taegi in daegu.

юнги сплевывает кровь на стеклянный стол, тот самый, на котором сейчас лежит тэхён, задыхаясь от сильных рук, сомкнутых на шее. 　　　　не то чтобы юнги закипает, не то чтобы ему хочется глотку разорвать тэхёну — просто уж слишком упоительна картина с младшим, испачканным в крови. юнги не питает к нему ненависти. хотя — кого он пытается обмануть?.. он брата всеми фибрами темной, прогнившей души ненавидит. они не любят вспоминать, из-за чего ненавидят друг друга, помнят лишь фразу, что кинули друг другу на последнее совместное рождество: "ненавижу, сволочь". отец их потом наказал. долго отчитывал, не понимая, почему любимые чада так искреннее желают смерти друг другу. отец не знает, а юнги с тэхёном не горят желанием рассказывать. знаете, так себе удовольствие — говорить родному отцу о том, насколько пластичен младший братец, о том, насколько сладки его стоны. так себе удовольствие — говорить с родным отцом о том, насколько сильно тебе нравятся сильные руки старшего брата на твоей заднице. — иди нахер, — хрипит тэхён и с силой бьет лбом об носовую перегородку старшего. кровь резкой струей стекает вниз: тэхён чувствует, как алая жидкость капает на его лицо, как украшает губы. а ещё тэхён чувствует, как старший закипает, как внутри него что-то лопается. юнги лишь на минуту ослабляет хватку, а после хватает тэ за ворот рубашки. поднимает к себе на пару десятков сантиметров, от стеклянного стола отрывает, а потом резко опускает. наслаждается истошным, болезненным вскриком и тысячей окровавленных осколков, посреди которых и лежит тэхён, как мертвый ангел, сломленный, без крыльев, но все ещё дышащий. 　　　　говорят, что когда бог скинул люцифера на землю, люцифер обозлился на бога. и смерти его стал желать. — а ты живучий, малыш, — юнги хрипло смеётся, морщась от боли. но боль эта насколько мелочна и не важна, ведь прямо перед ним — лучшая картина. истекающий кровью тэхён. юнги приседает на корточки, обратной стороной ладони ведет по заплаканным щекам брата, и лишь на минуту глаза закрывает, вспоминает, каким же прекрасным был тэхён, лежавший на постели, окутанный страстью и похотью. лишь на минуту закрывает глаза — тэхёну этого хватает. этой минуты вдоволь, чтобы нащупать осколок побольше. этой минуты вдоволь, чтобы точно и без колебаний вонзить его прямо в шею юнги. тэхён еле поднимается, смотрит на тело, которое корчится в агонии. смотрит, и сквозь нереальную боль — улыбается. младший как-то слишком мило и целомудренно целует юнги в висок. последний раз ему улыбается и тихо шепчет: — с рождеством, любимый юнни. 　　　　говорят, что у люцифера не получилось. но тэхён более удачливый мальчик.