***
— Это мне совсем не нравится, Шарлин. Я ко многому привык, когда мы... Кхм... Когда мы были вместе, в общем... Но твои эти «родственники» не могут вот так просто вселяться в нашего сына. Понимаешь? — Понимаю, Сэм. Я сама в растерянности, но это что-то значит. Нельзя игнорировать подобное. Предки и духи мёртвых не приходят в этот мир просто так. Пойми и ты. — Хорошо. Ладно. Забудем на время об этом. Меня больше интересует другое. Шарлин отвернулась к окну и мысленно настроилась на непростой разговор, едва только уловив истинную причину возмущения Сэма. — Спрашивай, конечно. Обещала ведь не лгать больше. — Что значит «выбор сделан: твоя сторона — обратная»? Шарлин тяжело выдохнула и протянула левую руку, запястьем кверху. — Когда ты успела сделать татуировку? — искренне удивился Сэм. — Да ещё и такую чёткую, прямо по контуру вырезанной бесконечности. Очень аккуратно вышло, кстати. И почему чёрная? Шарлин всё сильнее ощущала замешательство Сэма. И внутренний голос подначивал отложить все объяснения на длительное «потом», но в этот раз она сдержит обещание и лгать не станет. — Чего молчишь? Шарлин? Кто тебя надоумил? Помнится ты от демонической одержимости татуировку ни в какую не желала делать, а тут так быстро решилась. Чья работа-то? — Смерти, — ровно ответила она. Сэм опешил. — Не понял... Причём тут Смерть? Это же всего лишь нашим напоминанием было... Просто символ бесконечности и всё. — Хм... Бесконечности... — Шарлин усмехнулась, глядя на символ. — Ох, Сэм... Я убедила душу Агаты покинуть особняк и наконец-то упокоиться. Агата ушла со жнецом. И это стало моим согласием, подтверждением, подписью. Так что, это уже не бесконечность. Это Вечность, Сэм. Отныне я официально по ту сторону и служу самому Геде (2). — Но... Смятение Сэма было довольно «громким» — Шарлин давно так ясно не «слышала» чужих мыслей. Он помолчал ещё несколько минут и поникшим донельзя голосом тихо продолжил: — Ты же призывала «красный» огонь. Я сам слышал же... — Мёртвый,— твёрдо ответила она и дословно перевела с креольского: — «Я призываю мёртвый огонь». — Кхм-кхм... И правда. Значит, «отец мёртвых дорог и дорог мёртвых» и есть сам Геде? — Именно так, Сэм. — Но почему он? Ты же говорила, что без дара можно ещё и к некоторым лоа из красного семейства обратиться. — Говорила. А ещё я говорила, что таким как Ти-Жан-Петро (3) нужна будет жреческая кровь для призыва, и жертвенная — как плата за услугу. Понимаешь? Мне пришлось бы убить либо себя, либо тебя, Сэм. Разве могла я поступить так с нами? Разве могла я поступить так с нашим сыном, скажи? Сэм промолчал. — В один из первых дней ты говорил про иллюзию выбора, данную Судьбой, — и не ошибся. Изначально было прописано лишь два варианта: неприкаянность либо земная жизнь. Короткая, долгая, трудная или беззаботная — неважно. Главное, жизнь. Твоя и моя. Поэтому единственным, кто был способен нам помочь спастись, вырваться из проклятой петли — доверенный Смерти. — Служение Смерти, значит, и было тем самым условием? Шарлин кивнула. — Хм... Значит, теперь будешь спокойно отсчитывать, не прожил ли кто-то, случайно, на несколько мгновений дольше положенного, так получается? Будешь всё также летать в Нью-Йорк, работать в музее, писать картины, варить бесподобный кофе, а на досуге решать кому когда умереть? — Не я, Сэм. Мойры. Воздух потихоньку стал насыщаться тяжёлым запахом раскалённого битума и свежей древесины — внутри Сэма закипал дуэт гнева и разочарования. И Шарлин прекрасно понимала причины. — Я всего лишь буду поправлять их нити с другой стороны. И тебе придётся смириться с этим, — глядя ему в глаза, тихо произнесла Шарлин. — Иначе у нас снова ничего не выйдет. — Хм... Ну да... Сэм потёр ладонями лицо и, пройдясь по библиотеке туда-обратно, вернулся к окну. — Ты правда уйдёшь из общины Тумэ? Правда откажешься от Маман Бриджит и будешь служить Смерти? — Не преувеличивай, Сэм. Я не жнец и никогда им не стану, знаешь же. В нашей жизни ничего не изменится. Служение Геде означает лишь то, что если однажды какой-нибудь Митч передумает прыгать с моста, как сплетено мойрами, потому что так и не признался в любви Лиа из прачечной, то, к примеру, вечером того же дня он увидит её в недвусмысленных объятиях мясника Грэга и всё равно покончит с собой. А если и в этот раз не решится, тогда совершенно случайно не удержит равновесие и полетит с Флетчерского моста вслед за выброшенным со злости помолвочным кольцом. — И этим «совершенно случайно», разумеется, будешь ты, — презрительно подытожил Сэм. — Именно так. — Ясно. А если какой-нибудь охотник, спасший сотни жизней, выживет в бойне с вампирами, к примеру, ты что сделаешь? — брезгливо поморщившись, Сэм повысил и без того грубый тон. — Добьёшь на месте? Как там делала Атропос— обставляла всё как несчастный случай? Так что будешь делать ты? А? Махнёшь рукой — и на него совершенно «случайно», обвалиться крыша в ближайшем госпитале? Или «911» вообще не довезёт его из-за внезапно кончившегося топлива? Что придумаешь? — Что положено, — сдержанно ответила она, и Сэма заметно передёрнуло от этой сдержанности. — Наши жизни имеют миллионы всевозможных вариантов развития и кончин. Всё меняется в зависимости от наших же поступков и решений. Выбрал дом на Мэйн-Стритт, а не на Холден-Роад — на тебе в жёны худощавую склочницу вместо пышногрудой танцовщицы кабарэ. Не осмелилась признаться, что ждёшь ребёнка — получай шесть лет ноющей тоски и сына без отца... Каждый наш выбор влечёт за собой изменения нынешнего, или вообще начало нового «сценария». И новый вариант кончины,соответственно. — То есть, перестанешь помогать охотникам, снимать проклятья и прочее? Просто будешь стоять в стороне, проходить мимо чужой беды? Правда сможешь так жить, Шарлин? — На самом деле, всё не так гнусно, как ты это воспринимаешь, Сэм. Вселенский ход вещей не ломается настолько часто и глобально, что бы я стала прямо таки палачом. Так что, да, Сэм, смогу. Правда смогу. И это определённо одно из самых правильных решений в моей жизни. И это решение ни капли не терзает меня. Ни капли, Сэм. А мириться тебе с этим или нет — выбор только твой. А дальше — все, так или иначе, пойдёт своим чередом. Как и положено. — Как и положено, говоришь? Выбор всегда за нами, да? — Оглянись назад, Сэм: разве Всадник или мойры запрещали нам быть вместе? Нет. Никто не запрещал быть счастливыми, наслаждаться отведённым временем, не заглядывая в будущее и не терзая себя понапрасну. Никто не запрещал мне открыться, признаться во всех ошибках и их последствиях. Никто не запрещал тебе, Сэм, держать меня за руку, приняв моё гранитное молчание и веру. Никто, Сэм. Мы оба струсили. Сбежали. И получили целых шесть лет токсичных сожалений и тоски. Сэм задумался, и его молчание плавно «запахло» корицей. Шарлин не удивилась — сомнения тут вполне естественны. — В таком случае, я вернусь в Батл-Крик. Мне нужно переварить всё. Шарлин лишь кивнула в ответ и отвернулась к окну.***
Полгода спустя 18 июня 2026 Кордова, Испания Янтарная кромка едва прорисовывалась на чернильном полотне неба — рассвет плавно подкрадывался к недавно уснувшему городу. Городу, ставшему однажды и раскалённой нёгой, и рваной ноющей раной. Городу, в котором пробудились и утонули мечты на счастье. Городу, в который Шарлин запретила себе возвращаться и с тем навсегда, как казалось тогда, похоронила самые пламенные и отчаянные воспоминания. Но в этом июне всё иначе. В этом июне она позволила себе вернуться. Вернуться и вспомнить. Вспомнить и примириться наконец со всей горечью этих роскошных огней, погасших шесть июней назад. Примириться и разбудить, высвободить наглухо запертую в самых закромах души ту тонкую ниточку цыганской свободы, которую однажды, точно целую вечность назад, полюбил её дорогой Сэм Винчестер. И пусть сегодня она так и не решилась выплеснуть всё до одичания наболевшее в сигирийю, но потрясающее платье таки надела. Правда ненадолго — нежнейшее итальянское «кимоно» всё же куда приятней в такую душную ночь. Шарлин допила остатки приторного «Пахарете» и вышла в спальню. Распустив волосы, она сладко потянулась перед зеркалом и поставила пластинку Ясмин Леви. Раздался стук в дверь, и первой проскочила мысль о бессменной чудесной старушке Анхелике, которая, вероятно, наконец-то вспомнила о заказанном минут сорок назад кофе. Шарлин вышла в небольшую прихожую номера и, даже не спросив «кто?», открыла дверь: на пороге стоял Сэм с охапкой пёстрых гвоздик и фрезий. — Здравствуй. Он смущённо улыбнулся и протянул цветы. — Здравствуй, — улыбнулась она и вдохнула потрясающий дуэт ароматов. — Ты, кажется, недолюбливаешь розы... — Да не то что бы недолюбливаю — просто у меня с ними немного иная история, знаешь же. — Знаю. Сэм вошёл в номер и, Шарлин плавно наполнило такое забытое волнение их первых андалузских рассветов, провожающих исступление ночей. — Как же твоя конференция в Талсе? — К чёрту всё... Он откупорил бутылку Олоросо и, прихватив бокал, прошёл на балкон. Шарлин оставила цветы на кровати и вышла вслед за ним. Сделав пару глотков, Сэм присел в плетёное кресло и продолжил, вглядываясь в панораму рассветной Кордовы: — К чёрту Талсу, Нью-Йорк, напыщенного профессора Кроуна и всю эту «нормальную» жизнь. Я устал, Шерри. Шесть лет играл в то, что без тебя никогда не было нормальным. Всё это было лишь убогой попыткой жить как все. Шарлин усмехнулась. — Ты пьян, Сэм. — Пьян. Пьян, потому что по-другому, боюсь, не хватит храбрости... — Храбрости? Тебе-то? — Мне, Шерри. Мне. — Фламенко, что ли, собрался танцевать? Шарлин шутливо уводила тему в надежде, что хмельной разум Сэма запутается и давно назревшего серьёзного разговора не будет. По крайней мере, не в этот флёровый рассвет. Но Сэм, очевидно, был решителен вкрай. — Сколько ещё мы будем жить словно соседи? — Сэм... — укоризненно протянула Шарлин, искоса глянув на него. — Я понимаю, что Кэл был для тебя важным и близким человеком. Но с его смерти прошёл целый год уже, и я в разводе почти полгода. Но по-прежнему живу, будто твой гость. — Не говори ерунды, Сэм. Что ты как маленький, ей богу... Шарлин немного растерялась. Пригубив хереса из бокала Сэма, она присела к нему на колени вполоборота и вкрадчиво попыталась оправдаться: — Мы съехались пару месяцев назад только. Мне нужно привыкнуть, вспомнить и отделить наши два года в Портсмуте от теперешнего уклада. Хоть он и не особо изменился. — Ты ведь не серьёзно сейчас, правда? — устало выдохнул Сэм, нежно обняв её за талию. — А может, всё гораздо проще? Может, вопреки этому неестественному смирению и служению Геде, ты просто боишься? Боишься, что где-то в этом договоре есть мелкая сноска с непосильными условиями, а? Может, вопреки этой твоей непоколебимости ты всё ещё ждёшь подвоха и живёшь с оглядкой? Сэм конечно же был прав. Это неуместное вкрай ожидание пряталось очень глубоко, исподтишка навевая страх перед подлинным счастьем. Шарлин выскользнула из объятий и отвернулась к светлеющему небу. Сэм подошёл к ней вплотную и мягко развернул её к себе лицом. — Я не говорю, что мне не страшно совсем. Сомнения и страхи вполне естественны — будь ты хоть охотником и жрицей Вуду, хоть обычным клерком и цветочницей. Да, у нас за спиной непростое прошлое. Но в настоящем есть нечто большее — наш сын. Он и те неостывшие за годы идиотской разлуки чувства. По-моему, этого больше чем достаточно. Шерри, я... Из комнаты донеслась «Ещё одна ночь» (4) и Сэм заметно разволновался. Несколько раз откашлявшись, он залпом осушил два бокала подряд и вынул из кармана брюк крохотную чёрную коробочку. — Я... Кхм... Я долго подбирал слова, чтобы правильно назвать мои чувства к тебе. И я знаю, что для нас «люблю» — слишком тесное и скромное слово. Но сегодня позволю сказать просто и без всяких подоплёк... Шерри, я тебя безумно люблю. До сих пор. Не переставал любить даже когда жил только памятью о нас. Поэтому спрошу ещё раз, пусть и с перерывом в шесть лет. Сэм открыл коробочку, и Шарлин едва не разрыдалась, когда увидела то самое помолвочное кольцо. Внутри всё сжалось от смятения, и она лишь тихо выдавила: — Ох, Сэм, не думаю, что это хорошая идея...