***
Тэхёну было двадцать восемь, он был старше Чимина на семь с половиной лет, но этого было почти незаметно по лицу Кима, который словно молодел лишь с каждым годом. Он неброско, но со вкусом одевался, носил чёлку, как и Чимин, красил волосы в каштановый, не любил украшения и постоянно закупался в книжном, куда таскал Пака, только вместо отдела фентези или искусства и истории, которые нравились Чимину, часами залипал в отделах медицины и психологии. Он постоянно совершенствовался, думал о том, чтобы продолжить аспирантуру в самом престижном медицинском университете страны. Когда Чимин вошёл в кафе неподалёку от дома Намджуна, ему казалось, что Тэхён, сидящий в центре с двумя стаканами прохладительных напитков, уже в курсе. Он ведь не мог не знать район, в котором живут преимущественно чеболи? Дома здесь, даже если снимать, были точно не по карману Чимину. Тэхён улыбнулся, пригласил жестом сесть, даже виду не подал, если и был обижен или подозревал в чём-то младшего. — Привет, я не опоздал? — Нет, я сам раньше приехал, что случилось? Чимин уселся, закусил губу, воровато оглядев Кима. Врать не хотелось и не было смысла. Чимин ложь терпеть не мог, хотя иногда прибегал к ней, оправдывая благими целями. Впрочем, о последствиях лжи он тоже знал, и потому старался лгать меньше. — Намджун случился, — выдохнул Пак, опустив взгляд. Они не часто говорили о соулмейте Чимина, вообще старались эту тему опускать в любых разговорах. Чимину первое время было жутко, больно и страшно, съедала ревность, когда видел Намджуна где-то в новостях, стоящего рядом с отцом, съедала тоска. Если он и хотел, чтобы Намджун отыскал и пришёл, то делал, как он думал, всё для того, чтобы тот его ни по каким следам не вычислил. А теперь он всё-таки пришёл, взял за руку, к себе потащил, не спрашивая, и Чимин повиновался. Он ведь не любил спорить, не очень-то переносил скандалы, крики, по-прежнему боялся боли, унижения, пусть только даже словесного. Пусть даже Намджун и не собирался делать ничего, что Паку было бы неприятно. — Он… — с трудом нашёлся Тэхён, первым отмерев, — он что-то сделал? — Нет, только… Я теперь больше не живу в том доме, куда ты приезжал. — О! — вырвалось разочарование с губ Тэхёна. Он постарался скрыть это за улыбкой, но неумело, хотя вполне дружелюбно. — Значит, к себе привёз. Вот почему ты тут встретиться захотел. — Да. Прости. — За что? — Сам не знаю, — опять в словах, да и во всём Чимине, сквозила неуверенность. — Если я тебе какую-то ложную надежду дал… — Нет, я и не претендовал на твою душу, Чимин, — попытался пошутить тот. — Только я думал, что ты начал оправляться от всего этого, и вот опять. Какие у него намерения? — Не знаю. Я пока не разобрался. Сам не понимаю, почему я согласился на это. Может, если он меня нашёл, то и отец знал, где я и как я живу. Знал и ничего не делал. А если нет, то и ладно. Не хочу встревать ни в какие разборки, видеть его. — Ты об отце, а я спросил, что ты будешь делать у Намджуна, — Тэхён весьма серьёзно посмотрела на Чимина. — Чим, он сделал тебе больно, тебе снились плохие сны, и… — Не только о нём у меня плохие сны, — нахмурился Чимин. — Я не оправдываю его, но он хотя бы попытался что-то исправить, даже тогда. Гораздо страшнее было оставаться в доме с теми, кого я считал семьёй. А сейчас я даже матери не доверяю, брата не вижу. У меня только ты есть. Да он… — добавил Чимин тише. — Ты ещё влюблён? Ты ещё способен такое прощать? — слегка надломленно спросил Ким. Чимин не ответил, и всё стало понятно. — Ладно, я искренне тобой восхищаюсь, правда. Я помогал, как друг. Ты мне ничем не обязан. И лучше я поеду домой, но, если он тебя обидит ещё раз, а ты посмеешь это скрыть, уверяю, я найду на него управу. — Больше нет, я думаю, — Чимин тоже встал из-за стола, когда поднялся Тэхён, — и я научился стоять за себя. Тебе не придётся обо мне волноваться. — Но я буду, и ты это знаешь. Они обнялись на дружеской ноте, и уже начинало вечереть, когда Чимин вышел из кафе, задержавшись там после ухода друга с книгой в руках. В рюкзаке лежали любимые его круассаны, принесённые Тэхёном, когда он возвращался в квартиру Намджуна, и это, может быть совсем слегка, разбивало ему сердце.***
Юнги знал, что будет стыдно, когда закуривал. Знал об этом, когда музыка била по барабанным перепонкам, когда встретился глазами в толпе с человеком, который бередил его душу, вытряхивал, вытрахивал, притом не касаясь, последние лет пять. Знал, что больно делал человеку, ждущему его дома к ужину, который пропущен уже как три часа назад, человеку, который не звонил по тридцать раз, но двух звонков было достаточно, чтобы понять, что такое Мин Юнги. Мин Юнги — бесчувственное чудовище, чужак, концентрированная ревность, боль и отчаяние в одном флаконе. Юнги знал, что и сам себе этого не простит, но всё равно согласился поехать и увидеть Чон Хосока в клубе. Хосока, который уверял, что никаких приставаний, никакой задержки на дольше, чем полчаса, а потом он взял и отключился в кабинке туалета, а когда Мин уже стоял у реанимации, ему передали, что у Хосока передозировка и шанс совсем небольшой, что выкарабкается. Какого хуя он пошёл в этот клуб?! Какого хуя так травил свой организм?! Какого хуя и как долго это продолжалось?! Но если бы Юнги знал, что бы он сделал? — Соизволил перезвонить, — послышалось на том конце соединения. У Юнги дрожали пальцы и сейчас было вообще не до выяснения отношений. Он точно не сомневался, что Чонгук поймёт, Чонгук простит, Чонгук примчится и поможет. — И где же ты? — Был в клубе. С Хосоком. У него передоз. Откачивают. — Юнги чувствовал, что его придавило смертельной усталостью за считанные минуты, пока ехала скорая, пока грузили мертвенно бледного Хосока, пока Юнги истерил, помогая откачивать и держал за руку, умоляя не откидываться у него на глазах. — Чонгук, я так боюсь, что он умрёт. Если бы Юнги спросили, кому он доверяет как самому себе — он назовёт имя Чонгука. Потому что Чонгук — тот идеальный рубаха-парень, он всё понимает, не ревнует, приходит по первому зову, задницу Мина спасает из всяческих передряг. Всегда ведь? — Когда ты собирался мне рассказать? — Что рассказать?! — сорвался голос Мина. Он едва удержался, чтобы не замахнуться телефоном в ближайшую урну, пока стоял курил на лестнице. — Ты не собираешься приехать? — Всему есть предел, Юнги, — тише, но всё так же ёмко прозвучало с того конца линии. — Можно терпеть твои вечные психи, истерики, то, что ты плевать хотел на закон, на то, что в принципе всегда опаздываешь, всегда грубишь и всегда командуешь, и я терпел, если ты не заметил. Потому что ты до безумия и весь нужен мне любым, — Юнги сжал до побеления костяшек телефон, вцепившись в него, как за последнюю соломинку. Что Чон сейчас творил? — Я был так счастлив, поняв, что именно ты — мой предначертанный. А сейчас я так ненавижу то, что ты — мой предначертанный. Юнги отшатнулся к стене, опёршись, чтобы не упасть. Не сейчас. Нельзя. Не здесь. Он дождётся, пока проснётся Хосок, а потом можно падать. Даже если ад разверзнется, прямо туда. Почему именно сейчас, когда Чонгук так нужен Юнги? Хотелось жалеть себя, но Юнги прекрасно понимал, почему сейчас. И то, что он это заслужил. И это кромсало изнутри. — Чонгук… — Не надо, хён. Оправдания не нужны. Надеюсь, с ним всё будет в порядке, потому что ты так сильно о нём печёшься. «И так редко обо мне» — осталось невысказанным, но Юнги уже слышал гудки. Он медленно опустил руку с телефоном и именно в этот момент почувствовал, как засаднила метка в области ключиц. Маленькая, незаметная, похожая на расплывчатую рисованную цветастую бабочку, сложившую свои крылья. Вряд ли она теперь ими когда-нибудь взмахнёт. Хосок очнулся на утро следующего дня, из тяжёлых последствий были подорваны некоторые функции почти всех жизненно важных органов, но это было поправимо. А ещё были большие провалы в памяти. Он не помнил даже вечер, в который отключился с приходом Юнги. И не мог знать, почему Юнги всё время отворачивался от него, чтобы, как истинный сильный мальчик, скрывать слёзы от посторонних глаз. Он — Мин Юнги. Мин Юнги никто и никогда не заставлял реветь.***
Чимин смотрел на балконе, как заливается красными оттенками закат. Намджун, как и обещал, появился даже раньше конца своего рабочего дня, принеся несколько пакетов с едой и необходимыми принадлежностями, которых не было у Чимина. Вторую зубную щётку взамен старой, несколько гелей для душа на выбор, шампунь, кондиционер, много разных сладких десертов на ужин. — Гели для душа? Ты серьёзно? — Я перенервничал, — спокойно выдал Намджун, моя руки в раковине перед тем, как взяться жарить мясо, которое тоже купил. — Что готовить мне? — Ничего. Сиди и смотри, как я сексуально приготовлю нам ужин. Чимин прыснул. Намджуну уверенности в себе было не занимать. Он и впрямь изменился по сравнению с тремя годами ранее. Может, Чимин и не знал его достаточно хорошо, его положительные стороны, он мог наблюдать за этим сейчас. — Ты считаешь, что это сексуально? — Конечно. Мужчина, готовящий ужин, это всегда сексуально. — А я не парень, по-твоему? Может, я тоже делаю это сексуально? — Я не сомневаюсь, что так и есть, и ты мне ещё это докажешь, — Намджун взял сковородку, налил в неё масло и начал бросать говядину кубиками, посыпая специями. Чимин уселся за кухонный столик, чистя чеснок в соус. От Намджуна нельзя было отвести взгляд. Это был уже второй совместный вечер после долгой разлуки, и что-то трепыхалось внутри Чимина, сердце заходилось каждый раз, когда Намджун, отвлекаясь от приготовления, смотрел на Чимина. Как бы невзначай, но было ясно, что он делал это специально, смущал, вызывал реакцию. — Не буду я тебе ничего доказывать, — Чимин вспомнил, что всё ещё имеет право обижаться. — Хорошо, мне ничего можешь не доказывать, я и так верю. — Ты что, решил сыграть в идеального бойфренда? Не выйдет. Где моя карточка? — Через пару дней будет готова, — заверил Намджун. — И я кину туда денег, чтобы ты себе ни в чём не отказывал. — Мне не нужны подачки, — фыркнул Чимин. — Я работаю и могу сам себя обеспечивать. — А я сказал, что не можешь? — начал закипать Намджун. — Ты на эти деньги одежду себе купить можешь? А есть нормально? Нет, вот и бери. Я всё сказал. Тем более, скоро начнётся учёба, и лучше тебе не работать, пока ты учишься. — Ты работаешь и учишься, и ничего. — Но я-то почти в универе не появляюсь, так, для галочки, а ты всегда серьёзно к этому подходишь. Чимин, обязательно быть упрямым? — он выложил на тарелку мясо, ставя перед Чимином и подавая вилку. Выглядело вкусно, и Чимин не мог себе позволить просто развернуться и уйти. Вместо этого он только пробурчал: — Обязательно.