в вас, сколько силы! Вы самый-самый лучший человек на земле! Все эти мысли проносились в голове у Альки, ураганом теснились в сердце чувства, разрывая его изнутри невозможностью излиться вслух, и в конце концов, вырвались из глаз потоком горячих слёз. Стоя на коленях, Алька обхватила его голову руками и прижала к себе. Она молча гладила его по волосам, не в силах высказать ему всё то, что переполняло её до краёв. Снейп поднял голову и взглянул в лицо ревущей Альки. — Эйлин. Почему вы плачете? — Потому что я… я представила, что вы пережили тогда. Потому что пережить такое под силу только очень мужественному человеку. Потому что я восхищаюсь вами и не могу выразить, до какой степени. И потому что… потому что… Я люблю вас, Северус! — вдруг выпалила Алька. Снейп покачал головой: — Вы не любите меня, Эйлин. Это вам только кажется. Меня нельзя любить. Вы жалеете меня. И просто хорошо относитесь. Потому что мы с вами за столько лет стали почти родственниками. Не плачьте, Эйлин. Не нужно меня жалеть. Я не стою ни вашей любви, ни вашей жалости. Алька энергично затрясла головой: — Ну как же вы не понимаете, господин профессор?! Я люблю вас! Дороже вас у меня нет никого на свете. Я ради вас готова на всё, понимаете? Только бы вам было хорошо, только бы вы не страдали. Ради этого я всё смогу выдержать, понимаете? Потому что вы — самый лучший. Самый любимый. Самый-самый! Алька по-прежнему стояла на коленях, заглядывая Снейпу в глаза и горячо сжимая его руки. Она опустила голову. прикоснулась губами к его ледяным пальцам и стала медленно покрывать их поцелуями. Снейп задрожал от её прикосновений. Алькины руки скользнули вверх по его рукам, обвились вокруг его шеи, запутались в волосах… Её губы оказались так близко от его лица… Слишком близко. Снейп сжал Алькины запястья, убрал её руки со своей шеи и отстранил Альку от себя. — Эйлин, прошу вас… Не надо, — его голос звучал по-прежнему глухо. — Но… почему? — Алька не сводила глаз с его страдальческого лица. — Потому что… Поймите... Я люблю вас. Как дочь, как сестру. Как друга, наконец. Дороже вас у меня тоже нет никого на свете. И я благодарен вам за вашу любовь. Но… Я не могу любить вас, как женщину. Страшная догадка вдруг озарила Альку. — Вы… Вы до сих пор любите её? — она вдруг почувствовала, что ей не хватает воздуха. Голос Алькин вдруг странно сел, в нём не осталось ни звука. — Да, — просто ответил он. Алька медленно поднялась с колен и, пошатываясь, точно пьяная, побрела в свою спальню. Дверь за ней захлопнулась. Снейп обессиленно поднялся с кресла и так же медленно отправился к себе. Оба они в эту ночь так и не смогли сомкнуть глаз. Алька уснула лишь утром, измученная ночными рыданиями. А Снейп пролежал до утра, глядя в темноту сухими, воспалёнными глазами, до боли кусая кулаки, не давая долгим протяжным стонам вырваться наружу из мрачных глубин его израненной души. *** С того вечера между ними как будто выросла невидимая стена. Снейп по-прежнему каждый вечер заходил к Альке, но его визиты были недолгими и какими-то скомканными. В их разговорах чувствовалась принуждённость, каждый будто стыдился чего-то и старался побыстрее закончить беседу. Алька во всём винила себя. Дёрнул же её чёрт за язык с этим признанием! И чего она добилась? Узнала, что он не любит её? Вернее, любит, но совсем не так, как ей хочется. Лучше уж было бы этого не знать, зато каждый вечер наслаждаться его обществом. Дура! Вот вечно у неё всё не по-людски. Алька целыми днями тосковала и ждала встречи со Снейпом, но как только он приходил, она зажималась и не знала, о чём говорить. А Снейп не мог избавиться от навязчивых воспоминаний о её руках, гладивших его по голове, о её голосе, о её глазах. У него в ушах звучали её слова: «Я люблю вас! Дороже вас у меня нет никого на свете. Я ради вас готова на всё, понимаете? Только бы вам было хорошо, только бы вы не страдали. Ради этого я всё смогу выдержать, понимаете? Потому что вы — самый лучший. Самый любимый. Самый-самый!» Они злили его и в то же время вызывали волнообразные приступы неконтролируемой нежности, которые подступали внезапно, окатывая его с головы до ног горячей волной. По ночам ему теперь снились сны с Алькиным участием. И в этих снах он видел её отнюдь не сестрой и не дочерью. Снейп ненавидел себя, просыпаясь после этих снов, злился на Альку, но не мог избавиться от приятно-постыдных ощущений, как будто подросток, охваченный первой мальчишечьей страстью. Теперь он боялся подолгу оставаться с Алькой наедине. А временами просто ненавидел её за то, что она всё настойчивей вытесняла из его памяти и воображения образ Лили. Однажды вечером, когда Снейп разговаривал с Алькой о том, какие книги ей принести из библиотеки и каких ингредиентов ей не хватает для зелий, она подняла на него совершенно больные глаза и тихонько спросила: — Господин профессор… Я сама во всём виновата? Правда? — В чём? — спросил он, прекрасно понимая, что она имела в виду. — В том, что вы теперь не хотите подолгу бывать здесь. — Вы ни в чём не виноваты, — Снейп попытался придать голосу бесстрастное выражение, но фраза прозвучала довольно напряжённо. — Тогда… Почему же вы не остаётесь здесь, как раньше? — Алька не спускала с него глаз, ловя малейшие изменения его малоподвижного лица. — Потому что… — он был явно не готов к этому допросу. Да и что он мог ей сказать? «Потому что я боюсь не сдержаться? Потому что вы — красивая взрослая девушка, а я старый дурак, который не в состоянии совладать с собственными инстинктами?» — Потому что у меня сейчас слишком много работы, которая отнимает массу времени, — нашёлся, наконец, Снейп. — Или вам неприятно видеть меня после того, что я вам сказала, — его ложь не устраивала Альку. — Это не так, — с необычной мягкостью в голосе возразил он. — Тогда вы… вы просто боитесь. Только вот кого — меня или себя? — Алька продолжала пытливо вглядываться в его лицо. Оно и вправду было усталым. Ей не хотелось мучить своего господина профессора, но дальше так продолжаться не могло. — Себя, — просто ответил Снейп. — Не бойтесь, господин профессор. Если это случится, я не обижусь. Скорее, наоборот…- её голос вдруг предательски сорвался. Снейп взглянул на неё с укором: — Эйлин. Я не хочу этого. — Почему? — Потому что это неправильно. Так не должно быть. — Почему? Если мы оба этого хотим? — внутри у Альки всё дрожало, а вот отчего — она и сама не знала. — Я не хочу этого. — Тогда вам нечего бояться. Раз вы не хотите, вы вне опасности, — теперь Алька поняла — всё в ней дрожало от обиды. — Знаете, Эйлин… Простите, что я вам это говорю. Вы уже достаточно взрослая девушка. У мужчин иногда случаются помрачения рассудка, о которых им приходится жалеть. И я не хочу, чтобы мы с вами стали жертвами такого помрачения. Ему было стыдно произносить перед Алькой такие слова. А в Алькиной душе, корчась в судорогах, погибала надежда — надежда на то, что он отзовётся на её горячий призыв, отбросит все условности и сделает их обоих счастливыми. Боль от её гибели была такой, что хотелось кричать. И чтобы не показать перед ним этой боли, Алька, вместо того, чтобы лаской добиться от него того, чего ей так страстно хотелось, гордо выпрямилась и выплюнула ему в лицо первые пришедшие ей в голову слова: — Господин профессор. А вы за что больше боитесь — за мою невинность или за свою верность? Снейп вздрогнул, как от удара, побледнел и молча вышел из комнаты. А Алька рухнула на диван, свернулась на нём в комок и прорыдала весь остаток ночи. Придя к Альке на следующий вечер, Снейп застал её одетой в маггловскую одежду. В кресле валялся собранный рюкзак. Не успел он войти, как Алька стремительно поднялась к нему навстречу и сказала: — Господин профессор, я решила уехать. Кажется, мне срочно надо в Москву. Сердце Снейпа больно сжалось, но ни единый мускул не дрогнул на его посеревшем лице. Взгляд его, брошенный на Альку, был холоден и непроницаем, а голос, когда он заговорил — глух и безразличен. — Это ваше право, мисс Эйлин. Вы вольны делать всё, что вам заблагорассудится. Вы хотите уйти сейчас? — Да. — Я провожу вас до ворот. — Чтобы убедиться, что я действительно убралась, а не осталась в замке? — слабо улыбнулась Алька. Снейп шутку не поддержал: — Чтобы убедиться, что по пути к воротам с вами ничего плохого не случилось. Алька набросила курточку, закинула на спину рюкзак, обвела прощальным взглядом своё убежище… Снейп старался не смотреть на неё. Он чувствовал, что его сердце сейчас разорвётся от боли. Он теряет её… Теряет и палец о палец не хочет ударить, чтобы этого не случилось! «Так будет лучше», — убеждал он сам себя. «Кому лучше? — зло выговаривал ему внутренний голос. — Тебе? Ей? Кому?» «Всем», — пытался спорить Снейп. «Останови её сейчас же!» «Нет!» — Снейп был непреклонен. «Идиот!» — внутренний голос вышел из себя и умолк. Снейп наложил на них с Алькой дезиллюминационное заклятие, и они тихо вышли из комнаты. Каждый из них не видел спутника, но чувствовал его присутствие рядом. Спазмы душили Альку. Он ни словом, ни взглядом не задержал её! Он не хотел, чтобы Алька осталась! Она не нужна ему… Он боится изменить с ней не женщине, нет, а лишь памяти женщины, которая его никогда не любила, но которую он продолжает любить, несмотря ни на что. Ему не нужна ни её любовь, ни забота, ни преданность. Значит, она должна избавить его от своего присутствия. И Алька молча шла по длинным тёмным коридорам замка, задыхаясь от боли и обиды. Она покидала всё, что стало ей родным и близким за столько лет — замок, ставший ей домом и человека, который заменил ей всех родных, стал для неё всем… Всем, кроме того, что она хотела. «Как жадная старуха, — думала про себя Алька, — пожелала слишком много и осталась у разбитого корыта» Они вышли в холодную промозглую ноябрьскую ночь. Злобный ветер тут же забился под Алькину тоненькую курточку, пробрал до костей, заставил съёжиться. Она сейчас была невидима для Снейпа, так же, как и он для неё, но ветер был таким пронизывающим, что Снейпу мучительно хотелось обнять её, укрыть полой мантии и утащить обратно в замок. Однако, какое-то необъяснимое, роковое упрямство не позволяло ему сделать это. «За что вы больше боитесь, господин профессор?» Он горько усмехнулся. Боюсь, что ты стала для меня важнее всех, и важнее Лили в том числе. Что ты постепенно отодвигаешь её на задний план. Что я думаю о тебе гораздо больше, чем о ней. Боюсь за свою верность, будь она проклята! А ещё боюсь, что ты привяжешься ко мне ещё сильнее, и тебе будет больно, когда меня убьют…. Они вышли за ворота. Теперь забор немного прикрывал их от пронзительного ветра. Снейп снял с них обоих заклятие. «Люмос» от его волшебной палочки немного рассеивал окружавший их мрак. Альку колотила мелкая дрожь — от холода или от чего-то ещё, кто знает? Она взглянула на Снейпа снизу- вверх: — Господин профессор. Вам хоть писать-то можно? — Нужно, — он постарался придать голосу твёрдости. — Пишите мне…пожалуйста. — Хорошо, господин профессор. И вы мне… — Да. Алька всё никак не могла решиться на последний шаг. Ей мучительно хотелось задать ему ещё один вопрос. Вопрос, постоянно терзавший её, ответ на который ей был необходим, как воздух. — Господин профессор…. Скажите… За что вы любите её больше? Чем я хуже? Что она сделала для вас? В Алькиных глазах, устремлённых на Снейпа, не было ни упрёка, ни осуждения. Они смотрели на него с таким мучительным напряжением, что Снейп не выдержал и отвёл взгляд. — Я… не знаю… — глухо проговорил он. — А если бы… Если бы я умерла… Вы бы стали любить меня так же, как её? — Эйлин! — его голос был полон отчаяния. — Эйлин… Не говорите так. Ведь вы… Не вздумай, слышишь?! — Снейп сорвался на крик. — Тише, господин профессор! — она прикрыла его рот своей окоченевшей ладошкой. — Я ничего с собой не сделаю. До тех пор, пока вы живы. Обещаю. — Пока я жив? — Да. А без вас я жить не буду. — Эйлин! — Я знаю, что вы не любите меня. Но это и неважно. Важно, что я люблю вас. И жить без вас не собираюсь. Помните об этом. Пожалуйста… У Альки стучали зубы. Дрожь колотила её всё сильнее. Снейп шагнул к ней и прижал к себе, укрыв от порывов холодного ветра. — Прости меня, девочка… То ли вздох, то ли всхлип были ему ответом. Алька подняла голову, вглядываясь в его лицо долгим взглядом, вбирая глазами каждую чёрточку, каждую морщинку этого некрасивого лица, пытаясь запомнить всё до мельчайших подробностей, навсегда запечатлеть в памяти… — И вы простите меня. И… берегите себя, мой принц. Алька сделала два шага назад и трансгрессировала. А Снейп ещё долго стоял у ворот замка, не чувствуя холода и неотрывно глядя на то место, где только что стояла Эйлин. Его Эйлин, которую он так бездарно, так глупо, так по-идиотски потерял. Остаток ночи Снейп провёл в какой-то прострации, глядя во тьму сухими воспалёнными глазами и раз за разом задавая себе один и тот же вопрос: «За что вы любите её больше? Чем она лучше? Что она сделала для вас?» Этот вопрос звучал у него в ушах по дороге в замок, стучал в висках, когда он поднимался вверх по лестнице, разрывал на части его мозг во время бессонной ночи, окутавшей его глухим непроницаемым мраком… «За что вы любите её больше?» С какой-то ясной, безжалостной отчётливостью перед его мысленным взором встали они обе — яркая, светлая, сияющая Лили и бледная, неброская, непроницаемая, будто утренний туман, Эйлин. В обеих было столько тепла… Только тепло Лили слепило и обжигало, подобно солнечному свету. Тепло Эйлин пряталось у неё в душе, и его было столько, что хватило даже на то, чтобы растопить его обледеневшее сердце. Добрая Лили, которую любила вся школа — и маленькая злючка Эйлин, которую все считали «Снейпом в юбке». Лили, рассказавшая его врагам все секреты, которыми так щедро и доверчиво делился с нею Снейп. И молчаливая Эйлин, не выдавшая ни одной его тайны. Лили, едва сдержавшая улыбку в момент, когда он висел вниз головой, сверкая грязными подштанниками, и Эйлин, готовая вцепиться в глотку любому, кто вздумает посмеяться над ним. Лили, не простившая ему грубого слова, сорвавшегося с губ в минуту отчаяния, и Эйлин, готовая простить и оправдать любые его поступки. И, наконец, Лили, любившая его врага, отказавшая ему, Снейпу, даже в дружбе — и Эйлин, девочка, готовая на всё, только бы ему было хорошо. Ради любви к мёртвой Лили он отказался от живой, любящей Эйлин, и теперь этот маленький растрёпанный воробушек остался один на один с жестоким миром, в котором ей придётся выживать, полагаясь только на себя. "Ласточка", - горько повторил он про себя её детское домашнее прозвище. Ласточка, ворвавшаяся в его жизнь, внесшая в неё сумбур и сумятицу, лишившая спокойствия и подарившая взамен столько тепла и нежности... «Какой же ты идиот!» — то ли возмутился, то ли восхитился внутренний голос. И снова Снейпу нечем было крыть.