(1)
Даже тот день он не смог вспомнить. Но иногда он проживал его раз за разом в своих снах.
***
— Кто знает… — мутный образ мальчишки с чёрными волосами, словно в углях искупался, и с россыпью веснушек что-то вещал о разных кораблях, на которых они непременно выйдут в море. Попутно открывал бутылку… того, чего детям нельзя. Ему казалось, он знает и помнит это событие. Но наутро забудет, как и всегда. А на большом пне стояли три чаши, в них был налит тот самый алкоголь. Жуть, как хотелось попробовать и закрепить их… что? Было жарко, даже гуща деревьев не спасала от солнца. Тень оказалась бесполезна. Но не в этом дело! Сердце наполняло безудержное детское счастье, такое желанное и забытое. Кольнуло раз, другой. Один момент он прожил сотню раз! Был ещё мальчишка, более живой, более простой. С такой же чёрной головой. И улыбался шире всех. Но и его образ оставался мутным. (- …! — они… — …! — звали друг друга по именам… — Сабо! — и так хотелось услышать их голоса вновь) — Когда люди делят друг с другом чашу с выпивкой, они становятся… — кем?! Дети и он, такой же мальчишка, поднимают эти чаши красного цвета и дают друг другу клятву. Он понимает, что спит. И уговаривает себя не забывать утром своих слов. Но не сможет. — Не важно, что произойдёт с нами, эти узы никогда не будут разорваны! – в горле потеплело — и стало невыносимо горько. И как такую гадость может пить… кто?!***
Вслед за этим проносились воспоминания о других днях, подобных этому. Но так быстро, словно калейдоскоп, — голова гудела. И то, что должно было помочь, становилось кошмаром. И так раз за разом. А руки тянулись обнять…
…но кого?
(2)
Он шёл, крепко ухватившись за ладонь старшего брата, и болтал ни о чём. Мотал головой из стороны в сторону, но чаще всего поднимал взгляд вверх, чтобы увидеть лицо брата, чтобы узнать, улыбается он или нет. И шли они в отделение полиции, где сейчас был их отец. Несли бенто. Он был таким счастливым. Ничто не могло омрачить этот день. Вот они зашли в большой коридор, собирались подойти к администратору, чтобы узнать, где искать отца. А этого и не потребовалось. На одном из стульев, стоящих вдоль стены, сидела девочка, его одногодка, со светлыми волосами и голубыми глазами. Он знал её. Это была Узумаки Наруто. В деревне никто её не любил. Все обходили стороной. По крайней мере, Саске так казалось. Но что он увидел? Чему так поразился, что улыбка сошла с его лица? Его дорогой отец сейчас стоял здесь и отчитывал эту девчонку, тратил на неё драгоценное время. Или ему так показалось. Итачи потянул его вперёд, не боясь помешать главе семейства. И Саске нахмурился сильнее. — Я понимаю, Наруто, он обидел тебя, — Учиха Фугаку возвышался, словно гора. Наверное, этой неуютно, стыдно, раз голову опустила. Но, присмотревшись, он заметил на её щеке несколько царапин. — И ты не должна была терпеть, — продолжал Фугаку, — но так нужно, — последнее слово послужило красной тряпкой для Узумаки. — Терпеть? Снова?! Каждый раз, когда они будут меня бить? Почему я должна терпеть? — Саске разозлился, но промолчал. Как она может кричать в присутствии его отца?! Этот ребёнок всегда был странным. Её ничто не могло задеть. Сам он никогда не участвовал в травле Узумаки, и считал это «недостойным занятием». Так сказал Итачи, пытаясь объяснить, что ему, Саске, нельзя так делать, если он хочет вырасти хорошим Учиха. Пытался объяснить, что маленькая Узумаки ни в чём не виновата. А взрослых, которые срывают свою злость на ребёнке, лучше обходить стороной. Короче говоря, к этому моменту у Учиха Саске были весьма смешанные представления о том, как ему стоило относиться к Узумаки. Следовательно, и причин заступаться за неё не было. Отец вздохнул. … Отец вздохнул? Саске несмело поднял взгляд. Вроде бы тот же Учиха Фугаку, невозмутимый и неумолимый. Но что-то было не так в его взгляде. То, чего он не видел по отношению к себе и даже к Итачи. Мягкость. Краем глаза, он заметил, что Наруто посмотрела на него с братом. Особенно она задержала взор на Итачи, покраснела и снова опустила голову. — Опять буянила? — странно было услышать такое слово от старшего брата, и такой тон: насмешливый, но не злой. Казалось, он вот-вот рассмеётся. — Не буянила! — воскликнула Наруто, всё ещё смотря на свои ноги, пока они кивнули отцу, тот в ответ. — Не буянила!! Это была самооборона!!! — со стороны администратора послышался снисходительно-одобрительный смешок. «Так держать!» — послышалась ему. Ох, видел бы Учиха Саске свою недовольную моську со стороны… А как он покраснел от негодования, стоило брату отпустить его руку и подойти к этой… воровке! На секунду Саске подумал, что для беспризорницы она слишком хорошо говорит. Её ведь некому учить. А говорит почти так же, как учат его. Что за дела?! — В следующий раз, — Итачи присел на корточки рядом с ней, словно лишних стульев не было, и взял её за руку, — ты просто убежишь. Хорошо? Или ты хочешь всю Коноху в больницу отправить? — хотя Саске могло и показаться. Итачи оставался собой. Просто проявлял излишнюю доброту. Хотя, если присмотреться, эта девочка ему нравилась, как человек. Почему-то Саске сходу мог определить, кто нравится его брату, а кто нет. И эта Наруто ему сейчас очень не нравилась. — Если ты не перестанешь бить в ответ, тебя будут обижать ещё больше, — мимо проходили соклановцы, чья смена сегодня. Они смотрели с осуждением и с пониманием одновременно. Сначала на главу клана, потом на Узумаки. — Я просто спрашиваю, почему, но никто никогда не отвечает. И вы всё время отмалчиваетесь! — она вырвала свою руку и ловко рванула прочь. Её даже отец не поймал. Нет. Саске повертел головой. Отец дал ей убежать. — То-сан, ты в порядке? — Итачи обратился к отцу. И Саске тут же посмотрел на него. Мужчина схватился за лоб. Словно перед ним возникла нерешаемая задача. И это из-за неё? Но почему?!***
В следующий раз он встретил Узумаки в академии. Она оставалась такой же… отдалённой. Если у него и было желание подойти и пообщаться с ней нормально, то оно отпало с концами. Эта бешеная снова накинулась на обидчиков. И как она может нравиться брату, если не может сдержать обещания? Хотя она и не обещала. А потому он даже не смотрел в её сторону лишний раз. Поначалу она бесила, потом он успокоился. Узумаки вызывала только жалость и снисхождение. Но, несмотря на его равнодушие, в его присутствии никто к ней не придирался. Конечно, сам Учиха сказал, что это недостойное поведение для будущего шиноби. Хотя слова эти больше относились к самой Наруто, но она наверняка его не слушала.***
А потом он потерял всё, что любил и чем гордился. Он стал «последним» Учиха. Не успел он вернуться в академию, все накинулись, как волки. Каждый так сильно сожалел!!! Каждый изъявил желание высказать свои соболезнования. Но звучало это всё… жалкие лицемеры. Только клановые дети не осмеливались подходить. Они делали вид, что ничего не случилось, что он всё ещё Учиха, которого не стоит сбрасывать со счетов. Лесть или солидарность? Саске даже не думал об этом. А! Ещё Харуно побоялась подойти, стоило завидеть, как он всех смельчаков травит одним взглядом. Учиха благодарил Небо, которое не обделило девчонку мозгами. А Узумаки… странно, но он ждал, что она подойдёт. За проведённые дни в больнице он о всяком думал. Ну, после того, как с него сняли гендзюцу Итачи, у него было на это время. Он понял, что не всё сторонились Наруто. И некоторые из Учиха, стоило хорошенько порыться в памяти, часто помогали девочке с жёлтыми волосами. И вот теперь никого из них осталось. А ей всё равно? Правда, следующим вечером он заберёт свои слова обратно. Потому что никто, кроме Узумаки Наруто, не мог оставить под его дверью заварную лапшу и просроченное молоко. А он благородно сделал вид, что ничего не понял. Случайно ведь услышал, как Узумаки отчитывают за её «здоровое питание». А это значит, что Наруто благодарности не ждала.***
Узумаки стала говорить хуже, видно, не было кому её учить. Огрубела. Походила всё больше на мальчишку. И только слишком длинные волосы выдавали её. Но вместе с тем как-то спокойнее стала. И за ум взялась… а эта та самая Узумаки? Кардинально Наруто не изменилась. Но неожиданно стала тем человеком, рядом с которым «последний» Учиха чувствовал себя комфортно. А потому он всё чаще стал к ней подсаживаться. Наруто даже внимания не обращала. Так делала и Сакура, которая вроде как терпеть не могла Узумаки, но не обнажала свою неприязнь. Конечно, она красовалась перед ним. Но уж лучше так, чем грызись она с кем-то ещё. И, наверное, из-за этого доучиться в академии вышло спокойнее, чем ожидалось. Узумаки Наруто также сдала выпускной экзамен. Правда, непонятно, зачем для этого было обрезать волосы. Красиво было. А сейчас совсем пацанёнком стала. Сакура тоже сильно удивилась. Она даже проявила некоторое сочувствие. Но Узумаки только широко улыбнулась: «Отрастут, ттебайо!» И вот с ними двумя он в одной команде? В принципе, нормально. А вот сенсей кадр странный. И что с ними будет? Ну, в итоге всякое бывало. И даже командой стали. А потом «бац!» — и всё это оказалось далеко позади. А вслед эхом нёсся крик: «Давай вернёмся домой вместе!»***
«У нас получилось!!! Саске, Сакура, Какаши-сенсей, мы сделали это! Мы победили!»
***
Всё это время Наруто хранила его протектор. Получить его обратно… мелочь, но такая приятная. «Помолчи немного, теме! Кто знает, когда ты додумаешься вернуться», — на прощание она крепко обняла его, не дав возразить. Он обнял в ответ. Теперь они понимали друг друга. Теперь он понял, что у него всегда была семья. Не только Учиха, но и вся команда №7. Даже Сай с Ямато не раздражали. «Будь добр показаться раньше, чем я стану джонином. А то буду злорадствовать так, что убежишь, сверкая пятками…» И вот это существо, корчащее тупые рожи на прощанье, он назвал лучшим другом и признал семьёй?***
А через два года он задал себе вопрос: почему не вернулся раньше? — Вчера были официальные похороны, для общественности, — помощник Шестого, Шикамару Нара, как ни странно, сейчас его единственная компания. Они стояли у алтаря с венками и фотографией Героя Пяти Наций. На месте алтаря, как сказал Нара, поставят памятник. — Её тело решили не сжигать и захоронить в усыпальнице каге — правда, с ним вообще ничего сделать не получается. Даже не вскрывали, только переодели. — Пф, хоть на что-то сгодилась эта скала с ликами. — Можешь туда наведаться, тебя пропустят, — Шикамару был жутко уставшим. Если присмотреться, то можно завидеть едва покрасневшие глаза. Видимо, быстро взял себя в руки. — Как это случилось? — и всё же избегать интересующей всех темы Саске не собирался. Нара закурил. Совсем перестал напоминать человека, стал тенью самого себя. — Никто не знает, только одни предположения, — судя по тому, каким взглядом окинул его сам Нара, Саске выглядел не лучше. — Поговори об этом с Шестым, он лично занялся расследованием.***
Надо было соглашаться, когда Нара предлагал. А теперь поздно. Он впервые наведался в заветную усыпальницу, куда пропускают лишь «избранных», а ничего нет. Пусто! Как и с расследованием. Узумаки не могла покончить с собой. Она бы ни за что не отказалась от жизни. Единственная зацепка — непонятный клинок, который он выпросил у Какаши-сенсея. Может быть, в измерении Кагуи ему удастся найти ответ.(3)
В первый и последний раз она держала своего ребёнка на руках. Он сразу перестал плакать, оказавшись прижатым к груди. Естественно, она же его мать. И чему мужчина удивился? Будто у самого сына не было. Но это совсем другое. Портгас Д. Руж — хорошая, но несчастная женщина. Такая сильная… была. Сколько она ещё сможет протянуть? Нет, он не оставит её. Он же обещал, и обещание сдержит. А она держала сына на руках, чтобы дать ему имя, чтобы дать своё материнское благословение, чтобы пожелать самого лучшего. Когда она закончила, посмотрела на него, верного врага Гол Д. Роджера, Монки Д. Гарпа, и как-то непонятно для него улыбнулась. Эта вымученная улыбка ослепляла, пристыжала, смущала. Он не мог сделать для неё что-нибудь ещё. Руж, кажется, поняла это. Улыбка её стала ещё добрее, и она что-то прошептала сыну. Мужчина чувствовал себя неловко. — Возьмите его, — она протянула своего сына к нему. Большой и здоровый младенец. С него будет толк. — Не бойтесь, — усмехнулась она. — Пф, — он не смог и слова выдавить. Но Эйса на руки взял, а тот даже не заплакал. Помнится, его сын сразу чувствовал чужих — и давай реветь! А этому хоть бы хны. Или он уже староват, чтобы понимать новорождённых? — Станете ли вы его семьёй? — дозорному показалось, как зашумели листья, словно мимо пролетел лёгкий ветерок. — А, ты что-то сказала? — а Руж наблюдала, до последнего не отводила взгляд. И надеялась. Грудь её поднялась в последний раз. Эта смерть стала особенной для Монки Д. Гарпа. Никогда ещё он не видел, как человек мирно отходит в мир иной. Ноша на его плечах тут же потяжелела.(4)
«Время не лечит. Оно приводит к равнодушию. Убивает всё то, что мы так любим». Хатаке Какаши уже не помнит, кто из семпаев говорил об этом. Но он был не со всем согласен. Время не лечило, оно приводило его к смирению. Чему-то учило, но он был плохим учеником. Хатаке Какаши научился только ценить воспоминания. И время отплатило ему за это. Самых близких, самых любимых и дорогих ему людей оно забрало раньше, а его не трогает.***
Кровавый перчик, то есть Кушина-сан носилась по кухне туда-сюда, как заведённая. Конечно, скрыть от этой женщины ничего невозможно, если дело относится к ней. А потому Узумаки и спрашивать не нужно было, кого дорогой супруг к ней приставит. И, короче говоря, наступил тот самый день, когда она просто взяла и позвала Какаши (при исполнении) в гости. А то чего ему, «бедному ребёнку», голодать и мёрзнуть? Он, к слову, не стал напоминать, что служит в АНБУ, чтобы не получить тумаков лишний раз. Так вот, своим мельтешением женщина заставляла «бедного ребёнка» волноваться без перерыва. Почему? Ну, а вдруг запнётся и упадёт, ударится о что-то? И что, что джинчуурики? Это ещё не оправдание. И не подстраховка! А Какаши волнуется, он головой отвечает за безопасность этой женщины и её с сенсеем ребёнка. А этой женщине хоть бы хны. Но Хатаке кривить душой не стал. Кушина-сан не такой человек, чтобы изводить кого-то из-за скуки. С ней просто очень сложно. Но Какаши уже привык. Странно, но перед ним поставили тарелку с раменом, где было очень много наруто. Теперь ему предстояло сообщить каким-то образом, что женщина переборщила с ингредиентом. Но вот беда: Кушина-сан не умолкала. Она села напротив, упершись локтями в стол и опустив подбородок на ладони. Кажется, ему доводилось видеть, как она делает это на пару с Цунаде-химе. Но сейчас главное убрать лишний наруто из тарелки. — Э… Кушина-сан, — первая попытка осталась без внимания. Женщина продолжила болтать о том, как ей скучно. Пожаловалась на то, что ей нельзя навестить Учиха Микото после ро́дов, да ещё и Третий достал беспокоиться. Она ведь рожать, а не помирать собирается! И, таким образом, следующие три попытки юного Хатаке также были обречены. — Кушина-сан!!! — стараясь быть как можно мягче, не выдержал он. В его голове как бы доску прибили, на которой был жирно выведены иероглифы: будущее и мать. И об этих будущем и матери ему нельзя не заботиться. — Что такое, Какаши-кун? — женщина опустила голову на бок, губы её скривились слабой дугой. И тут же над ней словно лампочка загорелась. Она ударила кулаком о ладонь: — Рамен? — он медленно кивнул. — Пересолила? — и тут лицо её исказилась. — Неужто сахара добавила? — зато Кушина-сан спокойно относилась к странностям, которых могла наделать в период беременности. Золото, а не человек. Хотя… не всегда и не для всех. Какаши покачал головой. — М? — недоумение женщины стало сильнее. — Наруто, — выдохнул Какаши. — А что не так с именем? — вот и пришла его очередь удивляться. — Не имя, — и он указал палочками на миску, — наруто в рамене чересчур, Кушина-сан, — женщина неспешно опустила свой взгляд в тарелку и смущённо улыбнулась. — Хех, прости, Какаши-кун, переборщила во время готовки, — она немного покраснела. И даже не разозлилась. Сегодня определённо был хороший день. Спасибо ками, что ей не показалось, будто он не хочет есть. И чтобы такая мысль вдруг не пришла ей в голову, юный шиноби приступил к еде. Предварительно он отодвинул излишки наруто в сторону, пока Кушина-сан сходила за тарелкой. — А почему вы подумали про имя? — спросил он после того, как понял, что съесть всё ему не суждено. Как бы вкусно не готовила эта благословенная женщина, ему столько не съесть. Всё же для ребёнка такая миска слишком велика. — М? — последняя принцесса клана Узумаки за это время успела взяться за вышивку. Довольно полезное хобби, как оказалось. Вот и сейчас она вышивала нечто непонятное. Ну да, для начинающего успехи были не велики. — О, Минато тебе ещё не сказал? — не дожидаясь ответа, она усмехнулась, чему-то обрадовавшись, и пояснила: — Мы назовём нашу дочь Наруто, — и снова улыбнулась. А вот брови Какаши сошлись, словно собираясь обсудить хозяйское недопонимание. — Мг, Третий тоже сказал, что имя странное. Но ты ведь читал книгу Джирайи-сана… — как же хорошо, что Кушина-сан его понимает, а потому отвечать ему необязательно. А имечко действительно странное. Кстати… он же впервые видел такую мать, которая наверняка утопит малыша в своей любви. Но что он, мелкий, понимал? — Ты будешь хорошим старшим братом, Какаши-кун! — забирая миску, Кушина растрепала волосы на его голове, хотя на ней и так вечный беспорядок. Сам Хатаке рот раскрыл, и, судя по выражению лица беременной, это стоило того. Но она никак не прокомментировала сказанное. На кухне послышался шум воды, Кушина-сан стала что-то напевать себе под нос. И только спустя несколько мгновений Хатаке Какаши вспомнил, что когда-то сенсей приглашал всю команду в этот дом на ужин. А Кушина-сан время от времени убеждала их в том, что они будут хорошими братьями и сестрой их ребёнку, а может, даже не одному. Словно это был естественный порядок вещей. Какаши не понимал. И списывал лишь на то, что и Кушина-сан, и Минато-сенсей — сироты, а потому хотят большую семью. Но чтобы он что-то понимал!***
— Судя по всему, за тобой почти не следят, — годовалая малышка не до конца понимала, о чём говорит человек в странной маске. Но ей было всё равно. — Но ты каким-то чудом и ползаешь, и ходишь, и причиняешь беспокойства, как и любой другой младенец, — а для себя Пёс обнаружил, что он слишком разболтался — и пора уносить ноги. Сорок минут как-то чересчур. Особенно когда малышка то и дело напоминает о событиях прошлого года. А потому он больше и слова не сказал. Маленькая бледненькая девочка только попыталась повторить за ним. Но вышло абы-что. Какаши скривился — как же хорошо, что на нём маска. А вообще… ему лучше уйти! Этот ребёнок вызывает слишком противоречивые чувства. Только он развернулся, девочка сразу же схватила его за ногу. «Аргх…», — зарычала (?) малютка, и у Какаши начался нервный тик. Зачем он вообще пришёл?***
Скача с одного дерева на другое, Пёс возвращался с миссии. Он направлялся прямо к Третьему. И не собирался останавливаться. Но краем глаза он заметил нечто жёлтое, подозрительно знакомое. И, сам не зная, почему, остановился и вернулся к этому нечто. Естественно, то была Узумаки Наруто, которой было неполных шесть лет. Она прыгала с камня на камень, стараясь не упасть в ручей. Как ниндзя. И замечала же их как-то! Странным было только то, что она вышла за барьер — и никого из АНБУ не было поблизости. Как Третий может быть таким беспечным, утверждая, что за джинчуурики глаз да глаз нужен? Опять неприятное чувство в глазу — начался нервный тик. «Мне нужно к Третьему», — думал он. «Сам будет виноват, если с ней что-то случится», — другой глаз дёрнулся. Нет, он бы ушёл. Он обязательно ушёл, если бы девочке не грозило искупаться в ручье. Пришлось поймать. А она, сжавшись в комочек, прищурила глаза. Но когда открыла, он тут же получил новое прозвище: — Пёсик! — казалось, глаза не перестанут дёргаться никогда. Тут он почувствовал странный укол, словно Девятихвостая хотела его прихлопнуть. Что же, в будущем для него будет удивительное открытие — она всех помнит. Его в особенности. И к нему, к Хатаке Какаши, у Кьюби претензий больше всего. — Что ты здесь делаешь? — попытался узнать он, но Наруто не стала отвечать. Только Какаши сдаваться не собирался. И что? Наруто всё равно упрямее. В мать пошла. Ему только и оставалось, что сдать её Третьему на руки. … А нет! Он ещё и соврал, что поймал малышку, когда она пыталась улизнуть за барьер. В целом, он держался холодно и равнодушно, а потому, помимо малюсенькой симпатии, никаких чувств у малышки не вызвал.***
Было в Конохе одно вековое дерево, с которого хорошо смотрелась скала с лицами хокаге. Хатаке любил это дерево до поры до времени, а точнее до того дня, как Узумаки Наруто облюбовала и его. Девочке на тот момент исполнилось восемь лет. Она уже ходила в академию шиноби и активно портила чужую повседневность и собственность тоже. Дошло до того, что Хатаке, завидев её, ничего не объясняя, уходил в противоположную сторону. Наруто «каким-то образом» начала его раздражать. Вместо того чтобы пойти к ней навстречу, несмотря ни на что, он отдалялся. Он боялся, не понимал и не принимал этого ребёнка. Доля вины за это лежит и на Третьем, но это уже совсем другая история. Впрочем, была ещё одна невероятная причина, которая заключалась в Девятихвостой. Пока Кушина-сан была джинчуурики, аура Кьюби почти не чувствовалась. Узумаки-сан сдерживала биджу. Но Наруто такого не могла, она даже не подозревала, кем является. А Лиса словно и не собиралась этим пользоваться. И была какой-то тихой… только когда его замечала, после того, как он явился в первый раз и ушёл, биджу выпускала свою зловещую ки. Настроение Наруто при этом не учитывалось. И действовало это правило только на нём. Он проверил, да. Конечно, не такой он и умный, как говорят. И ошибок у него полно. Но… за всё нужно платить. И если он бросил девочку в самом начале, то Кьюби не собиралась подпускать его и впредь. Звучало бредово, но по-другому объяснить не получалось. И вот пришёл он как-то к своему любимому дереву, чтобы снова посетовать на то, каким кривым высекли лицо сенсея, как желанное место было занято. Наруто его не заметила. Она вообще никого не замечала, когда хотела побыть одна. Ну, его мимолётные наблюдения позволяли сделать такой вывод. И вот она разлеглась на ветке, свесив ноги вниз, и что-то напевала. Или пыталась напевать. — О? Пёсик-сан! — она заметила его! По воле случая! Как же хорошо, что он в форме. Наверняка, Лисица хочет испортить ему жизнь окончательно. Ну, пусть попробует. — Что делаешь? — очередная попытка поговорить… — Пёс-сан? Лежу, — …была обречена. — Просто лежишь? — а почему бы и нет? Хатаке Какаши, она всего лишь ребёнок. Почему бы ей просто взять и не полежать? Однако! — И думаю: отчего каменное лицо Четвёртого кажется роднее и доброжелательнее, чем лица всех живых в деревне, — теперь девочка свесила и руки. Ветер зашумел сильнее. «Я расскажу тебе всё». — Я расскажу тебе всё, — эти слова прозвучали неожиданно и для самого Какаши. Наруто широко раскрыла глаза, повернув голову к нему, — при условии, — поспешил добавить он, — что ты узнаешь меня без маски, — девочка недовольно угукнула. Отвернулась. А потом резко подскочила: — Шевелюра! — с тех пор Хатаке прятался усерднее и чаще брал миссии. Ведь чем дольше его нет, тем выше вероятность, что Узумаки забудет про него.***
Помнится, видеть Наруто без руки было нелегко. Оставалось благодарить небо за доброту и ум Пятой. Пусть живёт ещё долго-долго, чтобы у него была возможность отблагодарить химе клана Сенджу. Так вот как-то раз, навещая свою проблемную ученицу, он собирался рассказать о своём вступлении на должность хокаге. Но не довелось. У Наруто для него было своё заявление. Да такое, что от неожиданности ему осталось рассмеяться вместе с Наруто. «Пёс-сан, я всё спросить хотела, но сначала Орочимару мешал, потом Акацки, а там и война. Может, поговорим уже?» Как же хорошо, что он носил маску, почти не снимая. Его ошеломлённое лицо наверняка покрыло бы все обиды, нанесённые Узумаки в прошлом. Но ей было достаточно и того, что отбиться сенсею оказалось нечем. Однако они так и не поговорили о том, что он хотел рассказать.(5)
«Я оставляю своего ребёнка в твоих руках!»
***
После того, как Монки Д. Гарп спрятал сына Короля Пиратов на острове Рассвета, поседел в считанные дни. У сослуживцев глаза на лоб лезли. А Монки Д. Гарп… Держа безвинного малютку на руках, он понимал: ребёнок ни в чём не виноват. Но он жил в обществе с законами и устоями. И смерть этого ребёнка была бы оправдана. Даже в основе глупой теории о крови лежала доля истины. А потому он мог и не пытаться спасти малыша. Да вот только вице-адмирал сам был отцом, отцом опаснейшего преступника в мире. Теория не действовала. И ради своего ребёнка он, Монки Д. Гарп, доверился бы и врагу. Ведь на месте Эйса мог бы оказаться и его внук, которого (пока?) нет. Так он послал законы и устои. Но общество жило, цвело и пахло. А он не молодел. Оттого и поседел в мгновенье ока. Потому и нервы ни к чёрту, и память не та. И хрен знает, чего он там на самом деле хочет.(6)
Тяжёлая ноша на том, чья глава увенчана короной. Такой «короной» для Намиказе Минато оказался пост хокаге. Вряд ли сам шиноби думал об этом. Но так и есть. Сейчас он впервые заговорил со своей дочерью, не новорождённым младенцем, а с Узумаки Наруто, чьё имя наполнилось тем смыслом, который они с Кушиной хотели. И всё ушло на второй план, если не на третий. А может, сожаление было той ношей. Он так спешил спасти всех, особенно жену и дочь… И у Намиказе Минато есть свои слабости. Проявил поспешность — вот одна из них. И никому, даже себе, он не признается, что в тот день мог и должен был выжить. Ужасно, что полное понимание пришло только тогда, когда дочь ударила отца. Больно. А Наруто выросла сильной, как и её мать. И такой же красивой. Но сейчас лицо дочери всё покраснело. Она не переставала лить слёзы, не могла их сдержать. Он хотел объясниться, он пытался. Но стоило ей ударить — и он замолчал. Плевать ей, что Третий сказал, а о чём умолчал, и ради чего. Плевать, что так было надо, даже если это ради её безопасности. Плевать!!! — Зачем? — она сделала шаг назад. — Почему я? Зачем ты запечатал Кьюби в меня? О чём ты думал? — Минато и представить не мог, насколько тяжело было Наруто в этот момент. Человек, которого она уважала всю свою жизнь, которым всегда восхищалась, оказался её отцом. Отцом, который запечатал в неё Девятихвостую. Его поступки можно было понять. Но Наруто всё ещё ребёнок. Она не хочет принимать такой мир взрослых. — Это было… ужасно, — и слёзы — столько слёз он видел впервые. Как-то неловко? Противно?! Да, он сам себе противен. Он оказался таким наивным. А его дочь всю жизнь была одна, сама по себе. И хотя она встретила всех тех, кому он мог её доверить, внутри неё всё ещё была пустота. Наруто говорила так быстро, а потом резко схватилась за голову и закричала: — Да что я делаю?! Она радовалась и злилась одновременно. На него, на себя. Эмоциональная и ранимая, как и мать. Утирала слёзы, не хотела быть слабой даже перед ним. Он был виноват, стало так больно, как никогда не было раньше. Сжались кулаки… но он не мог дать слабину! И всё же был рад встретить её такую: злую, уставшую, отчаявшуюся. — Наруто, сколько тебе лет? — а она и не могла представить, каких сил было нужно набраться, чтобы улыбнуться ей. Дочь всё-таки посмотрела на него. И улыбка отца обезоружила её. Даже плакать перестала. Человек, или душа, или кем он сейчас был — не важно! — не извинялся перед ней. Не подбирал каких-то красивых слов. Казалось, понимал, правда, понимал. Само собой, ведь он, Намиказе Минато, её отец. Но Наруто хотелось плакать. Она уже не понимала, что ей нужно. И всё же слушала внимательно. И запомнила каждое его слово. И не забудет никогда. Потом ещё раз ударила. А нечего было признаваться, что всё видел и знал! А когда пришло время прощаться, ему показалось, что она хотела его обнять, но не решилась. Что же, сам виноват.***
И снова настал момент прощаться. Его воскресили, чтобы он помог на войне. Он помог, а теперь пришла пора возвращаться. И снова он должен прощаться со своей дочерью. Этот раз — последний. — Папа, — один прыжок — и можно протянуть к ней руку. Обидно даже, что ни одну не сохранил. Заветное слово прозвучало несмело. — Наруто, — и всё же она выросла достойным человеком. Кушина будет рада. — Да? — и красавица, вся в мать. Он не мог не улыбнуться. Он не мог не сказать: — С днём рождения, Наруто! — и её широкая улыбка оказалась лучшей наградой и прощением за все ошибки. — Спасибо, — кажется, сейчас он самый счастливый человек во всём мире. Он извинился, за то, что должен вернуться в Чистый Мир. Потому что так надо, так правильно. Но он пообещал, что расскажет Кушине всё, что они будут рядом с ней, как бы глупо это ни звучало. И пообещал, что однажды они встретятся, но до этого момента пусть пройдёт много лет. Наруто в долгу не осталась. Попыталась рассказать, как правильно она питается, и вряд ли Кушина обрадуется меню практически из одного рамена. Рассказала, как живёт, сколько у неё друзей. И в этот раз она говорила обо всём хорошо и гордо, она уже не жаловалась. Её слова вызывали зависть. Она даже не представляла, как они хотели бы быть с ней, как он хотел побыть с ней чуть дольше — и как хотел увидеться с Кушиной. Наруто заплакала. Но эти слёзы уже были другими. И на душе стало спокойно. И всё же Минато умудрился оставить ей маленький подарок, и не важно, как скоро она его заметит. Главное, чтобы это случилось. И может быть, следующей встречи не придётся ждать так долго, как он думает.(7)
Яркий солнечный свет, зелень кругом. Журчание речки и пение птиц. Люди, работающие на полях. Где-то старики играют на музыкальных инструментах, скрашивая день для всех. Отцветает сакура. Чей-то голос ласково зовёт его по имени. Благодать. Последняя в его жизни на этой благословенной родной земле.(8)
Я никогда тебя не забуду, до самой смерти не забуду. А жить я буду долго. Это будет мне наказанием.
***
Учиха (с некоторых пор) Сакура вернулась из Сунагакуре, удачно завершив дипломатическую миссию. Куноичи потёрла затылок — хотя ничего там сложного и не было. Кто угодно подошёл бы. Ну да ладно, хоть с Гаарой повидалась — уже хорошо. Какаши-сенсея не оказалось в кабинете, но ей разрешили подождать внутри. Ученица хокаге, что предыдущего, что нынешнего, глава больницы — куча мелких привилегий есть. И они подслащивали жизнь! Девушка обошла стол и посмотрела на стоявшие фотографии: команда Намиказе Минато и команда Хатаке Какаши. Сакура слабо улыбнулась. Ей вспомнилось, безусловно, эпичное появление воскрешённого Йондайме хокаге на войне. Ох, какой у неё был шок, когда хокаге-сама назвал Наруто своей дочерью. Да и сенсей фиг бы сказал, чьим был учеником, если бы не это. Кругом были одни… ну, нельзя сказать, что знаменитости. Просто было как-то не по себе. А теперь, когда Наруто не стало… …уже не будет, как раньше. А она многого не сказала ей. И хоть Узумаки давно её простила и считала другом, Сакуре было, что сказать и чего стыдиться. Война окончилась. У них было два года, но они всё равно много не успели.***
Нужно было чаще ночёвки устраивать.
(9)
«Я спасу/уничтожу это мир!»
***
Нужно было убить её ещё тогда, когда она, двухгодовалый ребёнок, оставленный без присмотра, улыбнулась ему, дядьке в мяске. Ну или что она там сказала? Теперь-то он и не вспомнит. Но эта девочка… На-ру-то. Она так красиво улыбалась. Он видел это уже много раз. От Рин, Кушины-сан… и от всяких старушек, которым действительно пригодилась его помощь! Со временем это стало всего лишь прошлым. И воспоминания эти радостей не приносили. Ребёнок же, которого стоило убить в тот самый момент, когда он увидел улыбку и протянутые руки, бередил раны одним своим видом. — Э, нет! — отскочил он. — Тоби не будет брать тебя на ручки! — маска уже так приелась — а ей так понравилось. Обито понял, что давно не слышал детский смех, такой чистый, счастливый и полный доверия. Девочка с травы поднялась и побежала к нему. Убить! Убить! Убить!!! Но он просто убежал ещё дальше, размахивая руками. А девочка смеялась. Уже тогда зерно сомнения было посеяно в его душе. Он знал, какая вина на его плечах, он нёс свою ношу молча. Но всё это ради счастливого будущего. И не для него одного. Для неё тоже. А потому… — Вай! — Наруто почти схватила его за ногу, но… дядька «в мяске» исчез. Потому что засёк приближающихся анбу. Ну да, оставить джинчуурики надолго не могли. Няньки из приюта наверняка знали об этом. И ради этих тварей тоже нужно довести начатое до конца.***
Нужно было убить её ещё тогда, когда (спустя три года) она узнала дядьку «в мяске». Только вот она засияла ещё ярче. И Учиха Обито снова сказал себе: «Позже». Он приходил сюда с одной целью, не желая оттягивать момент. Но каждый раз откладывал на потом, даже не стараясь найти достойной причины. — Разве малышам можно выходить за барьер? — он снова состроил великовозрастного ребёнка. — Тоби этого не понимает! — и Наруто рассмеялась, но было кое-что важнее: — Тоби, да? А о каком… барь...ере ты говоришь? — даже странно, что этот ребёнок совсем не боялся его. Неужели не понимала, что он мог ей навредить? Или же… знала, что он не сможет убить её? Ведь у него не получилось сделать это с её родителями лично.***
Нужно было убить её ещё тогда, когда он стал остерегаться её, держаться вдали. Но всё равно приходил. И наблюдал, как она росла. Как будто у него других дел не было. Идиот.***
Нужно было просто убить её…
(10)
Сильные люди не любят свидетелей своих слабостей. Вот и Третий не любил. Но его главная слабость теперь была у всех на виду. Он сам так решил. И теперь оставалось быть равнодушным наблюдателем. А малышка, трёх месяцев отроду, подрастая, так и не поймёт, что за неё уже всё решили. По крайней мере, пока Сарутоби Хирузен жив, всё будет идти так, как он посчитает нужным. Трудно быть жёстким и великодушным правителем одновременно. Но он справлялся, справится и дальше. А малютка улыбалась…(11)
Я всегда слушаю то, что ты говоришь о других. И так сужу тебя.
***
Откуда главнокомандующий Сэнгоку брал терпение, чтобы заправлять всем Дозором, никто не знал. Да и мало кто хотел. Но уже за это ему нужно было ставить памятник при жизни. И ещё за упорство! Если можно так сказать. Но в этом Монки Д. Гарп его превосходил всегда. И вот «Золотой Будда» снова попытался убедить его в том, что из сына Гол Д. Роджера в будущем путного ничего не выйдет. Вице-адмирал громко смеялся: «Это мы ещё посмотрим!» — и не собирался его слушать.И этим доводил Сэнгоку до посинения. Вены так и набухали на руках и на висках. И снова главнокомандующий воспользовался своим убеждением в том, что кровь решает всё. Гарп смеяться перестал. Наверное, опять вздохнёт и молча уйдёт. — Ты, правда, в это веришь? — но нет! Монки Д. нахмурился и не скрыл гнева за такие неосторожные слова. Теория «кровь решает всё» его всегда бесила. Это самая глупая и неоднозначная вещь! А Сэногоку (!) в неё верил!!! — Конечно, — эх, ты, Главнокомандующий, попался в свой капкан. Зашёл «новобранец» с какими-то бумаги. Отдал честь, положил их на стол и собирался скрыться из-за напряжённой атмосферы. Но вице-адмирал не позволил. — А ну стоять! — парень остановился и повернулся к вышестоящим лицом, опустив взгляд в пол. — Что, только он может быть исключением? — и Гарп снова рассмеялся, чтобы, сменив гнев на милость, полюбопытствовать: — Как служба, Росинант, нравится?(12)
Скучный остров. И название у него дурацкое — Балтиго. Но дяденька с татуировкой обещал всем детям еду и одежду, и деньги время от времени. Надо только иногда помогать дяденькам в плащах. Никого не принуждали. Все сами пошли. То есть не все, но те, кому хотелось прожить ещё немного, согласились. А ещё тут была красивая сестричка Коала и дурак-Сабо. Шалил больше самих детей. Но следовать за ними, аки хвостик, было интересно. И стрелять учили, и драться, и от ругани отучить пытались. А ещё у них были тёплые-тёплые руки, такие, каких не было ни у кого на свете. А если ещё и не мешался под ногами, а может, помогал, то обязательно хвалили. И это самое бесценное время. Они сияли. Другие дураки и дурочки этого не понимали. И хорошо. Посмотревшись в зеркало, осмотрев стены своего старого домишко, девочка подумала, что Дондорель для жизни сойдёт. Особенно когда только и надо, что узнавать о самочувствии Белоуса и выискивать подозрительных дядек-мудаков. А там, в будущем, можно снова напроситься в Балтиго, чтобы повидать сестричку Коалу и дурака-Сабо.