Ева и цена молчания

      Как только осознание её слов ударяет в голову, пол со стёртым линолеумом уходит из-под ног, лишая меня равновесия. Ева, да что ты такое говоришь?!.. Ты хоть понимаешь сама, что несёшь?       — Подожди… Что происходит, Ева?.. — классная комната кружится, меркнет перед глазами, мне приходится держаться за столешницу, — Зачем ты это делаешь?       — Зачем? — глаза Червонцевой — пустые стекляшки, — Вы сами виноваты, Аврора Альбертовна, — когда она произносит это, её голос ничуть не дрожит.       — То есть, ты подставляешь меня, так ещё и я виновата?! — резкие выражения в адрес Евы застревают в горле, впиваясь в него иглами.       — Помните, как занизили оценку моей старшей сестре? Надеюсь, вы не забыли, — она источает ехидство, накренившаяся усмешка искривляет линию губ.       — Ты сейчас о Вике? — парализованный шоком мозг отказывается работать как надо.       — Вы поставили ей «четыре», хотя знали, что она собирается поступать на химический.       Воспоминания возвращают меня к проставлению итоговых оценок выпускникам. Не скрою, моё отношение к Вике Червонцевой было не самым лучшим. Я всегда считала её недостаточно добросовестной. При отличных устных ответах, свидетельствующих о превосходном понимании материала, она лепила на контрольных и самостоятельных совершенно идиотские ошибки: пропускала числа, переписывала условие неправильно, неверно читала задание. И ладно бы это была лишь парочка случаев, но подобное происходило регулярно. Каждый раз, узнавая, что напортачила, Вика прилюдно убивалась, сокрушаясь по этому поводу, хотя выглядело это скорее как нелепая игра на публику с выпрашиванием отметки повыше. Червонцева-старшая перебивалась с четвёрки на пятёрку: её «особенность» подводила снова и снова.       Первое время я относилась к ней с пониманием, даже шла у неё на поводу, натягивая оценку до «пяти с минусом». Но, приглядевшись к Вике получше, изменила своё решение. Возникало ощущение, будто она даже не пытается над собой работать. Причина обнаружилась сама, даже не пришлось далеко ходить: Вика гуляла с парнями, посвящая своим похождениям большую часть времени. Учёба не являлась её приоритетом, а то и вовсе отодвигалась на последний план. Ну конечно, личная жизнь же куда занимательнее. Однажды, выходя из школы после уроков, я заметила, как Червонцева-старшая садится в машину к какому-то мужчине много старше неё. "Ишь ты, — подумала я тогда, — перешла на постарше". Убедившись, что образование нужно Вике для галочки, я перестала тянуть ученицу. С тех пор она чаще получала заслуженные «четыре». Итоговая оценка была спорной. Однако из-за перевешивающего количества четвёрок я всё же поставила ей «четыре». Слишком жестоко по отношению к ней — скажете вы. А нечего было вместо решения своей проблемы с концентрацией внимания ерундой заниматься — отвечу я. Да, довольно жестоко. Но справедливо. Жизнь жестока, сестрички Червонцевы, пора бы уже это понять.       — Я не считаю, что невнимательность — то, на что стоит делать скидку. Знания не единственный фактор, определяющий результат. Будь человек хоть семи пядей во лбу, поспешность и неумение проверить себя вполне могут сыграть с ним злую шутку, — предельно честно обозначаю свою позицию я, но ярость оглушает Червонцеву напрочь.       — По вашей вине она не поступила бесплатно! После итоговой четвёрки была вся на нервах, из-за этого сдала ЕГЭ хуже, чем рассчитывала, не прошла на бюджет по баллам! Всего-то нескольких баллов не хватило, чтобы обойти последнего кандидата! Приёмная комиссия смотрела аттестаты, удивлялась, почему у неё четвёрка! Вике пришлось ещё и краснеть и объясняться перед ней… — Ева вне себя от злости впивается трясущимися пальцами в край учительского стола, — Если бы не эта несчастная четвёрка, она бы уже училась на бюджете! А так пошла на платное! Отец помогал ей, сколько мог, а когда у нас закончились сбережения, Вика устроилась на работу, чтобы ей дали кредит! Сейчас она вкалывает как проклятая, чтобы выплатить этот займ!.. Химия была мечтой всей её жизни, как вы не поняли?! — на последней реплике её высокий голос чуть ли не срывается.       — Так извини меня, не я же за неё экзамен сдавала — за результат отвечать не могу, — пожимаю плечами я. Неприятно, знаете ли, когда на тебя пытаются взвалить вину за чужие неудачи.       Стеклянные колбы с жалобным звоном вдребезги разбиваются о стену. По слою старой краски, пузырясь, стекают жидкие реактивы. Ева швыряет пустой поднос мне под ноги, но я вовремя отступаю в сторону.       — Да ты с ума сошла! — только и успеваю выдохнуть я. Похоже, всё же нужно было отнести подносы в лаборантскую по окончании лабораторной работы.       — Чего вам стоило поставить ей «пять»?! Это та оценка, которую она заслуживает! — выкрикивает Червонцева, от прямого взгляда ей в глаза прошибает холодный пот, — Но какой смысл говорить об этом теперь. Сейчас ей нужны деньги, чтобы покрыть кредит. Насколько я знаю, там около двух миллионов…       Пазл сложился. И у меня невольно возникает вопрос: какой же надо быть дурой, чтобы брать кредит, который вряд ли сможешь выплатить? Видимо, нужно быть для этого Викой Червонцевой. Я пребываю в лёгком потрясении от всей этой ужасно нелепой истории, поэтому мои собственные чувства пока отходят на второй план. Господи, какой же идиотизм…       — Но у меня нет таких денег. Где я, по-твоему, возьму два миллиона? — наружу вырывается нервный смешок.       — Продайте что-нибудь, займите у родственников и знакомых. Опять же, возьмите кредит. Это уже не мои проблемы, — Ева покачивает головой из стороны в сторону. Я не узнаю её. Это уже не та деликатная, искренняя и улыбчивая Ева, которая говорила со мной после уроков, делала мне неожиданные комплименты, ездила за компанию на выставку. Та Ева и эта Ева — совсем разные люди.       Что же получается, Ева?.. Два миллиона — цена твоего молчания? Цена моей репутации и спокойной жизни? Цена глупости твоей безмозглой сестры? Я не могу поверить в то, что это действительно происходит. Бессмысленный, нелепый фарс.       — Но всё же было по обоюдному согласию, и тебе уже есть шестнадцать. Как ты собираешься меня засудить?.. — произнося эти слова, я почему-то уже не так в них уверена. Во рту пересыхает от волнения.       — Думаете, я не смогу выставить всё в выгодном мне свете? — демоницу в ангельском обличье выдаёт её перекошенная улыбка, — На аудиозаписи толком не понятно, в каких мы отношениях. Кому из нас поверят: запуганной малолетней жертве или растлившей её взрослой женщине?       Тяжёлая ледяная глыба внутри меня, рухнув вниз, начинает давить онемевающие внутренности холодом. Я с ужасом понимаю, что Ева права. В любом случае, закон будет на её стороне. А я, отрицая всё, рискую вызвать лишь большие подозрения. В этой ситуации всё против меня.       Но чёрт подери… Два миллиона. Сумасшедшие деньги, собрать которые за месяц не реально.       Замечая моё замешательство, Червонцева усмехается. Всё идёт по её плану. Как же мерзко осознавать, что ты всего лишь часть чьего-то плана. Тем более такого дебильного. Я не хочу пока возвращаться мыслями к тому, что было у меня с Евой: боюсь, это сведёт с ума. Сейчас необходимо соображать трезво. Потому я затыкаю шёпот чувств и отзвуки дорогих мне воспоминаний собственными сухими рассуждениями.       Однако есть один факт, что не даёт мне покоя.       — То есть, ты хочешь сказать, всё, что между нами было — часть твоего плана мести? — это страшно произносить вслух, но твёрдо знаю, что если не задам этот вопрос — так и не добьюсь некоторой степени облегчения.       — Когда соберёте всю сумму — дайте знать, — пропуская сказанное мимо ушей, Червонцева забирает флэшку и тихо покидает класс, оставляя меня наедине с моим же вопросом.       С уходом Евы работавший безотказно механизм психологической защиты ломается под натиском свинцовых чувств. Эмоции таранят ломкий купол стеклянного спокойствия. Всё это наваливается с такой силой, что с трудом удаётся устоять на ногах. Внутри меня что-то скрипит и разрушается, вынужденно царапая молчаливые стенки вокруг себя.       И тут я понимаю, как глупо было строить эту конструкцию на столь ненадёжном фундаменте — взаимодействии с Евой. Почему я надеялась, что возведённый на такой основе каркас не пострадает? Откуда эта слепая уверенность? Откуда эта инфантильная вера в лучшее? Теперь сооружение расползается, и мне уже нечем удержать все эти сваи, гайки, болты и шестерёнки.       Кто же знал, что после не останется совсем ничего?

***

      Обратную дорогу я прошла на автомате. Все мои действия напоминают следование простейшим алгоритмам. Когда я притащилась в квартиру в столь пришибленном состоянии, не было ни малейшего желания что-либо делать. Ни готовить, ни читать, ни сидеть в интернете. Ещё по пути домой я буквально физически ощутила, как жизнь, струясь, протекает мимо меня.       Тишина, абсорбирующая все звуки, как мило, что ты меня встречаешь. Вывалив на сковородку полуфабрикаты, зажигаю конфорку и лезу в нависной шкаф. Абсент, настало твоё время.       Бокал наполняется алкоголем. Вот бы наполнить жизнь смыслом было так же просто. Лёгкие просят дыма. Пачка отправляется на стол, пока губы зажимают неподожжённую сигарету. Где-то была зажигалка. В кармане.       Учительница средней школы курит, сидя в расстёгнутой до лифчика блузке. Прекрасное зрелище. Распущенные волосы вбирают в себя едкий запах дыма под звук скворчащей на плите еды.       Снимаю и кладу на стол очки. Абсент такой же отвратительный на вкус, как и всегда. Едва ли не выворачивает. Но я лишь делаю второй глоток.       Как легко, оказывается, быть обманутой. По факту, никто не застрахован. Я и помыслить не могла, что окажусь такой доверчивой. И чем я думала, когда повелась на это? Неужели и вправду решила, что мною может заинтересоваться такая юная девушка? Ложь. Это было так очевидно.       Я ведь и сама не заметила как с течением времени стала заложницей собственного одиночества. Подсознательно тянулась к тем, кто способен хоть как-то заинтриговать.       Выходит, изголодавшегося по человеческому теплу так легко обдурить, всего лишь дав ему желаемое? Будь с ним чуток, внимателен, заботлив — и этого уже достаточно, чтобы вертеть им как угодно? Бред. Хотелось бы думать, что это действительно полный бред. Но… Так оно, увы, и работает.       Ева… Она не такая, как остальные. Я поверила ей, потому что Ева не играла. Нет, она была искренна. Но штука лишь в том, что Червонцева специально показывала мне ту себя, которой была бы, испытывай она чувства к небезразличному ей человеку. Она выловила из себя эту свою часть, погрузила саму себя в то состояние. Оттого и так правдиво. Другое дело, каких целей Ева при этом добивалась. Однако себе она не врала. Понуро висящие вниз уголки губ приподнимаются в усмешке. Почему даже сейчас я думаю о Еве?       "Хочется, но колется". Надо же было так больно уколоться.       Из меня будто бы вытянули душу, а я не могу злиться. Ощущаю опустошение, но не ненависть к человеку, который сделал со мной подобное. Нет ни желания, ни сил на настолько сильное чувство.       Избавиться бы от этого образа в своей голове. Вырвать её из себя раз и навсегда. Я не хочу презирать Еву, сходя от этого с ума, стоит мне только увидеть её на уроке. Вот бы забыть всё то, что имело место. Наметить контур и аккуратно вырезать по нему целый кусок из памяти. Будто ничего и не было. Не хочется чувствовать проедающее плоть сожаление.       Но в голове как назло карусель воспоминаний. Как неловко она поначалу со мной заигрывала, как, сменив тактику, стала настойчивее, не оставляя мне права игнорировать её знаки внимания, как мы с ней просто и в то же время вдумчиво беседовали о жизни, как она не боялась делиться своими мыслями, как нескучно мы обсуждали химию… Как она снимала с меня очки, припадая к моим губам…       Карусель мгновений кружит меня. А я не знаю, как её остановить. По жилам течёт чернильный яд, глубже проникая в тело и разрывая мою связь с реальностью. Порванные волокна опадают, а карусель продолжает кружиться, своим гипнотическим танцем атрофируя сознание. Покрытые веснушками плечи, мягкие пружины рыжеватых волос, нежная кожа на округлости груди, соскальзывающий с губ стон… Всё быстрее и быстрее.       Меня отрезвляет резкий запах гари. Не отведать мне сегодня шницеля. Хотя какая разница, я всё равно не хочу есть.       Надо бы проветрить. Едва успеваю открыть окно, как звонит телефон. Мама.       Спрашивает, как я, всё ли хорошо.       — Да, у меня всё отлично, — бодро и непринуждённо-весело говорю я в трубку, — С детьми справляюсь. Нет, с коллегами не конфликтуем, всё замечательно.       Мама всегда спрашивает о моей жизни больше, чем рассказывает о своей. Она из тех людей, кто думает о себе в последнюю очередь, не задаваясь вопросом, хорошо это или плохо. Её так воспитали.       — Ладно, давай. Передавай всем привет. На каникулах обязательно приеду. Да, ещё созвонимся.       "Всё хорошо…" Стоит мне только отложить смартфон в сторону, как по горлу прокатывается волна колючего першения. С дальних уголков сознания вдруг подступает такая боль, что я не выдерживаю. Очертания кухни размываются, становясь единым блёклым пятном. Нахожу салфетку раньше, чем потечёт тушь.       "Этот переломный момент меня-таки переломил".       "Что мне делать?.." У меня нет того, кто бы смог подсказать, как мне быть. Мне не к кому обратиться со своей проблемой в надежде получить совет. Нет, рассуждать о происходящем как о чём-то абстрактном, смотреть на это со стороны, конечно, по-своему полезно, но нужно решать, как именно мне действовать. В моём случае сидеть сложа руки — не выход.       Если это дело увидит свет, для нашего городка непременно станет сенсацией, вызовет общественный резонанс. Не только у нас, но и в столице. Даже если я уйду из своей школы — а меня точно уволят после огласки — это клеймо останется на всю жизнь. Меня не возьмут больше ни в одно учебное заведение. Об успешной карьере можно будет забыть. Я уж молчу про косые взгляды со стороны до конца моих дней.       Изначально я не собиралась заниматься преподаванием, но в итоге, после проб устроиться на другие должности, была вынуждена остановиться на нём. В научных кругах тебя не воспринимают всерьёз, если ты совсем молоденькая сотрудница и пока ещё не написала ни одной фундаментальной работы вне учебной практики. Года два я пыталась доказать, что хоть чего-то стою как научный деятель. Но суровая конкуренция и стрессовая обстановка сказались на мне, прямо скажем, не самым лучшим образом. В итоге я плюнула и пошла преподавать в школу, где и осталась. Уж чего-чего, а ставить своё пребывание в этом месте под угрозу очень не хотелось бы.       На одной чаше весов — далеко не радужная перспектива, на другой… внушительная сумма денег. Осматривая предметы, которыми обставлены комнаты, я ловлю себя на мысли, что начинаю в уме прикидывать, сколько можно выручить с продажи тех или иных вещей, попадающихся мне на глаза. Может, почку продать? Сколько там за неё дают? Отлично, на этой почве у меня уже едет крыша! "Аврора, вы на верном пути…"       "…если хотите довести себя до ручки, ведите по прямой".       Горячий душ сейчас лучшее, что может предложить мне моя квартира. Скидываю с себя одежду. Уже легче. Ничего не стесняет. Меня обнимают горячие потоки воды, волосы облепляют грудь, пока я не перекидываю их за спину.       На растерзание переживаний отдамся завтра, а сегодня наслажусь остатками уплывающей в слив ванны вместе с водой мирной жизни.