Парадокс: Побег

      В церкви было ужасно душно. Витражные стёкла в оконных проёмах смотрелись, безусловно, красиво, богато и эффектно, но были наглухо закрыты, из-за чего помещение плохо проветривалось. В единственной комнате тут, огромной зале, спёртый воздух вонял ладаном и сонной одурью. У стены, напротив входных дверей, прямо под гигантским, отлитым из золота, солнцем стояла белая статуя женщины, облаченной в одну накидку. Глазницы ее, что примечательно, были абсолютно пустые: в каменной голове действительно оказались две черные дыры вместо глаз. За её спиной были сложены ангельские крылья. В разноцветном свете от витражей она буквально сияла. Зрелище было завораживающим. Бакуго даже задержал дыхание на пару секунд, но тут же быстро пришел в себя, продолжая бегло осматривать помещение, в котором, кроме этой самой статуи, солнца и лавок из тёмного дерева, что стояли в четыре ровных ряда, ничего не было. Разве что пара канделябр с незажжёнными свечами по углам.       Бакуго посмотрел под ноги, оглядел всё, что только могло уловить зрение с того места, где он стоял, и по привычке свёл брови вместе. Слишком тихо. Разве в это время в церкви обычно не бывает много прихожан? Не тот день? Во всяком случае, не прихожане, так сёстры или отцы должны быть тут. Катсуки резко обернулся к шедшему позади него мальчонке с глазами-блюдцами. Тот все еще стоял там с той же самой, будто приклеенной, улыбкой. Это начинало немного выводить из себя.       — Эй, какого черта тут никого нет? — Бакуго рефлекторно сжал руки в кулаки и сильно ссутулился, подавшись при этом немного вперёд, точно готовый напрыгнуть на добычу, как дикий зверь.       — Ох, простите, милейший. Вы ожидали оркестр и банкет в вашу честь? Мы не ждали гостей, прошу простить. — Этот парень точно издевался, даже если не менялся при этом в лице. В голосе сквозила ненависть ко всему живому, даже если он всё еще говорил с добродушной улыбкой. Катсуки скрипнул зубами и уже хотел было пустить руку за пазуху, где находился нож, но Киришима, видимо, почуял, что пахнет жареным, и решил ситуацию сгладить. Бакуго его за самоволку чуть на месте не прибил.       — Никаких банкетов мы не ждали, друг. Просто нас в первый раз отправили в Хель, вот мы и не знаем, что тут к чему.       Эйджиро врал неожиданно хорошо. Или реально верил в то, что говорит. Скорее всего второе, потому что мозгов на первое ему бы явно не хватило — сходу придумать и не проколоться в поведении. Бакуго пристально посмотрел на парня с веснушками, нехотя выпрямился и отвернулся. Ему уже хотелось поскорее свалить отсюда в замок, где ждёт его то, зачем он вообще сюда припёрся. Да и не столько желание наживы побуждало его покинуть церковь. Чутьё охотника слабенько колыхалось где-то над солнечным сплетением, вынуждая чувствовать дискомфорт и напряженность. Что-то и вправду было не так.       — Ну раз всё так обернулось, то почему бы вам не остаться на ужин? Его высокопреосвященство будет рад выпить с такими гостями бокал вина за едой. Не обижайте нас. — Мальчик приложил руку, обёрнутую в белую перчатку, к груди и немного прищурил глаза, будто в улыбке. Но Катсуки такой дешёвкой не одурачишь: этот малец и рад бы резню устроить (по глазам видно), да что-то мешает. Катсуки решил, что и слава Богу. Киришима, видимо, повёлся на слова и улыбочку и с радостью закивал головой. Что за бесполезный болван. Но отказываться уже нельзя — Бакуго не знает, чего ожидать от этих идиотов в рясах, а раз уж он выдает себя за Джиро, то надо соответствовать. И это бесит.       Мальчишка провел путешественников за одну из колонн, что упирались в потолок и поддерживали его. В стене оказался проход, который изначально заметить было трудно, так как дверь сливалась со стеной. А за ней виднелась лестница, ведущая вниз. Оттуда тянуло холодком и немного сыростью.       Мальчик пошёл первым, Бакуго же двинулся следом, но всё же следил, чтоб и придурок шёл следом. И придурок шёл.       Там, куда привел их подросток, было сыро, но никаких следов плесени или гниения дерева не было видно и терпко пахло вином. Бакуго сравнил ощущения от запаха вина и воздействия силы Киришимы — эффект похожий, но в «убойности» различался сильно. Аромат вина только немного кружил голову, щекотал ноздри, поднимал температуру и разжигал аппетит, чего не скажешь о силе. Она в прямом смысле подчиняла.       За красной тяжёлой занавеской находилась небольшая комнатка. Стены и потолок были обшиты деревом. На полу лежал мягкий и незатоптанный ковёр тёмно-красного цвета, а в центре стоял круглый маленький столик, с двух сторон от которого стояла пара кресел. Прямо у самой занавески в стену были вмурованы полки, на которых горлышком к комнате одна к одной лежали бутылки. Комнатку освещала одна лишь керосиновая лампа под потолком.       Оба кресла были заняты.       В одном сидел уже знакомый странникам епископ с полупустым бокалом в руке, а второе занимал незнакомый молодой парень в простой одежде. Но Бакуго не спешил причислять его к простым работягам, потому как вряд ли сюда попадают обычные люди. У парня были светлые волосы, но более темного оттенка, нежели у самого Бакуго, худое тело с неестественно зеленоватой кожей — если это, конечно, был не всего лишь эффект от тусклого света — и пронзительным взглядом. Даже такому закалённому человеку, как Катсуки, стало не по себе. Киришима так вообще отступил на шаг назад.       — Спасибо, что проводил наших дорогих гостей, Мидория, можешь идти.        И парень, видимо, тихо вышел, потому что Бакуго не оборачивался и не слышал никаких шагов. И это было странно, это напрягало, но оторвать глаз от чужого взгляда было непосильной задачей. Молодой блондин отставил свой бокал на столик, закинул ногу на ногу, сложил руки в замок и откинулся на спинку.       — «А», малыш, как же давно мы с тобой не виделись. Я успел соскучиться по тебе. — Он говорил уверенно, с отцовской улыбкой настолько правдоподобно искренней, что у самого Бакуго защемило в груди. Но Эйджиро, кажется, был на его счёт совсем другого мнения.       — Чтоб ты сдох! — Киришима едва ли не сплёвывает прямо на ковер, а Катсуки не в силах скрыть секундного удивления. Он впервые слышал от Киришимы тон, полный презрения, бессильной злобы и ненависти. Даже Бакуго за все его издевательства такого не получал в ответ. Стало немного обидно за себя. — Бесчувственная тварь. Я не прощу тебя никогда!       В прохладной комнате неожиданно стало жарко. От такой резкой смены температуры у Бакуго ещё сильнее закружилась голова, и ему пришлось опереться рукой о стену, чтобы не упасть.       Киришиму потряхивало. Он шумно дышал и в упор смотрел из-под капюшона на своего старшего брата, почти отца, в котором он так сильно разочаровался.       Епископ выронил бокал из рук; вино залило белую полосу на рясе, растеклось по коленям и не успевшими впитаться алыми струями потекло на пол. Бокал прокатился по ковру и замер у ножки стола. Мужчина схватился за грудь, комкая в пальцах выглаженную рясу, и захрипел. Ему явно стало слишком плохо от резко забурлившей крови в венах, того и гляди вот-вот копыта откинет. Но, судя по приподнявшейся рясе в районе паха — сила работала на ура. И как бы не был рад Бакуго тому, что это легко обезвреживает врага, он сам сейчас либо там же помер бы, либо накинулся бы на кого-нибудь с желанием присунуть. И Бакуго тошнило от этой мысли, потому что она показалась ему не навязчивой и вовсе не противной, а очень даже возбуждающей.       Оджиро держался не лучше. Его лицо перекосило, будто от боли, а сам он схватился за собственное горло.       Епископ уже почти не двигался, развалившись на кресле. Уже не жилец. А Бакуго ещё пока хотел жить. Оджиро тоже.       Бакуго пришлось сжать зубы и оттолкнуться от стены, чтобы сбить своим весом Киришиму и заставить того прийти в себя. Это сработало, потому что истерика Эйджиро утихла, а сам он, кажется, отключился. В комнате постепенно снова стало прохладнее. Это отрезвляет голову. И Оджиро приходит в себя первый. Он соскакивает с кресла, в которое ещё пару секунд назад вцеплялся, как безумный, и в два шага достигает полусознательных парней. Своего непутёвого брата Маширао хватает за горло, но тот даже не сопротивляется — рук и тех поднять не в силах, а Бакуго же пинает под рёбра. Вполсилы — большее, на что хватило Оджиро. Но даже этого было достаточно, чтобы заставить Бакуго не вставать на ноги.       — Ты, щенок, суёшь свой поганый нос туда, куда не просят! — Оджиро отбрасывает Киришиму к столику и тут же наклоняется, чтобы за грудки поднять Бакуго над собой. — Я могу прямо сейчас перегрызть тебе глотку и ты сдохнешь, как вшивая псина. Хочешь этого? — Бакуго даже не понимал сути вопроса. Что за бред? Катсуки собирает слюну на языке и с силой харкает в лицо Оджиро. Такая маленькая месть. — Ну это ты зря.       Оджиро ставит на дрожащие ноги Бакуго и не медля бьёт лбом тому в лицо, метясь в нос, но Бакуго наклоняет голову, так что удар только соскальзывает по скуле, и сам поднимает ослабленные руки, чтобы сдавить чужую шею. Получается хреново. Оджиро только криво усмехается жалкой попытке, напрягает шею и делает шаг вперед, чтобы прижать Бакуго к стене и наконец освободить хоть одну руку. Врезать в это наглое лицо ему хотелось давно. По крайней мере с того момента, как Оджиро узнал, что братец его непутёвый пошёл с этим недоумком.       — И как такое подобие человека смогло подчинить себе тебя, Киришима? — Маширао обращается к брату, но даже не смотрит на него, предпочитая медленно сдавливать чужую шею и наблюдать за эстетической красотой синеющих губ перед собой. — А хотя, знаешь, я тут подумал и решил, что ты вполне можешь вернуть себе моё уважение. — Оджиро разжимает руки, отчего Бакуго съезжает по стене вниз, хрипит и пытается начать дышать. Перед глазами все еще мелькают черные пятна, а слюна капает на пол из приоткрытого рта. Бакуго чувствовал себя полностью униженным, хотя понимал, что с ним случались вещи и похуже. Катсуки уже схватил было свой нож, даже не отдышавшись толком, но Оджиро тут же выбил его мыском из слабой хватки. Оружие пару раз звонко ударилось о дерево рукоятью и замерло где-то за занавеской.       — Эйджиро, держу пари, что ты мечтал давно прибить это ничтожество и сбежать. Я даю тебе шанс. Принеси его голову Мамочке, и она простит тебя. Мы снова станем друзьями. Давай же.       Маширао кидает свой кинжал к ногам Киришимы и ждёт. Тот сглатывает и дрожит. Больше от истерики, но какова бы не была причина — руки ходуном ходили. Оружие в них — тоже.       — Да хрена с два такой отброс, как ты, убьёт меня. — Бакуго опирается на трясущиеся руки, тяжело и шумно втягивает в себя воздух, смотрит снизу вверх на Оджиро буквально прожигает взглядом. Даже непонятно кому именно была адресована эта фраза — Оджиро или такому же полуживому Киришиме.       — Да что ты говоришь? — Маширао наклоняется к Катсуки с безумной, но довольной улыбкой, сгребает в кулак светлые жирные волосы и тянет вверх, чтобы Бакуго поднял голову. — А не всё ли равно, от чьей руки? Ты выблядок, выблядком и закончишь. Условий нет.       — А это не тебе решать. — Бакуго с удивлением для себя приподнимается и хватает чужую руку в попытке скинуть ту со своей головы. — Я пришёл в Мисфитс не за тем, чтоб сдохнуть вот так…       —Зачем же ты пришёл тогда? — Оджиро, кажется, был искренне удивлен чужими словами. По его мнению, сюда приходят только подыхать?       — За своим именем.       Зрачки глаз у Маширао резко сужаются, что их уже почти не видно, и сам он начинает хохотать истерически и захлёбываясь. Бакуго снова плюёт тому в лицо, однако в этот раз промахивается, а Оджиро в отместку впечатывает его лицо в пол и разгибается.       Эйджиро опирается на столик, случайно сбрасывает при этом открытую бутылку вина, содержимое которой растекается по ковру, и загнанно смотрит. Капюшон давно слетел с головы, открывая вид на красноватого цвета кожу, черные волосы, которые отсвечивали, как проволока, и острые желтоватые зубки. Оджиро каблуком сапога придавливает правую руку Бакуго к полу, давит всем весом, будто реально хочет сломать ее. Катсуки только вскрикивает, проклинает сквозь зубы и ищет, как бы выкрутиться. Он не может вот так подохнуть. Не сегодня. Не сейчас.       — Чего ты ждёшь? Вот же он, перед тобой.       Оджиро понижает голос почти до шёпота, давит на мозг и заставляет дрожать уже не от истерики. По коже мурашки, аж каждый волосок встаёт дыбом. Киришима делает осторожный шаг вперёд и до белых костяшек сжимает рукоять кинжала в руке.       Он смотрит в глаза Катсуки, который только скалится и взглядом говорит «Давай, попробуй меня коснуться, и я тут же убью тебя». Даже перед лицом смерти не дрожит.       Киришима всегда хвастал, что на вылазках он легко убивал, если была необходимость, но, по правде, он не мог задавить даже котёнка. Узнай об этом в семье — жизни бы не было. И, черт, каким же Бакуго был смелым. Он не колеблется, даже пытаясь принять смерть, а Киришима… Ну он боялся.       — Аргх, бесполезный, бесхребетный идиот. Никогда от тебя пользы не было. Жаль, что тебя ещё в колыбели не удавили! — Оджиро резко подается вперед, чтобы выхватить свой кинжал из рук.       Киришима стискивает зубы и делает свой выбор.       Пусть он всю жизнь для своих братьев и сестёр, да даже для себя, был слабаком, притворщиком, размазнёй и далее по списку, но у него тоже было достоинство, тоже была сила. Он тоже таил обиду. Даже если он не убивал, жалел всех подряд, когда-то это должно было измениться, когда-то бы вся его злость и обида разрослась до такой степени, что держать ее внутри больше бы не было сил. Возможно, это когда-то являлось этим днём, часом и минутой.       Эйджиро с решительным криком вонзает кинжал с размаху прямо в шею, давит до конца, пока брызги горячей крови окропляют его руки, лицо, плащ и волосы. Бакуго смотрит снизу вверх во все глаза. Его лицо и волосы тоже покрывают капли крови, но он этого совсем не замечает.       Киришима только что переступил через себя и вонзил кинжал в шею собственному брату. Тому, кто воспитал его. Как же сильно Киришима должен был его ненавидеть…       Тяжелая туша падает на колени с оружием в шее, которое Киришима выпустил; изо рта вырывается булькающий хрип и большой ком крови, который заливает подбородок, рукоять и одежду. Катсуки чует привычный запах металла, который перебивает сырость и вино. И его тошнит. Бакуго ещё секунду смотрит на умирающее тело, а потом блюёт прямо на ковёр.       Через несколько секунд все затихает.       Эйджиро так и стоит истуканом над собственноручно убитым братом, смотрит на него, не моргая, и не чувствует ничего внутри. Даже биения сердца. Несмотря на это, глаза всё же застилает мутная пелена, а Киришима рукавом смахивает пустые слёзы. Оджиро не стоил того, чтобы по нему их проливать. Так считал Эйджиро. Слишком много зла он натворил.       Бакуго всё же как-то поднимается, трёт больную руку здоровой и встаёт рядом с Киришимой, так же смотрит на труп. Молча.       — Закопаем? — Бакуго подаёт хриплый голос, но всё-таки не очень хочет сейчас что-либо делать. Вообще, следовало бы отрубить этому жмуру голову и передать тем, от кого Бакуго, собственно, и сбежал в Мисфитс, но озвучивать пока что этого не торопился.       — Обойдётся. Ненавижу его…       — Замечательно. Тогда, думаю, ты не будешь против, если я заберу его голову. Она ему больше не пригодится.       Бакуго, шатаясь, делает пару шагов, выдирает из плоти кинжал, им же перерезает шею, рубит позвонки и уже за волосы поднимает лёгкую голову. Из шеи выливалась кровь. Кинжал Бакуго решил не бросать тут. Славное оружие. Он бегло осмотрел залитую кровью и вином комнатку и прошагал к занавесям, позади которых был его нож и лестница, ведущая наверх. Катсуки не сказал больше ни слова. Киришима и подавно, только молча пошёл за охотником.