***
В столице Хель было оживлённо. Улицы просто гудели. Меньшего и не ожидалось, особенно когда гул города был слышен уже на подъезде к нему. С первых секунд пребывания в городе голову дурманил сладкий аромат цветочных садов, пекарен и пахучих масел у знатных особ, которые прогуливались тут и там по широким каменным дорогам верхом на лошадях. Бакуго сперва подумал, что он отхватил солнечный удар, и поспешил дать себе пощёчину. Беглым взглядом он осмотрел широкую улицу, на которую он въехал на повозке через главные ворота, выискивая хоть что-нибудь «человеческое»: нищих, бродяг, загаженные помоями улицы, трупы и соответствующую вонь. Ничего подобного. Даже воришки полудохлого нигде видно не было — все румяные, круглые, отъевшиеся, разодетые в дорогие одежды. Как будто в сказку попал. Это точно были земли жуткого тирана Энджи Тодороки, как Катсуки слышал?.. Внешним видом этот город напоминал венок из цветов на голове обглоданного мертвеца — Мисфитса в целом. Это было даже смешно, но Катсуки обольщаться не спешил, наученный горьким опытом. Обёртка обёрткой, а вот что под ней творится — хрен его знает, но Бакуго это было не особенно интересно. На языке всё еще вкусно перекатывались слова «сокровище» и «деньги». За его спиной послышалось движение, а после и шумный вдох прямо над ухом. Киришима с восхищением вздохнул и едва не вывалился из повозки вниз головой. Он не был тут ни разу, хотя был наслышан о столице. Тут всё так и сверкало, если сравнивать с теми городами, где они побывали за последние недели три, что кажется — вот-вот ослепнешь. Киришима неожиданно ощутил себя слишком грязным и уродливым для такого места, и ему захотелось спрятаться обратно в повозку с дырявым укрытием. Бакуго пришёл в себя и решил, что не стоит долго стоять на месте и привлекать лишнее внимание стражи. Он потянул на себя поводья, заставляя лошадь повернуть вправо и пойти в нужном направлении, и начал высматривать родные глазу грязь и кровь. Оная нашлась где-то… где-то в самой заднице, потому что Бакуго так заебался поворачивать туда-сюда, что уже даже потерялся в пространстве среди одинаковых каменных домов уже не уверенный, что сможет выехать обратно на главную дорогу. Впрочем, сейчас это его не особо сильно волновало. Он был вымотан дорогой, дождём, а после — солнцепёком и голодом. Хотелось скорее поесть и завалиться спать, но прежде… — Эй, двумордый выродок, ты заикался, что родом с этих земель. Знаешь этот город? Отлично. — Бакуго даже не дожидался ответа. — Главный замок я и сам найду, не дураком, чай, родился, мне нужны хоть какие-то сведения о страже города. Это приоритет. — С чего ты решил, что я что-то скажу тебе? — Шото подал свой хриплый голос неожиданно резко и сразу, хотя обычно он обдумывал слова перед тем как что-то сказать. — С того, что эти крохотные крупицы информации могут стоить тебе руки, ноги или даже головы. Уж поверь, я не только угрожать горазд. — Катсуки долго уговаривать не собирался, вернее, не собирался вообще. Не хочешь — твои проблемы. Для Шото слова прозвучали разумно. Не то чтобы он так уж рвался предавать корону и сливать психопату, держащему его в плену, все подробности, но и насолить отцу страсть как хотелось. Не любил он его всей душой. Для него деньги и статус значили гораздо большее, чем семья, честь и что-то в таком духе. Да к черту честь, хоть какие-то понятия о совести. Но нет. Всё по-прежнему оставалось на своих местах: старшую сестру отдавали буквально в рабство ходячему куску сала, но важной шишке с хорошей сильной армией; одного из старших братьев как год уж женили по контракту на миловидной девчушке, которой и пятнадцати отроду не стукнуло, но знатной змее. С ней шло приданое в виде трёх богатых угольных шахт да добротный сундук золота. Брат понемногу спивался в пабах, а смотреть на это сил не было. С самым старшим, Тойей, вообще черт пойми что произошло лет так двадцать назад, если не больше. То ли умер он, то ли похитили враги ради выкупа — история мутная, а отец всё молчит да отмахивается. Шото его в лицо видеть не видел, даже не застал — родился немногим позже. Был ли Тойя на самом деле? Поди разберись сейчас. — Замок надёжно охраняется — это всё, что тебе нужно знать, если хочешь целый и с головой на плечах уйти из города. Капитан стражи — строгий тип, разбираться не любит, а правитель наш всецело доверяет ему. — Шото говорил как-то ностальгически, чуть скучающе и лениво, причмокнул липкими от жажды губами и прикрыл глаза. — Срать я хотел на капитанов твоих, — Бакуго отмахнулся, но принял к сведению, — приду и возьму силой. Шото не сдерживается и сквозь плотно сжатые губы прыскает от смеха, но через секунду скрывает это за мнимым кашлем. Бакуго таким не провести, а потому пленник был пнут под зад. Киришима всё молчит, смотрит на них из тьмы капюшона острым взглядом и тоже принимает к сведению. Он закусывает нижнюю губу, почти прокусывая — боль в дёснах еще беспокоит — и ловит себя на мысли, что жаждет до белых костяшек рук Бакуго на себе. Не важно как, хоть души он его, избивай до полусмерти и кроши его тело. Вот прямо как он сейчас ударил Шото. Катсуки всё еще внушал Эйджиро благоговейный страх, но вместе с тем восхищение силой и характером. Под плащом он грубыми пальцами вцепился в колено, пытаясь отрезвить себя. О чем он, блять, таком думает? Киришима старается заставить себя чувствовать вину и стыд за такие мысли или хотя бы страх, но ничего не выходит. Он ничего не чувствует, кроме мазохистского желания. Это по-настоящему страшно. «Видимо, — мелькает мысль в голове Эйджиро, когда он с трудом моргает, смачивая высохшие глазные яблоки, — Саббат протёк. Надо сказать Катсуки». Но бесконтрольной бушующей силы он не чувствовал, возбуждения — тоже. Ни Бакуго, ни Шото не лежали в припадке от дикого желания совокупляться… И он молчит, сокрушается над собой, зажёвывая собственную щёку, и поскорее мечтает добраться до дома, откуда сбежал не так давно, чтобы Мамочка прибила его. — Киришима, — парень вздрагивает от звука собственного имени и всё-таки прокусывает щёку; рот наполняется кровью, — этого в мешок пихай. — Катсуки рассудил так: раз живёт двумордый где-то в этих местах, то его могут узнать и позвать стражу — нахуй надо такие проблемы. — А ты, — он обратился к пленнику, — только попробуй двинуться лишний раз, псина… Дважды повторять не было необходимости. Бакуго взял свой затасканный мешок с добром, а Киришима уже свой, с Шото, и оба спрыгнули с повозки на твёрдую мощёную дорогу аккурат перед дверьми ночлежки. Эти заведения стали Бакуго уже вторым домом. Киришиме же они больше осточертели, но говорить об этом вслух он, конечно, не станет, ибо тогда его оставят спать прямо тут, на дороге, под порогом. Пол в комнате был немногим лучше, но так он хотя бы под крышей, а ещё Бакуго «с барского плеча» может одолжить на ночь свой плащ. Ну, как одолжить… Не настучит по тыкве за то, что Киришима его стащит. Ночлежка встретила уставших путников чистым залом с деревянными столами и табуретами, запахом свежего хлеба и жареного мяса. На стенах висели почти ровными рядами керосиновые лампы, вокруг которых суетились редкие мошки. Откуда-то из глубины помещения слышался крик повара, недовольного скоростью работы нерасторопных служек, а в дальний тёмный угол, прямо под стол, уже блевал перепивший мужик. Бакуго почти почувствовал тонкую натянутую расслабленность и эфемерную радость. Наконец-то что-то родное и людское, не то что эта вымораживающая до костей главная улица, которая была пропитана ложью и притворством — Бакуго был уверен, что портянки пропитываются потом. Едко и основательно. Территория Тодороки нравилась ему все меньше с каждой мыслью. Зато Киришима, кажется, не отягощал себя такими думами, скидывая Шото на пол у стенки и тут же быстренько занимая стол. Катсуки немного кольнула под рёбрами его наглость. Помнится, он обещался, что кормить его не будет, однако как-то так каждый раз получалось, что Эйджиро всё равно ел с ним за одним столом. И Бакуго было плевать. Чёрт знает, как он это делал. Во всяком случае, сейчас тот тоже ждал трапезы. Но всё же открывать рот не решился, когда к ним уже подбежала служка — запыхавшаяся и дико вспотевшая малая от беготни и жара кухни, которой юбчонку деревенского платья задирали все, кому не лень. Бакуго предпочёл пренебречь таким удовольствием — девка была еще мелкая, фигура прямоугольная, тощая, плоская. Сама она была бледная, с жидкими тёмными волосами. Даже посмотреть особо не на что. И Бакуго отвернулся. Сейчас он больше хотел думать о том, как лучше всего забраться в охраняемый замок, украсть «Яйцо» и при этом не угодить на виселицу. Катсуки решил для начала осмотреть окрестности замка, побродить вокруг и поискать левые входы-выходы. Осталось только придумать, куда деть его головную боль…Глава 19: Тодороки.
15 июня 2019 г. в 20:20
Скомканная бумага который раз улетела за спину, а парень с громким стуком уронил голову на стол. Лоб тут же отозвался пульсирующей болью, отчего нос рефлекторно поморщился. День был откровенным дерьмом.
Не то чтобы он когда-нибудь был лучше, но сегодня это чувствовалось слишком явно.
Мамочка была в гневе.
Иида поднял голову, зализал растрепавшиеся сальные волосы, потёр двумя пальцами переносицу и попытался понять, что он вообще делает не так. Уже который час он сидел в своём уголке в доме, где жили три его брата погодки, и пытался выбрать хотя бы одного ребёнка из всех его братьев и сестёр, которым вполне можно было доверить дело и которые точно не подохнут в канаве через день вылазки. В плане доверия на эту роль идеально подходила Ашидо, но покидать территорию ей запрещено, да и мелкая слишком. Есть ещё одна тройка, но Иида пока сомневался в них.
В плане качества выполнения задания подошёл бы «Даби», но от него уже неделю ничего не было слышно, что странным не являлось. Он вполне, как обычно, мог застрять в кабаке на пару недель. Спустить все заработанные деньги на выпивку и шлюх для «Даби» было делом привычным. Благо его близкие отношения со стариком Оджиро и самой Мамочкой позволяли ему подолгу не появляться дома и вообще в Нинге.
«Безалаберная мразь», — сказал бы Иида ему в лицо, но его здесь не было. Это не зависть, нет. Лишь искреннее недоумение и отвращение к человеку, который удостоился такой чести, но не ценил этого.
В прочем, на одном ублюдке свет клином не сошёлся. Есть ещё ответственные лица, как считал сам Тиджиро, и осталось их только найти.
Вариантов у Ииды было не так много, как могло показаться на первый взгляд. Только вылезших из яслей молокососов он отправить не мог, ибо неопытны да и доверия к ним нет. Старших, к которым наблюдалось и доверие и у которых был опыт, отправлять тоже не стоило, ибо Мама постоянно нагружала их какой-нибудь «важной» работой. Оставалась только ниша с ребятами среднего возраста, как и сам Иида.
Требовалось всё хорошенько обдумать и взвесить.
Кью лениво вышагивал по скрипучему деревянному полу, пихнув руки в карманы льняных штанов и окидывая брезгливым взглядом стены, вымазанные глиной и известью. Во многих местах она полопалась и обвалилась, открывая некрасивый вид на деревянный каркас. На грязно-белых стенах кое-где виднелись редкие кровавые вкрапления — следы потасовок между братьями и сёстрами, «пока Мамка не видит». Кровь давно задубела и въелась в стены этого и остальных домов, в которых жили дети. Отвратительно.
Аояма сморщил нос и поспешил прикрыть нижнюю часть лица платком, который всегда лежал в его левом кармане. Как только он думал о том, что его милые сестрички вырывают друг другу клочья волос и разбивают худые лица до крови, становилось тошно. Парни вытворяли вещи друг с другом и похуже вырывания волос и разбивания лиц, и выглядело это не менее отвратительно, но они хотя бы так устанавливали лидерство. А девчонки?..
Кью хотелось плакать. И убивать. Желательно убивать своих братьев и сестёр, чтоб не дрались больше никогда уж точно, но тогда Мамочка велит его в кекс заживо запихнуть и приготовить. Приходилось терпеть и иногда промачивать платок бессильными слезами.
День был отвратительным.
Еще одной заботой Кью с недавнего времени стали странные зашифрованные надписи на одном из двух скомканных листиках, что он нашёл в покоях Мамочки. Кью почти не сомневался, что это именно шифр. Только вот чтобы расшифровать это, нужно знать код. Кью его не знал.
Вообще, это лишь теория, которая имеет место. Спрашивать о коде у кого-либо из его братьев было делом бесполезным, тут читать-то умеют единицы. Можно было спросить Ииду, но маловероятно, что он что-то знал. Да и Мамке ещё доложит, а этого нужно было избежать любой ценой. У Кью было предчувствие, что о находке Мамка не должна знать вообще. Если даже она и обнаружит, что комков бумаги нет, то уж пусть лучше думает, что их всего лишь выбросили. Это лучший исход, который мог предположить Аояма.
Парень наконец остановился. Перед ним возвышалась массивная деревянная дверь, доски которой были крепко сцеплены между собой черными железными пластинами. В эту комнату он никогда не заходил. Туда вообще никто не заходил, насколько Аояма помнил. Мало того, тут даже рядом домов уже годков пять нет, чтобы шпана ошивалась в пыльных коридорах, пока старшие не видят. Самому Кью пришлось изрядно постараться, чтобы пролезть между деревьями и добраться до заросшей постройки, в которой когда-то, очевидно, частенько бывали. Кью даже постарался и буквально пару часов назад спиздил у зазевавшегося ключника, которого до этого напоил слабым соком Сонной одури, большую связку ключей, которая сейчас оттягивала ремень под рубашкой. Он был точно уверен, что нужный ключ от этой двери в главной связке. Остаётся только подобрать его и узнать, что находится за дверью. Возможно, зацепка какая, возможно, просто пустое и заброшенное помещение, которое когда-то могло служить складом… Под рёбрами уже клокотало голодное любопытство.