Чужестранцы

«Ублюдок, — подумала она. — Какой неотразимый ублюдок».

Меня зовут Ольга, и я работаю домработницей у этих странных людей. Никогда не встречала таких в своей жизни. Странные, пугающие, но одновременно до омерзения притягательные. Ты смотришь на них и не можешь оторваться. Тебе хочется смотреть все дольше, пытаться понять их тайны, разгадать их: кто же они такие на самом деле, чем занимаются, откуда у них столько влияния и денег? Я не верю в то, что они мне плетут: импорт, экспорт, наследство… и что все законно и невинно! На них смотришь и понимаешь, что это не так. Сразу. Все их положение и состояние заработано и нажито не совсем честным путем, и, казалось бы, какое мне дело? Мне платят. Я выполняю свои обязанности и все. Все хорошо. Но я не могла выкинуть идею из головы, а именно понять, каким путем и как именно заработаны их кровавые деньги, а то, что у них руки по локоть в крови, — я была уверена. Это чувствовалось. Витало в воздухе их огромного дома. Кроме того, я сходила с ума по младшему брату Адама… Дом, в котором я работала вот уже не одну неделю, принадлежал Андриану, а с ним жил его друг Адам и его младший брат Ювенал, в которого я просто по уши, несмотря на опасность, не смотря на его привычки и предпочтения… Я делала все, что он говорил, и это не включало только уборку. Да, я стала его любовницей, но не в совсем нормальном понимании этого слова. Я была его рабыней! Я становилась перед ним на колени и щенячьими, наполненными преданностью глазами смотрела в его холодные глаза, а он всегда сверху вниз смотрел на меня, и в его взгляде не было ничего теплого ко мне. Одна пустота и даже, как мне казалось, разочарование. Он бил меня. Руками, ногами, хлестал плетью — и не сказать, чтобы это было уже совсем невыносимо. Он знал, как грамотно причинить боль, чтобы я на своих двоих уходила домой. Он не калечил, не ломал кости, чтобы я могла выполнять свои прямые обязанности, а именно убирать, если надо, что-то приготовить. Разве что трахал жестко, как дикий зверь, так, что становилось порою страшно, но я втянулась, мне даже понравилось. На теле оставались синяки, ссадины от его ударов рукой или плетью, но я грамотно их скрывала, а он грамотно наносил их. Бывало становилось страшно, когда не хватало воздуха, когда мне казалось, что я вот-вот задохнусь и не всегда от извращенного наслаждения… Он любил придушить, и вот в эти минуты мне казалось, что вот-вот я умру в его смертельных объятиях. Я была уверена, что испытываю какую-то болезненную влюбленность, и, скорее всего, так и было, раз я это все выносила неделями… ползала перед ним как собачка, осталось лишь домашние тапочки приносить им в зубах, да утренние газеты… Вспоминаю надменные взгляды на меня старшего брата, который казался еще более непостижимым, чем Ювенал. Он смотрел на меня с какой-то жалостью и презрением, мне кажется, я ему никогда не нравилась, а еще у меня сложилось чувство, что между этими двумя было нечто большее, чем просто родственная братская связь. Но сейчас не об этом, я… Я поняла, что в опасности, когда увидела те вещи, которые не должна была увидеть. Когда точно осознала, что работаю на людей, связанных с криминалом, опасных даже больше, чем я представляла. Влиятельных, сильных, со своими причудами и странностями, но так же отлично умеющих манипулировать другими людьми и запугивать их. Брать и добиваться своего хитростью или силой. Но здесь был не только криминал, здесь было тайное братство, что-то наподобие секты, ковена, темные силы, которые давали им власть и некоторую безнаказанность за их поступки. Я знаю, что не все видела, но видела достаточно, чтобы меня… — Ты слишком много знаешь. Это произнес он, младший, который мог трахаться как дьявол, бездушно и страшно, я до сих пор удивлялась, как еще жива и относительно здорова. Почему-то мне казалось, что Адам не такой… я не знаю, возможно, я ошибалась… они ведь похожи… характерами и особенно внешностью… Я уже не знала, что я чувствую и что я знаю… — Я… ничего не видела… я знаю не больше, чем все остальные… — Остальные тоже знают слишком много. Я предупреждал. Взгляд Ювенала был словно мертвым. Он ничего никогда ко мне не ощущал. Интересно, он испытывал к кому-нибудь хоть что-нибудь? Я видела многих девушек… Кто-то задерживался, кто-то приходил на раз… Любил ли он кого-нибудь? Дорожил ли кем-то? Как-то он обмолвился, что любить ему нельзя. Таковы правила. Какие это правила? О чем он? Что за постоянные странности и флер таинственности вокруг них? Это раздражало, если честно, даже бесило, но хотелось докопаться… Что случилось с теми, кто это сделал? Что с ними стало? — Не надо было тебе лезть в подземные комнаты и рыскать по подвалам, не нужно совать свой длинный нос туда, куда не надо. Я предупреждал тебя. Я молчу. — Зачем ты лезла? Я молчу. Спина похолодела и покрылась испариной. — Мы знаем, как ты успела сфотографировать дом, Адама и переслать кому-то фото. Мы знаем, как ты копалась в ящиках, а те, что на замках, ты пыталась открыть. Мы всегда знаем такие вещи. И все видим. Всегда. — Это невозможно, — пролепетала я. — Возможно. У нас все возможно. — Кто вы такие? — голос меня предал и я вздрогнула. — Я хотела понять, на кого я работаю! — Ты больше у нас не работаешь… — Я уверена, что не узнала и половины! — Ты уволена. Безжалостный холодный тон. Прозвучало как приговор, и я вздрогнула. Кажется, под ногами пол покачнулся. — За что? — Ты оглохла? — тон еще холоднее. — Или настолько дура? — Но я толком ничего не узнала, а то что вы — темные лошадки, так это и ежику понятно, которых там любит твой брат! Ювенал на миг замер, а затем резко рассмеялся, запрокинув голову. — Дура… дура, — повторял он. — Я спала с тобой! Я делала все, что ты говорил! — И что с того? «Я надеялась, мне хоть как-то это зачтется, я полагала, что имею право на большее», — подумала я, но не произнесла это вслух. Иначе бы после этих слов он бы просто раздавил меня морально. — Ммм? Что с того? Оленька, я меняю партнеров и не привыкаю к ним. — Я заявлю на вас… — Что? О боги… Я уже дрожу от страха! — Вы получите свое… На его пухлые губы легла нехорошая ухмылка. Она мне очень не понравилась. Ювенал смерил меня крайне снисходительным взглядом, а затем в нем проскользнула какая-то жалостливость, как к побитой бездомной кошке. Я дико его возненавидела. Захотелось подойти и влепить хорошую пощечину. — Изверги! — выпалила я, не в силах с собой совладать. — Монстры! Мучители! На его лице не дрогнул ни один мускул, а вот глаза стали просто ледяными. И я еще раз поймала себя на мысли, что на вид ему можно дать и семнадцать, и все двадцать семь, потому нельзя было понять, сколько ему лет. — Как тебе наши собаки, Ольга? Нравятся? Я тут же припомнила двух злющих собак, охраняющих этот проклятый дом. — Красивые доберманы, не правда ли? Несомненно красивые, статные, величественные, словно с обложки журнала. Одного звали Адольф, а второго имя я все время забывала, только помнила, что оно более короткое, емкое. — Ммм? — К чему эти вопросы? — настороженно спросила я. — Ты иногда говоришь так, словно бредишь. Тебе это говорили? Я понимала, что вела себя слишком смело, я видела, как они били тех, кто позволял с ними подобные речи. И нередко это были не просто пощечины. — Вот и ты им не особо. Я не понимала, к чему он ведет и зачем все это вдруг стал говорить, а потом открылась дверь и я в ужасе увидела, как в гостиную, где до этого были только я и Ювенал, вошел Андриан, Адам, а за ними их собаки. — Что вы собираетесь делать? Что вы задумали?! Мой голос предательски дрогнул, я похолодела и обернулась в сторону выхода. Даже если входная дверь была открыта, уйти сейчас без разрешения мне не дадут. Если я смогу убежать от них, то от этих адских псов мне точно не уйти. — Они очень голодны, — издевательская улыбка легла на губы Андриана. — И они чувствуют твой страх. Мы все его чувствуем. — И нам это нравится, — добавил Адам. Я перевела взгляд на Ювенала и с мольбой произнесла: — Пожалуйста… не надо… Он внимательно смотрел на меня темными большими глазами и молчал. — Я сделаю все, что ты хочешь… — Я знаю, — последовал короткий ответ. — Обычно так и бывает. — Так что же ты хочешь? Сердце забилось неровно и еще быстрее, когда я увидела горькую ухмылку на его губах, а затем как он покачал головой и показал на доберманов. В мозгу пронеслась отвратительная догадка, что если они хотят… что если, чтобы я и их собаки… О, Боже! — Нет, я… я не могу… Только не это! Вы что?! — Ах, милая, ну что ты? — словно прочитав мои мысли, хотя по моему испуганному лицу можно было и так все понять, воскликнул Адам и всплеснул руками. — О чем ты таком думаешь, вот же фантазия у тебя разыгралась! — голос стал обманчиво мягким. — Нет… нет… не бойся, тебе же сказали, они просто хотят есть. — Так мне что, покормить их? Все трое как по команде кивнули, смотря, как я стою перед ними — жалкая, напуганная, растерянная. Мне некуда было бежать, я ничего не могла против них сделать. Зачем я вообще согласилась приходить к ним? Почему не ушла раньше? Зачем полезла куда не надо? Меня же предупреждали… Значит, покормить. Всего лишь покормить. — Так где корм? Чем их кормить, покажите! Нервничать я не переставала и в полном непонимании смотрела на мужчин. Адольф и второй пес сидели по правую ногу Андриана и неотрывно за мной наблюдали. Ювенал переглянулся с Адамом и тот еле заметно кивнул. — Корм у тебя. — В смысле? — Мои губы даже растянулись во что-то наподобие улыбки. — Я никогда не кормила их… я даже приблизиться к ним боюсь… — Корм — это ты. Смысл сказанного до меня дошел не сразу, а когда дошел, я взвизгнула, закрыла рот рукой и попятилась назад. Уж что-что, но погибнуть от зубов их собак я никогда не думала, но почему? Почему для меня это было так невероятно? — Страх — это слабость. Не бойся. Не смей бояться. Это произнес Ювенал. А я думала, что уже ничего не услышу от него. Страх — это слабость, но разве это не естественно? Я увидела, как Андриан подал знак рукой и собаки встали. — Вы говорите — не смей бояться, но сами наслаждаетесь этим! Вы наслаждаетесь страданиями других! — Да, мы такие, — ответил Адам и наступила короткая, но страшная пауза. Собаки пригнули головы, готовясь к броску. Я как завороженная смотрела только на них, слушая бешеные удары сердца, и уже не могла понять, кто отдал короткий, страшный приказ.  — Фас!