***
Шарлин барабанила карандашом по подшивке с архивными газетными вырезками и тихонько чертыхалась на Милнов — первых владельцев этого особняка. Вероятно, с непривычки ей было то ли нудно, то ли непосильно. Сэм ещё немного понаблюдал искоса и, допив почти остывший кофе, предложил: — Давай поменяемся. — Не думаю, что смена стула мне как-то поможет. Мой энтузиазм кончился ещё в 1930-м — до сегодняшнего дня едва добралась. — Документами, имел в виду: ты возьмёшь часть о холме и ведьмах, а я — историю особняка и Милнов. Точно также запишем важные детали, а потом перескажем друг другу и сравним — вдруг кто-то что-то упустил. Метод проверенный. Особенно, когда дело запутанное, времени нет, информации тонна, а в напарниках у тебя Дин Винчестер. — Стареющий Дин Винчестер, — засмеялась Шарлин. — Идея хорошая. Сама бы до такого не додумалась. — Брось, ты не глупее меня. Просто из-за последних событий немного растеряна. И это вполне естественно. — Так и есть, — отведя взгляд, согласилась она. — Мне трудно копаться без каких-либо намёков и ощущений. И это вгоняет меня в зыбучее уныние. — Чем ты вообще думала, когда решила приехать сюда одна? — Началось, — протянула Шарлин, подняв папку на высоту своих глаз. — Если это будет повторяться изо дня в день, я поседею в рекордное время. Сэм едва сдержал улыбку: если он покажет хоть малейшую слабинку, Шерри не упустит момент и, в лучшем случае, послушает начало и конец очередного дельного поучения. Хотя, она и так почти всегда пропускает всё мимо ушей, а потом сводит к шутке. Он откашлялся и, глядя на «прячущуюся» Шарлин максимально серьёзно повторил: — Так чем ты думала? — Ох, Сэм. Чем думала? Хотела доказать, что могу распутывать дела и без дара. — Доказать кому, Шерри? — Себе, прежде всего, — неуверенно ответила она, едва выглянув из-за папки. — Ну... ещё Всаднику и Судьбе, если уж на то пошло. — И это говорит жрица Вуду с экстрасенсорным опытом в тридцать лет. — Не такая я и старая, — попыталась отшутиться она и, опустив, наконец-то, папку, посмотрела на Сэма. — Если серьёзно, я ведь не знаю навсегда ли забрали мой дар. Если навсегда и Генри Джеймс действительно будет отдуваться за двоих, — и даже если не будет, а останется только со своим — до определённого возраста он физически не сможет ни охотиться, ни колдовать. И мне придётся выполнять всё за него, Сэм. — Нам, Шерри. — Ну да, нам. Только ты охотник с рождения, напомню. Да и... да и неясно пока же как будет дальше. Поэтому для подстраховки я должна научиться разбираться с подобными делами без дара, основываясь только на знаниях и опыте. Понимаешь? — Понимаю. Но ты не хуже меня знаешь, что даже опытные охотники не всегда справляются в одиночку. — Знаю, — виновато подтвердила Шарлин, вполоборота присев к нему на колени. — Привычка просто. Я годами почти всегда справлялась сама. Трудно свыкнуться с мыслью, что теперь я... обычная, что ли. — Ты самая необычная женщина в этой Вселенной, — нежно прошептал Сэм и, поцеловав её, добавил: — Моя женщина. — Твоя, Сэм. Навеки вечные, — сладко ответила она и, тут же вручив ему очередные документы, вернулась на свой стул. — Но времени мало, мой дорогой, так что давай работать. — Давай, — усмехнулся он и, чтобы отвлечься от неприличных мыслей, ненавязчиво спросил: — Кстати, а что там с ковеном Астарота? — Ты меня удивил, — повернув голову, спокойно ответила она. — Полгода почти прошло, а ты только сейчас спросил. — Ну, момента подходящего не было, просто. — А сейчас, значит, самое то, да? — Ну... почему бы и нет. — Сэм, мы с тобой столько всего пережили, у нас и сын есть, а ты до сих пор стесняешься некоторых своих мыслей и желаний, — усмехнулась Шарлин. — Ты очарователен до одурения. — Ты меня раскусила, — усмехнулся он в ответ. — Я очень соскучился, Шерри. И ты так близко. Вот я и... мне трудно сдержаться. — Мне не легче, конечно, но давай лучше работать. Пока я не потеряла остатки силы воли. А про ковен как-нибудь в другой раз расскажу: там без добротной порции рома не обойдётся. — Хорошо. Тогда за дело.***
— Всё уходит корнями в 1744-ый, — набросив на плечи шаль, размеренно начала Шарлин. — По свидетельству жены пастора города Элбрука — к слову, ярой фанатички — тринадцать женщин родом из Ирландии и Шотландии обвинили в колдовстве за празднование Самайна в ночь на первое ноября. — Колдовство в День всех святых, — уточнил обвинение Сэм, поставив галочку на полях своих заметок. — Высший религиозный праздник тогдашних пуритан. — Да. Хоть по закону за колдовство уже и не могли привлечь, но остались светские суды. К тому же, поговаривали, что жена пастора была очень недовольна связью их сына Патрика с вдовой Элисон Ходж, старшей его на шесть лет. В общем, общины поселений Элбрука, Толленда, Колбрука и Гранвилля, где и проживали на тот момент ведьмы, приговорили их несчастных к казни. И уже второго ноября в половине пятого утра они были повешены именно на этом холме «в назидание не покаявшимся перед единым Господом Богом грешникам и прислужникам Дьявола». — Погоди-ка, — глядя на обведённые дату и время казни ведьм, перебил её Сэм. — Снова половина пятого утра. Похоже, эта петля и правда замыкается в это время. — И понятно почему. Кроме того... — Шарлин внимательно пробежалась глазами по следующим абзацам, — кроме того, родственникам ведьм так и не позволили снять их тела. Они провисели на дереве семь дней, а на утро восьмого эти изуверы наконец-то сняли трупы и... — И сбросили их с обрыва в половине пятого утра, — закончил за неё Сэм. — Холм прозвали «плачущим» из-за стенаний несчастных родственников казнённых ведьм, а среди местных зародилась легенда, что в густых лесах у его подножья бродят неупокоенные души ведьм в поисках заблудившихся недалёких туристов и просто придурков. Это я успел проверить, кстати: только за последние четверть века у подножья холма в районе Сандисфилда без вести пропало около сотни людей. — Хорошо, что эти мерзкие фанатичные палачи поплатились. Жаль только сына пастора. — Жаль. В двадцать два сигануть с обрыва почти вслед за трупом своей любимой — та ещё «превратность». Как видишь, проклятая любовь не только у нас с тобой, — грустно усмехнулся Сэм. — Главное, не закончить как они, — едва слышно произнесла Шарлин, снова вспомнив его слова о плане Судьбы. — Не закончим, Шерри. Теперь это мои хлопоты: я больше не позволю вот так беспардонно играть нами. Не волнуйся. — Я не волнуюсь, Сэм. Мне до жути страшно. Меня пугает эта тихая неизвестность. Столько лет я жила, зная к чему вскоре придём. Это знание день ото дня терзало мне душу, но я хотя бы понимала, чем закончится наша история. Но тринадцатое ноября меня не то что бы выбило из колеи — в считанные секунды погрузило на дно Марианской впадины. Сэм тяжело вздохнул и крепко обнял Шарлин. Такой обожаемый аромат сандала на мгновенье унёс её в те сакральные, самые первые, моменты их единения — до встреч с Судьбой, Всадником и невыносимой калёной разлуки. — Я так тебя люблю, Сэм. Пусть это слово и крохотное для охапки тех невероятных чувств, которые пламенеют во мне до сих пор. Я боюсь, я так боюсь, что новый сценарий окажется куда хуже предыдущего... — Успокойся, — медленно поглаживая её волосы, прошептал он. — Мы наверстаем потерянные шесть лет, защитим сына и проживём наше будущее. Ты только не отпускай мою руку, Шерри. Больше никогда и ни за что её не отпускай. — Не отпущу, — крепко сжав его руку, едва улыбнулась она. — А ты верь мне. Верь, даже когда не совсем понимаешь. И поднимай. Поднимай каждый раз, когда тяжесть уготованного рока придавит мои — теперь совсем обычные — плечи. Потому что я уже проваливаюсь под землю. И мне не выстоять без тебя. — Я подниму тебя даже со дна бездны, Шерри, — уверенно пообещал он. Вглядываясь в тусклое свечение массивных бра, Шарлин всё сильнее прижималась к Сэму, словно пыталась просочиться под кожу. Он отвечал ей невесомыми поцелуями и прикосновениями — такими робкими, что даже давящие стены угрюмого особняка и его стылый холод казались лишь иллюзией, дурным сном. Они нежились в объятиях друг друга, делясь таким желанным теплом — теплом страждущих, но сплетённых навеки вечные душ. И пускай за спиной пепел мостов, свежая могила Кэла, сломанная судьба Миранды и грядущая Пустота — они справятся. На этот раз справятся. Справятся вопреки. Вместе. Рука об руку. И этого не изменят ни чёртовы мойры, ни тощий старик, ни сам Господь Бог. История их проклятой бесконечной любви будет жить в смышлёном малыше, питая его точно неиссякаемый источник. Она эхом будет отзываться в шуме Нью-Йорка и тишине озера Гогак. Её чувственные поцелуи навсегда смешаются со сладостью сангрии и тягучим хересом. Вся её печаль будет рыдать в дикой сигирийи, а приглушённые стоны — наполнять роскошные испанские ночи пламенем исступления. Её тень до конца времён будет бродить по мосту Уильямсбурга и утопать в огнях Римского (3), а горечь несбывшегося и упущенного пылью вздыматься на взлётных полосах такого неприветливого аэропорта Батл-Крик. И даже когда придёт время, её скорбный плач органом разойдётся от Ада до самой Пустоты, а две мраморные плиты станут земной памятью о мужчине и женщине, никогда не обещанных друг другу Небесами и проклятых Судьбой.***
Минут двадцать спустя, Шарлин неохотно выскользнула из объятий Сэма и мягко улыбнулась. — Давай вернёмся к делу: нам нужно поскорее отсюда выбраться. — Кхм. И правда что-то отвлеклись. На чём мы там остановились? — На легенде о душах ведьм, — перевернув страницу блокнота, напомнила Шарлин. — Ага. Тогда я продолжу дальше. Итак, этот неоготический особняк построен в январе 1844-ого тщеславным текстильным магнатом Уолтером Томасом Милном. — Сто лет спустя казни ведьм. — Да. Он заселился с женой Марджери, единственной дочерью Агатой и прислугой в августе того же года. Судя по некоторым сохранившимся свидетельствам, семья была вполне нормальной. — Смотря что считать нормой. — Для того времени, думаю, финансовый достаток и порядочность жены и дочери, ну и отсутствие публичных скандалов вероятно и были критериями нормальности. Милн строил для рабочих своих фабрик церкви, школы и дома. В общем, если не считать тщеславия, он был хорошим человеком и успешным бизнесменом того времени. В декабре всё того же года должна была состояться свадьба Агаты с Айзеком Мудди, помощником управляющего их фабрики в Элбруке. Но за несколько месяцев до этого начался кризис и дела быстро пошли на убыль. Вообще-то, настоящий кризис начался гораздо позже — в 1847-м, а тогда это были лишь предпосылки из-за неурожаев хлопка, — от себя уточнил Сэм. — Ну да ладно. В общем, в связи с этим росли долги по зарплате и векселям. Как итог — Уолтер Милн не выдержал фактического банкротства и застрелился в своём кабинете на фабрике возле Сандисфилда. — Двадцатого октября, когда пришли арестовывать имущество. И семь дней спустя его жена на этой почве тронулась умом. — Да. Свадьба их дочери Агаты и Айзека не состоялась, потому что... — Он настоящий подонок, — зло продолжила Шарлин, — бросивший её в такие отчаянные времена ради Луизы Маршал, дочери бостонского железнодорожного магната. Как самый последний трус и иждивенец сбежал. — Не удивительно: в те времена после свадьбы муж и жена становились юридически одним лицом. Следовательно, и все долги Милнов, взвалившиеся на Марджери и Агату после самоубийства Уолтера, повесили бы и на Айзека. Но, разумеется, это его не оправдывает. — Вопреки тогдашним идеям о полноправном женском публичном обучении, Агата мечтала всю жизнь вести домашнее хозяйство и рожать детей. Не мудрено, что этот проходимец Айзек так легко вскружил ей голову. Лёгкая добыча попалась. — Да уж. Вот она и повесилась второго ноября, на утро после свадьбы Айзека и Луизы. Труп Агаты обнаружили только спустя семь дней, когда пришли за оставшимся имуществом в особняке. Тело кремировали и развеяли прах над обрывом, чтобы не возиться с похоронами — ближайшие родственники жили в Уэльсе, а спятившей матери было явно не до этого. — Жутко. В двадцать лет остаться в таком положении до одичания жутко, — сочувственно отметила Шарлин и несколько раз обвела дату смерти Агаты Милн. — Ладно, давай продолжим. — Дальше дом забрали за долги, распродали всё ценное и в феврале 1846-го за копейки продали мэру Элбрука, но его набожная жена так и не позволила переступить порог. После особняк числился в имуществе города Элбрука. — Вплоть до 1902-го, когда после многочисленных «скитаний» особняк «Милн-Хилл» был передан в управление «Ассоциации городов-основателей текстильной промышленности штата Массачусетс». И уже в 1903-м его выкупили Рэндделлы из Бостона, пропавшие в 1906-м. Дальше были: чета Грей из Делавэра — с 1946-го по 1958-ой, Хуверы из Элбрука — с 1973-го по 1980-ый, Чейсы из Толленда — с 2008-го по 2015-ый, и наконец-то Батерсвилли из Чикаго — с апреля по ноябрь 2024-го. Всего пять пар. И Агата. — Дом пустовал по стольку лет — что их привлекло в нём? Никак не пойму, — озадачено спросил Сэм. — Не знаю даже. Судя по данным, он простоял «забытым» всю Великую депрессию и Вторую мировую войну. Сорок лет без хотя бы минимального присмотра для такого особняка весьма разрушительны. Его обслуживание и уход и в прошлом обходился довольно дорого. А сейчас и подавно. Поэтому, вероятно, он и в таком состоянии теперь. — Да уж, — вспомнив «джунгли» по периметру дома, устало выдохнул Сэм и присел на край стола. — Давай подытожим. Что тебе бросилось в глаза? — Во-первых, способ и общая дата смерти Агаты Милн и ведьм. — Второе ноября и повешение. — Да. Во-вторых, и ведьмы, и Агата провисели семь дней, прежде чем их тела сняли. А ещё Марджери Милн спятила на седьмой день после самоубийства мужа. И снов Генри тоже было семь. — Согласен, — поставив очередную галочку, кивнул Сэм. — Ну и в третьих, все пропавшие без вести владельцы были парами. Женатыми парами. Пока что это основные моменты, которые меня заинтересовали. — А меня вот что ещё смутило, — он бросил взгляд на свои часы и продолжил: — Время: половина пятого утра. — Без двух минут девять вечера, Сэм, — недоумённо исправила его Шарлин, несколько раз глянув на часы и в окно. — Я о казни ведьм и моём приходе в особняк. — А-а-а. Теперь понятно. Вероятней всего, петля действительно начинает отсчёт именно с этого времени суток. Или совпадение. — Не думаю. — Хорошо. А что по жертвам? Почему именно пары? Почему в разные периоды? Кто-то пропал через полгода, а кто-то через целых двенадцать лет. — Думаю, дело в петле. — Тогда что её запускало? И куда они все пропали? Ни трупов, ни костей так и не было найдено. Никто из всех них и живым-то не объявился. — Может, как в деле Уитмана Несса? — Это когда вы искали Энни Хокинс и призрак Бобби вам объявился впервые? — Да. Несс прятал тела всех жертв в тайной комнате дома. Соответственно, их души оставались в доме и питали самого Несса. Он был очень сильным призраком, способным поглощать души. Да и со временем более старые духи превращались в пыль. В прямом смысле. — Думаешь, здесь тоже такой есть? — Это бы объяснило отсутствие трупов. — И призраков, — про себя отметила Шарлин, очерчивая взглядом пространство вокруг. — Допустим. Ну а петля тогда при чём тут? — Не знаю, Шерри. Не знаю, — выдохнул Сэм, отложив документы. — Вот поэтому я и не хотел тут оставаться. История объёмная и неоднозначная. Даже если это дело и правда как дело Несса, у нас слишком мало времени, чтобы обыскать дом — он огромный. Четыре этажа включая мансардный, четырнадцать комнат, зимний сад и куча пристроек. — А на завтра... на условное завтра мы и не вспомним, — потерев ладонями уставшие глаза, добавила она. — Как там говорит Дин Винчестер в подобных ситуациях? «Мы в полном дерьме, Сэмми»? — Именно так, — усмехнулся Сэм. Он вытянул из-под архивных подшивок рисунок Шарлин и указал на аккуратную надпись «18-ое. Ноябрь 2025-го/Шарлин Л. Бартон». — Наверное, и в чековой книжке так подписываешься? — Однажды договор о купле дома так подписала, — засмеялась Шарлин, вспомнив испорченные три экземпляра о покупке дома в Портсмуте. — Привычка. — Бывает. Это все пропавшие хозяйки особняка? — Да. Плюс Агата Милн. Их портреты, кстати, по всему дому развешены. Кроме Элеоноры Батерсвилль. Странно, что никто не снимал портреты предыдущих, когда заселялся. — Странно. А где остальные? — Какие остальные? Их всего шесть. — Я о снах Генри. Ему ведь не только плачущие женщины снились? — Я не рисовала. — Думаю, их тоже стоит нарисовать для наглядности. — Сэм положил перед ней чистые листы и карандаш. — Будем разгадывать все эти ребусы как простые смертные. — Подкалываешь? — недовольно спросила Шарлин. — Прости. Вырвалось. — Следи за языком, Сэм. Джабов уже не позову, конечно, но нервы тебе основательно потреплю. — Больше не буду, — улыбнулся он. — Ты рисуй, а я принесу перекусить и кофе. — Хорошо.***
Сэм внимательно изучал рисунки снов Генри, пытаясь разглядеть в них ответы, но мысли только ещё больше запутывались. В голове не вырисовывалась ни одна полноценная или более-менее понятная версия происходящего в этом особняке. Зато недавнее предположение о том, что это их с Шарлин конечная «остановка» назойливой мухой жужжала всё громче. И это не могло не беспокоить. — Я больше не могу, Сэм, — жалостливо протянула Шарлин, зевнув несколько раз. — Мне срочно нужен либо горячий душ, либо подростковый юмор Дина Винчестера. — Ну, — усмехнулся Сэм, — могу организовать только душ. Вернее, ванну. Я кое-что уже придумал с водой. — Правда? — воодушевилась Шарлин и, принюхавшись к своему джемперу, на полном серьёзе заявила: — Интересно, если мы тут и правда в петле застряли, то на условное завтра снова будем чистыми, как до её «замыкания»? Сэм засмеялся. Он хорошо помнил насколько важен для Шарлин бытовой комфорт, поэтому и продумал ещё с утра как быстро нагреть воды для целой ванны. — Как ты на болотах мылась? Неделями же могла пропадать? Шарлин деловито скрестила руки на груди и ответила: — Неподалёку от самого места силы есть дежурные хижины. У каждого жреца или жрицы своя. У меня что-то вроде люкса. — Я и не сомневался. — Хотя, признаться, там немного не до этого, обычно. Вся суть к тому и сводится, что бы слиться с энергией тягучей природы и своим естеством — накормить дух, а не плоть. Да и за гнилой вонью воды свою не услышишь особо. — Ше-е-ерри, — ещё сильнее засмеялся Сэм. — Ну что? Ты же просил правду всегда говорить — вот, получай. Она встала из-за стола и медленно зашагала к дальним стеллажам с книгами, а Сэм продолжил рассматривать её рисунки, разложенные на столе в ряд, от первого до последнего. — Портретов шесть, и рисунков шесть. А снов семь было, — наконец-то заметил он. — Особняк Генри пропустил, наверное. — Нет. Вместе с ним шесть. Шарлин вернулась к столу и, бегло глянув на свои эскизы, взяла чистый лист. Написав на нём несколько предложений, она прикрепила к нему портрет Сибил Чейс и положила шестым по счёту. — Вот так должно быть. — Особняк, нарисованный Генри, был без плачущей женщины под деревом, что ли? — Да. Были только эти силуэты у центральных ворот. — Вроде как мужской и женский. — Так и есть. Но Генри видел их во сне со спины. — Кто же это мог быть? — Не знаю. Может, сам Уолтер Милн с женой? — Может. Сэм взял в руки шестой листок с текстом «Будьте вы все прокляты, несчастные! И на этой земле пусть никто не знает покоя! Пусть вечность станет наказанием!». — Вот с такими проклятьями проснулся наш сын на шестую ночь этих чёртовых снов. Мои родители так всполошились. Отец даже с ружьём прибежал. Ещё бы, проснуться в полпятого от детских криков с таким-то посылом. — Полпятого сказала? — Ага, — кивнула Шарлин и тут же задумалась. — Хм. Знаешь, а ведь все его сны начинались около двух ночи и заканчивались в 4.30 утра. Минута в минуту. С третьей ночи я даже стала проверять. — Значит, не совпадение. И проклятье это... Погоди-ка... — Он вытащил из-под кипы папок нужную и, пролистав до свидетельств о казни ведьм, ткнул пальцем в небольшой абзац. — Смотри. — Последние слова ведьм. — Думаю, этот холм ими же и проклят. В этом всё дело. Все ведьмы были шотландками или ирландками и, раз праздновали Самайн... — Кельтскими языческими ведьмами. А значит и анимистами. — Именно. Думаю, поэтому их проклятье про землю и сработало. — Вероятно, так оно и есть. Но другие вопросы так и остаются без ответов, Сэм.***
Массивные часы с маятником показывали четверть двенадцатого. Очередной перекус и две чашки турецкого кофе придали Сэму бодрости и сил возиться ещё и с огромным камином, сажи из которого он выгреб точно за два века. Шарлин же бездумно пялилась на общие заметки в пять страниц, абсолютно не желая выбираться из своего шерстяного «кокона». Глядя на старания Сэма, она думала о том, как опрометчиво поступила, приехав сюда без подмоги. Из-за её самоуверенности малыш Генри Джеймс сейчас в полном беспокойстве и переживаниях, которыми как и всегда поделится с плюшевым Мистером Тартлом. Отец наверняка выкурил уже с сотню сигар, мама связала три десятка шарфов и джемперов, а Дин изучил материалы этого чёртового дела столько раз, сколько за все последние года не изучал. Лишь бы не зря. — Этой охапки, конечно надолго не хватит, если мы тут застряли, — вытирая руки от керосина, отметил Сэм. — Комната большая, да и стены давно уже толком нежилые — придётся ждать около часа-полутора, чтобы потеплело хотя бы до семидесяти. — В саду же почти одни яблони, если не ошибаюсь? — Это не спасёт особо: свежие поленья довольно трудно разжигать даже вперемешку с сухими. Но, вдруг что, можно топить и мебелью, — совершенно спокойно, будто речь о мебели с «ИКЕА», отметил он. — Хорошая идея, — согласилась Шарлин и тут же уточнила: — В других обстоятельствах, разумеется, я такого кощунства ни за что не допустила бы. — Да я понял, — улыбнулся Сэм. — За столько лет периодических «простоев» неудивительно, что основные системы так запущены. Но всё равно не пойму, почему Батерсвили элементарно не починили подачу горячей воды и отопления хотя бы в части дома. — Они же для расследования приехали сюда: очевидно, предвкушение славы отодвинуло удобства на задний план. — Я вот всё думаю: где тогда собранные ими материалы? Они прожили здесь полгода в погоне за доказательствами проклятости особняка и холма в целом — неужели ничего не засняли? Если бы даже после их пропажи записи забрали родственники или редакция, об этом особняке уже весь мир бы знал. — А меня, мягко говоря, настораживает не только это, Сэм. Кроме своеобразной петли и мрачной истории больше ничего нет. То есть, нет никаких явлений, призраков, странностей, а ведь в подобных домах жильцы всегда замечают что-то странное — тут и медиумом быть не надо. К тому же, каждая из пяти пропавших пар жила здесь довольно подолгу, но ни разу ничего такого никому не упоминала. И вот ещё: никто не жаловался на перебои со связью. — Да я тоже засомневался уже. Хотя ЭМП и зашкаливает повсюду. — Наверное, дело и правда только в проклятии ведьм. — Или я прав насчёт плана Судьбы. — Или. — Шарлин поёжилась и подтянула плед до самого подбородка. — Проклятье ведьм не объясняет образование петли и всего остального касательно жертв. Больше всего меня гложет: попадали ли они в петлю, как и мы? Или это и правда конец нашей истории? Сколько нам ещё здесь торчать? И сколько мы тут уже прожили вместе? Меня это жутко напрягает, Сэм. Это и моя немощность. — Сегодня уже двадцать второ... Но договорить он не успел: изо рта пошёл пар, и тусклый свет едва уловимо «замигал». Отложив полено, он крепко зажал кочергу и указал на обрез рядом с Шарлин. — Помнишь как пользоваться? Шарлин утвердительно кивнула и, сняв с предохранителя, встала с софы. Внезапно со скрежетом распахнулось окно. Резкий порыв ветра смёл заметки Шарлин на пол, а следом со стены с грохотом упал портрет Агаты Милн. Мгновенье спустя на его месте будто сажей написалось «23 ноября». — Ты видишь то же что и я? Сэм кивнул и бегло осмотрелся. — Что нам хотят сказать? — неуверенно спросила Шарлин, не сводя глаз с надписи. — Что будет завтра? По комнате разошёлся бой часов, и над ними, рядом с предыдущей надписью появилось «сегодня». Когда свет перестал «мигать», и немного потеплело, Сэм отложил кочергу и осторожно забрал обрез из ледяных рук Шарлин. Поставив его на предохранитель, он тревожно произнёс: — Кажется, сегодня вовсе не двадцать второе, Шерри. — Или кто-то нас хочет запутать. — Даже не знаю, теперь. — Он подбросил ещё одно полено и, подняв с пола слетевший портрет Агаты Милн, поставил его на камин. — Интересно, это Агата с нами связалась или кто-то другой? — Она, скорее всего. Это ведь была её комната. — Похоже, и Чейсы тоже тут жили: обои довольно современные. — Думаю, не только они, судя по стенам. — Шарлин указала на содранный кусок обоев за часами. — Хм, — Сэм ковырнул стену глубже, «оголив» несколько слоёв отделки, — и правда не раз меняли интерьер. Причём основательно. Как ты узнала? — По привычке прикасалась к стенам, когда осматривала дом, и случайно зацепила неровный стык. То ещё кощунство, кстати, в таком особняке лепить слой на слой. — Согласен. А ты почему здесь остановилась? — Не знаю даже, — пожала плечами Шарлин, усаживаясь обратно на софу у кровати. — Теплее остальных, наверное, показалась. — Или есть другая причина, раз не только тебе она приглянулась. — Может и есть. Сэм, начало первого уже. — Шарлин перевела взгляд с часов на портрет Агаты Милн. — По факту, новые сутки. Скоро и новый рассвет. Если мы правы про половину пятого, то нас снова вернёт в условное или, теперь даже не знаю, настоящее завтра. И мы снова потеряем кучу времени, пока поймём всё заново. — Ну, — Сэм потёр шею и присел рядом с Шарлин, — по идее, на завтра мы должны вспомнить всё немного быстрее. — Вот это «по идее» меня и смущает. — Она устало выдохнула и положила голову Сэму на плечо. — А если в новом дне петли призрак с нами не свяжется, что если он только сегодня смог проявить себя? — Шерри, не нагнетай. В любом случае, сегодня мы сделали всё что могли. Нужно отдохнуть хоть немного — иначе мысли запутаются ещё больше. Шарлин слезла с софы и вытащила из папки, лежащей на столе в центре комнаты, рисунки снов Генри. Обернувшись к Сэму, она указала на подпись в нижнем правом углу и спросила: — Наверное, нужно исправить? — Думаю да. Главное, что бы призрак нас не обманул. Шарлин исправила все подписи «22-ое. Ноябрь 2025-го/Шарлин Л. Бартон» на «23-ье. Ноябрь 2025-го/Шарлин Л. Бартон» и, положив рисунки обратно в папку, протянула Сэму руку. — Ладно, пойдём, примем ванну, что ли. Не зря же столько времени грели воду. Пойдём уже. — Вдвоём? — удивлённо уточнил Сэм, взяв её за руку. — Нет, конечно. Позовём с собой всю нечисть этого холма, — улыбнувшись, устало ответила она. — Ну что ты как маленький, Сэм Винчестер? — Просто... Ну это же не обычная охота, Шерри. Мне не очень комфортно... — Уф, Сэм... Когда-нибудь я умру от этой твоей робости, — умилённо отметила Шарлин, сняв джемпер. — Времени совсем ничего осталось — рискуешь остаться немытым, пока нагреешь воды и для себя. Обещаю: приставать не буду. Ванна довольно просторная — как раз для нас двоих. Пойдём уже. Не дожидаясь согласия, она потянула его в ванную.***
Стрелки показывали десять минут второго. Пока Сэм снова возился с камином Шарлин, успела переодеться во фланелевую пижаму и постелить чистую простынь. Ещё одно одеяло и подушки, правда, пришлось взять «местные», но это расстраивало не так, как неумолимо надвигающаяся половина пятого. Шарлин отвела взгляд от маятника на часах: глаза непроизвольно закрывались от чудовищной усталости. Зевнув несколько раз подряд, она зачем-то завела будильник на четыре утра и забралась под одеяла. Несколько минут спустя пришёл и Сэм. Усмехнувшись, он прилёг рядом и укоризненно отметил: — Даже пижаму взяла. — А что такого? — приподнявшись на локтях, спокойно спросила она. — Не в пальто же мне спать, ей богу. И не голышом: холодновато будет даже в твоих пламенных объятиях. — Я не об этом. Еда, простынь, одеяло, даже фен — ты слишком хорошо подготовилась как для «просто осмотреться». — Опять ты за своё, — недовольно протянула Шарлин, плюхнувшись на спину. — Это моя первая охота, можно сказать. И я до жути люблю комфорт. Да и дорога, знаешь ли, дальняя. — Дальняя? Из Вудстока до самого холма часа четыре с остановками. К тому же, ты выехала утром. — Ты и сам-то сменную одежду прихватил. — Я охотник, Шерри. Да и последние годы я очень часто летаю в Нью-Йорк и обратно. Так что, для меня дежурная сумка или чемодан — уже привычка. — Будто я сижу на месте. — Но ты ведь не берёшь с собой простыни и одеяло в Прагу или Нью-Йорк? — Не беру, — виновато ответила она. — Но они там всегда чистые. — Я ведь не об этом, Шерри. Я о твоём намерении задержаться в этом особняке. — О твоём намерении, о твоём намерении, — тихо кривлялась она, пялясь в тёмно-зелёный рифлёный потолок. — Не на один день собиралась, что ли? Не на один. — Ты невыносима, Шарлин. Я уже отвык от твоего упрямства и... — Сказал бы лучше спасибо, — не дожидаясь последующих причитаний, перебила его она и снова приподнялась на локтях. — Спасибо? — Да. Спасибо тебе, моя милая Шерри, что мы будем спать на чистых простынях, а не на затхлых лохмотьях, укрываться тёпленьким пледом из новозеландской овчины и есть не мышей и пауков, запивая их водой из сомнительного колодца. Хотя с едой уже напряг. Но не суть. — Спасибо. — Так-то лучше. Шарлин довольно улыбнулась и подвинулась ближе к Сэму. — Спасибо за то, что мы тут застряли. Разумеется, это было сказано не в упрёк, но Шарлин всё равно ответила: — Прости. — Брось, ты ведь не знала про эту петлю. Но мне и раньше не особо нравилось это твоё твердолобое «работаю сама» и подобное. — Уф, Сэм, когда уже тебе надоест меня отчитывать? Я же признала, что вышло глупо и самонадеянно. — Тебе бы в команду «Укротителей духов», — засмеялся Сэм. — Да ну тебя, — обижено бросила она и снова легла на спину. Взгляд уже по привычке упал на часы, а следом и на надписи над ними. Унылая тоска вмиг разошлась по венам, подпитав тревогу, будто обухом напомнившую о ловушке, в которую они с Сэмом попали. Шарлин положила голову ему на грудь и тихо заговорила: — Петля не совсем-то и обычная, Сэм. Какая-то странная. Будто и правда напускная, со своими правилами. А что если ты прав?.. Что если мы застряли тут навечно и умрём здесь от голода и холода? Что если... — Голос задрожал, но она сдержалась. — Что если ты таки отправишься в Пустоту потом, а я неприкаянной останусь тут навечно, пока мой призрак не рассыплется в прах? — Брось, Шерри, — Сэм крепче сжал её руку и уверенно продолжил: — Я погорячился днём. Наверное, это просто влияние дома. Посмотри вокруг: в такой угрюмости и полумраке и рехнуться можно. Вот я и наплёл дурного про Атропос и Смерть. Думаю, в подобных вопросах нужно чаще вспоминать твою Лиди: слишком много чести нам, что бы они так напрягались. — Мы ведь выберемся? — заглушая клокочущие страхи, с надеждой спросила она. — Разорвём петлю и выберемся, правда? — Правда, моя хорошая. Конечно выберемся. Как иначе?