Парадокс: Побег

      Катсуки затягивает шнур на мешке, а потом закидывает его себе на плечо, ощущая существенную прибавку к весу. Рядом стоял Эйджиро, натянув на лицо глубокий капюшон как можно ниже, чтоб цвет его кожи было тяжело рассмотреть, вот только необходимости он в этом не видел, однако снова испытывать нехватку воздуха, когда ты уже одной ногой в Аду, совершенно не хотелось. А то, что его освободитель и «хозяин» в одном лице набросится на него с намерением убить, если Эйджиро хотя бы попытается сбросить накидку, было вполне себе очевидно. И жутко.       Почему такой сильный монстр, как Эйджиро, которому была «дарована» Мамочкой такая могущественная сила, чтобы подчинять себе людей через их самое низменное желание, должен на цыпочках ходить перед каким-то там ничтожным человеком? Это было унизительно. Хотя ещё большим унижением стало то, что его вообще поймали и посадили на цепь. Он уже знал, что «дома» обо всём давно узнали и Мамочка явно недовольна его поведением.       По крайней мере «M-i» в глаза он посмотреть уже не сможет. Она ж девчонка, а такая смелая… Не то что он. А ещё эта её необъяснимая жалость к нему… Отвратительно.       Эйджиро по затылку прилетает звонкий удар, смягчённый немного жестковатой тканью плаща. Он поднимает голову и смотрит в злющие красные глаза, которые готовы просто испепелить нерадивого парня напротив. Бакуго резко поднимает руку, засовывает её за ворот чужого плаща и вытаскивает из-под него обрубок цепи, наматывая тот на кулак и дёргая на себя, чтобы его «личная собачонка», которая и без того ниже ростом, пусть и немного, но стала ещё ниже и совсем уже смотрела снизу вверх. Испуганно, как Катсуки любит. Но вместе с тем было что-то в красных глазах Эйджиро, так похожих на его собственные, такое необъяснимо смелое, как будто этот идиот готов вот-вот распрямить плечи и стать неожиданно больше и шире, пусть и всего лишь визуально — но почему-то этого не делает. Глазами только говорит: «Лучше и не буду пытаться».       «Какой бесхребетный слабак», — думает Бакуго, поджимая параллельно губы в презрении, и затем отталкивает от себя Эйджиро, который едва ли удерживает равновесие. Не очень бы хотелось шлёпнуться прямо тут в лужу помоев, да ещё и перед тем, кто так недружелюбен к нему. Конечно, ещё сильнее унизиться просто невозможно, но почему-то Эйджиро отчётливо чувствует, что точно сможет провалиться в эту яму ещё глубже, как в болото или зыбучие пески.       — Пошли уже, идиот, — фыркнул Бакуго и совсем отвернулся от своего спутника на ближайшее время, который был далеко не самым желанным для Катсуки существом в данный момент.       — А как?.. — Монстр вскинул руку, желая одёрнуть повернувшегося к нему спиной человека, но тут же опустил руку. Вдруг оторвёт ещё. Бакуго и шага сделать не успел и повернулся, смерив долгим раздражённым взглядом парня, и нетерпеливо поинтересовался, какого, собственно, хуя ему надо. — …как я могу тебя называть?       Эйджиро почти что смело поднял голову, задерживая дыхание, чтобы выглядеть как-то решительнее, хотя решимости в нём ровно столько же, сколько и сытости — ноль. Он ужасно устал и был голоден. Чудо, что еще на ногах держится, а тут ещё и такой стресс. Конечно, было бы лучше, нажрись он сейчас досыта и завались спать, однако его «хозяин», очевидно, намерен прямо сейчас покинуть Скам.       За домом, в темнеющем даже при свете дня углу, раздался шорох, короткий женский вскрик и страшный треск не то костей, не то грубой плотной ткани, но ни Эйджиро, ни Бакуго на эти звуки не обернулись. Никто из них даже ухом не повёл.       — Много чести знать такому выблядку моё имя. — Бакуго уже рычал, готовый снова влепить этому раздражающему идиоту хорошего леща.       — Эй! — обиженно воскликнул Эйджиро и непроизвольно надул губы, будто ребёнок. — Я же тебе назвал своё. Могу даже второе назвать, если тебе так хочется. Ты меня не отпустишь, а звать я тебя как-то должен. Не надо сучиться, назови, что тебе стоит? — Монстр уже откровенно клянчил у путника его имя, всё ещё питая надежды на то, что он окажется Джиро, если не солжёт. Хотя, чего ему стоило соврать? Но какая с этого выгода, если он всё равно не местный? Эти мысли драли голову Эйджиро на части изнутри, пока за домом орала женщина, прося о помощи. Монстру, как и путнику, вообще дела до этого не было: сама виновата, раз попалась. Или ноги раздвинула не перед тем человеком, или наоборот — не дала. Хуй поймёшь этих баб.       — Моё имя тебе погоды не сделает, но раз уж ты намереваешься доёбывать меня следующие дни или даже месяцы пути с этим дерьмом, то я, так и быть, назову его, чтобы ты больше не открывал свой поганый рот и не заставлял меня слушать всю ту мерзость, что из тебя льётся. — Бакуго с каждым словом становился всё злее, а лицо его темнело от такой чистой ненависти, которую, кажется, он искренне испытывал к Эйджиро. — Я — Бакуго Катсуки, запомни это, отброс, а остальное забудь. Но лучше бы тебе не звать меня по имени. Для тебя я хозяин, понятно? — Бакуго, даже, кажется, не замечая этого, слишком близко, почти вплотную, подошёл к Эйджиро, а слово «хозяин» прямо по слогам выплюнул ему в лицо, но монстр этого даже не заметил, выгибая спину, чтобы хоть как-то отстранить своё лицо от лица Бакуго, но парень неумолимо наклонялся за ним. Ещё секунда — и позвоночник Эйджиро в пояснице просто сломается, как спичка.       Но Катсуки резко разогнулся, сплюнул на булыжник, и без того загаженный всяким хламом и дерьмом, и собрался уходить, потому что тратить такое драгоценное время на это бесполезное ничтожество и этот премерзкий городок ему уже настопиздело.       Эйджиро выпрямился секундой позже. Его капюшон давно съехал с сальных волос, что позволило ему в полной мере видеть всё вокруг, но конкретно — уходящего вперёд Бакуго Катсуки, и он, весьма неожиданно для себя, растянул губы в улыбке, довольный тем, что он назвал ему настоящее своё имя. А то, что оно настоящее, Эйджиро ну нисколько не сомневался — с такими искренними ненавистью и яростью врать просто нереально. Ну или этот Бакуго просто замечательнейший актёр, каких поискать.       Эйджиро быстренько поправил капюшон, проверил яркую металлическую застёжку-«драконью лапу», скрепляющую на груди края плаща, и тут же подскочил к ждущему его Катсуки, который всё-таки отвесил ему новый подзатыльник, но это ничуть Эйджиро не огорчило.       За их спинами женский голос прохрипел последний раз и замолк.       — Я всё понял, Бакуго Катсуки, можешь не повторять! А у меня, вот, второе имя — Киришима. Киришима «А»-Джиро. — Монстр немного успокоился, однако не настолько, чтобы совсем уж разомлеть рядом с таким опасным человеком. А может, просто смирился с тем, что ему теперь предстоит тащиться с ним прямиком к себе домой.       Да, сначала Киришима расценивал это как предательство родного гнезда, но теперь, немного обмозговав эту ситуацию, понял, что не всё так плохо. Этот дурачок, пусть и сильный, но один. Даже Эйджиро мог бы его победить, будь он в лучшей форме, чем сейчас. И Катсуки это знал, поэтому вряд ли позволил бы ему есть и спать вдоволь. Но дела это не меняло — лицо Киришимы исказилось в коварной ухмылке в тени капюшона — они идут прямо в логово таких же, как и сам Эйджиро. Таких же сильных, но, возможно, более хитрых и кровожадных. Киришима тоже бы очень хотел быть таким же, даже в какой-то степени подражал своим братьям и сёстрам, только вот не получалось сделать это хотя бы привычкой. Может, потому что от природы он был слишком глупым и скромным для этого, а может, ему просто не хватало смелости и дерзости, пусть и рос в подходящем окружении, чтобы вырасти таким же циничным, злым, хитрым… Да у него у единственного в семье зубы острые! Это как знак свыше.       Да видно, не судьба.       — Не смей называть меня по имени, чтоб тебя черти драли во все дыры! — Бакуго заорал на всю улицу, привлекая внимание, но Киришима всё еще не злился на него. А чего ему? Он же, видимо, уже чисто по привычке. А убить Эйджиро — не убьёт, пока до гнезда не доберутся, а там его свои и скрутят в рулет. Тогда остальные Джиро пусть что хотят, то и делают с ним. Хоть съедят, хоть пытают, хоть свиньям скормят или сделают из него спермоприёмник. Это уже будет не его дело, верно?       — Но имя для того и дано, чтоб тебя им звали, — негромко заупрямился Киришима и вжимает голову в плечи. Не хотелось бы ещё одну оплеуху получить: рука у этого чудака тяжёлая…       — Рот закрой, не для тебя же дано. — Бакуго только устало и раздражённо фыркнул, передёрнув плечами — шнуры сильно давили — но больше и слова не сказал.       — А для кого тогда?       Бакуго ему не ответил, предпочтя игнорирование.       Какое-то время они шли молча, не мешая друг другу, но оживлённая улица быстро сменилась на переулок, а потом следующий… В какой-то момент Эйджиро даже показалось, что они попали в лабиринт, а Бакуго вообще заблудился среди этих домов и заборов, однако достаточно скоро они снова вышли на широкую достаточно чистую улицу, но менее загромождённую, чем предыдущую. Горожане тут лениво передвигали ногами и делали всё достаточно медленно, будто их жизнедеятельность кто-то замедлил до черепашьей скорости. На них никто даже не взглянул, кроме древней смердящей старухи, что сидела у переулка, из которого они вышли, и просила милостыню.       Бакуго раскошеливаться точно не стал, особенно учитывая то, что эти деньги он добыл своими кровью и потом во всех смыслах этих слов, да и не в том они месте и не в то время, чтобы жалеть каждого нищего.       Зато Киришима очень заинтересованно посмотрел вправо вниз, прямо на старуху. Сквозь капюшон его лицо видно не было, однако нищая, наверное, как-то почувствовала, что на неё смотрят, и подняла голову. Эйджиро сначала подумал, что та и вовсе дух испустила вместе с миазмами, однако она оказалась очень даже живой и протянула ему сухую костлявую руку со сморщенной, как изюм, кожей, на которой были тёмные пятна — не то грязь, не то синяки или ещё что-то. Киришима не разбирался.       Очевидно, она просила подать, но не произнесла и звука. У монстра при себе денег не было, а всё, что было, растащили местные, когда поймали его и привязали к столбу на площади.       Бакуго уже сделал смелый, но осторожный шаг вперёд, не оборачиваясь на Киришиму, как будто точно зная, что тот пойдёт за ним. А у Эйджиро, несмотря на всю его хвалёную им же жестокость, защемило сердце. Катсуки денег не даст, а из воздуха они не берутся. И быстро-быстро Эйджиро полез в карманы штанов, в надежде найти хоть что-нибудь. И нашёл ведь — завалившийся в уголок глубокого кармана медяк. Он вынул его, осмотрел, совершенно забыв о том, что ему стоило бы скрывать цвет своей кожи от горожан, однако старуха, кажется, была достаточно плохо видящей или вообще слепой, а полусонные жители до сих пор не обращали на двоих никакого внимания.       Катсуки шагах в четырёх остановился, не слыша за собой шагов, и обернулся на замершего у поворота идиота.       До того, как Киришима вытащил на свет руку с зажатой в пальцах медной монеткой, нищая убрала руку вниз, словно не в силах её больше держать, и сунула под полы чёрной драной шали, замызганной настолько сильно, что Киришима даже засомневался сначала. Но было пора идти — Бакуго уже гневно его окликнул и громко затопал. Явно не любитель возвращаться по пустякам. Эйджиро решил быстро положить монету перед старухой и уйти, как кости, обтянутые плотной чёрствой кожей, схватили его за плечо, вынуждая нагнуться ниже к старухе, а вторая её рука, которую она до этого спрятала под шаль, ткнула кончиком ножа в тьму капюшона, точно приставляя тот к резко вспотевшей шее.       — Вытаскивай всё, что есть. — Голос у нищенки был таким же дряхлым, как и она сама, и скрипучий, а вонь из её рта намекала, что желудок этой женщины уже разложился лет пять назад, смотри, сейчас с языка опарыш свалится.       Но в следующий момент её отбросило в сторону дороги, едва ли не под ноги лошадям, тащащим повозку, и она истошно завизжала, ударившись лбом в камень и раз за разом и прижимая руки к грудной клетке. По крайней мере это так выглядело, потому что нищенка билась головой спиной к монстру. В момент Киришима повернул голову, чуть отодвинув капюшон, потому что он не поворачивался вместе с головой, и во все глаза посмотрел на Бакуго, в руках которого покоился чуть ржавый окровавленный нож. Катсуки вальяжно сделал шаг вперёд, явно не замечая стоящего впритык монстра в плаще, и что-то пнул — это что-то стремительно подлетело к скрючившейся старухе на дороге и упало рядом. Эйджиро присмотрелся — отрубленный палец.       Киришиму перекосило, но из-за тени его лица видно не было. И слава Богу. Бакуго, как ни в чём не бывало, подобрал с земли выпавший из чужих рук старушечий нож и сунул его за пояс.       — Какого черта ты тут вытворяешь? У нас нет лишнего времени и денег, чтобы тратить это всё на каких-то нищих мелких разбойников! — Бакуго подцепил пальцами шиворот Киришимы так, чтобы капюшон не слетел, и поволок его туда, куда свернул с самого начала.       Медяк был вернут в карман, а Эйджиро просто отвернулся от пронзительно вопящей женщины, которая минуту назад чуть не лишила его жизни, хотя вряд ли смогла бы, используй он свою «силу», дарованную Мамочкой. Бакуго неожиданно сдержал своё слово не дать ему умереть, пока не доберутся до гнезда.       Скоро душераздирающие крики и вовсе стихли.       До границы города, куда по памяти шёл Бакуго, они добрались очень скоро. У ворот его встречал экипаж с поставщиком, а на страже стояли те самые двое, которые только вчера пустили его в этот город. Синяя краска даже немного защипала кожу под ухом, однако её должны смыть. Веры этим людям нет, но силой выудить можно.       Катсуки смело прошагал к стражникам, вдыхая смердящую вонь улиц Скама и лошадей, что только что прошли мимо него, и остановился прямо перед усачом. Как не кстати Бакуго заметил на его поясе один из своих ножей.       — А тебе чего? Гуляй давай. — Усач припугнул его своим оружием, вернее, думал, что припугнул. На самом деле Бакуго даже не шелохнулся.       — Я ухожу из этой помойки. Отдавай мои ножи и смывай краску — она меня бесит. И побыстрее. Твоя рожа тоже не доставляет мне удовольствия.       — Я что тебе сказал — проваливай. И до тебя очередь дойдёт. — Стражник так же отвратительно заржал вместе со своим напарником, но с места не двинулся.       Катсуки не сказал больше ни слова, выудил старушечий нож, который он только-только подобрал, и напрыгнул прямо на стражника, сцепляя ноги за его спиной и держась одной рукой за доспехи, а ножом пролез под пластину, прижимая лезвие к шее, ощущая, как пульс передавался прямо через оружие.       Киришима стоял и молча смотрел на это, как и второй охранник. Нет, он раньше часто видел, как некоторые из его старших, которых ему довелось видеть, практиковались быстро убивать, но такой жажды убийства он не чувствовал даже от них. Второй страж сдвинулся, громко выкрикивая какую-то бессмыслицу, которую сложно было разобрать из-за шлема, пусть и с открытым забралом, и направил на Бакуго своё копьё. Парень, буквально сидящий на страже, чуть обернулся и швырнул свой нож в стражника, даже не посмотрев на результат, и тут же выудил второй, ржавый, и снова сунул под пластину.       Первый нож угодил в забрало, которое видимо опытный страж, к его счастью, успел опустить, а нож застрял в прорези и накренился, готовый вывалиться на каменную дорогу. По его лезвию, а потом и по рукоятке скатилась пара капель крови.       Достал, но не смертельно.       А Киришима просто стоял и смотрел на всё это, не понимая, что он должен сделать. Это же почти идеальный шанс: пока эти стражники отвлечены на столь прыткого дурачка, Киришима может выхватить ключи, открыть ворота и смыться. С другой… А что, собственно, с другой? Незнакомец, который его дважды за сегодняшнее утро едва не убил, но при этом достаточно честный, пусть и в своей манере, и скрытный.       И который, очевидно, не убьёт его, пока не узнает, где их гнездо…