Парадокс: Побег

      В серую стену летит очередная фарфоровая чашка с замечательной росписью красными цветами и разбивается на десяток осколков. Парочка самых крупных с почти оглушительным звоном падают на холодный пол, а следом за ними — мелкой крошкой остальные части. К чашке таким же путём присоединяется блюдце, на котором всё ещё находилась недоеденная часть пирожного. К слову, пирожное теперь было размазано по стенам, а ошмётки белкового крема — по волосам Ииды. На неожиданное их появление на своих волосах он почти не обратил внимания, будучи напряжённым. Его сейчас можно было натягивать на лук вместо тетивы.       Мамочка — какое удивление! — снова была не в духе.       «Т»-Джиро выточенным жестом сжал губы, прищурил глаза, надеясь, что ваза с фруктами не прилетит ему в голову, да и вообще никуда не прилетит. День был дерьмовым с самого восхода солнца.       — Мам… от Оджиро, я повторюсь, нет никаких вестей уже вот седьмой день. До этого отчёты поступали регулярно каждые два дня. С ним могло что-то случиться.       — К чёрту Оджиро! Какого хрена от Даби ничего не слышно?! — Молодая женщина была на грани истерики, но какие-то крупицы самообладания всё ещё сдерживали её. — Сколько дней от него нет вестей? — уже более спокойным тоном спросила она, прилизывая пушащиеся тёмно-фиолетовые волосы, которые растрепались от резких движений.       — От начала его вылазки и по сегодняшний день включительно, — официально начал отчитываться Иида, — тридцать два дня.       Ваза с фруктами таки была запущена в стену. Иида отошёл на шаг влево, почти не двигая телом, будто оно одеревенело, чтобы металлическая тяжёлая посудина не пробила ему голову. С глухим стуком фрукты попадали на пол к многочисленным осколкам и раскатились в стороны.       — Чёрт бы их всех побрал! У меня заканчивается материал, где этих идиотов черти носят?.. — Мамочка широкими шагами пересекала комнату от одного угла к другому.       — Осмелюсь сообщить, что из столицы Хель со дня на день должно быть новое поступление. Но ясли ещё пока полны, вам не о чем переживать. — Иида был холоден снаружи, как айсберг, и настолько же эмоционально непрошибаем. Внутренности же тряслись желейными кусками каждый раз, когда Мамочка открывала рот. Эта страшная женщина могла сделать что угодно. Абсолютно всё, что придёт ей в голову. А фантазией и соображаловкой природа её не обидела ни на грамм.       — Отлично, — женщина выпрямилась, разминая шею, — что с образцом «Эй»? Он очень важен для меня, ты же помнишь? — с нажимом спросила женщина.       — Конечно. — Иида поёжился под ледяным и колючим взглядом и поторопился найти нужные страницы из всей той кипы, что он носил с собой. — В недавнем докладе из Хель было сказано, что им встретился один из Джиро: острозубый и красноглазый. Он был в сопровождении подозрительного человека. Вроде, они направляются в Нингу. Встретить?       — Не стоит. Сам прибежит, как миленький. Остальным ни слова. — Мамочка снова давила не терпящим возражений голосом на своего «сына». — И выясни, наконец, что-нибудь про тех двух пропавших идиотов. Если они где-то спились — убью.       Иида кивнул, ничего не сказав, и с досады закусил губу. Эта женщина была по-настоящему жестока ко всем, кто её окружает. И черт бы побрал всё, чем занимается Иида. Он сообщил ровным отточенным тоном, что закончил доклад, развернулся на одних пятках и вышел из холодного помещения в духоту близящейся осени.       Который день Иида терзался мыслями о том, что он что-то делает не так. И, блять, да! Он всё делает не так. Эта сумасшедшая старуха в край из ума выжила. Это было ясно с самого начала, но на что-то Тиджиро ещё надеялся.       Жухлая трава, сухая стоптанная земля и запах компоста ничерта не навевал оптимизма. Стремительно проплывающие облака периодически скрывали лучи палящего солнца, чем изрядно облегчали жизнь. На улице было достаточно пусто, но это и неудивительно — время обеда. Все сейчас набивают брюхо.       Тиджиро усмехнулся, краем глаза посматривая на бесполезные писульки в своих руках. Иида думал. Много о чём.       Кажется, он где-то очень давно свернул вообще не туда. Стоило ли теперь развернуться и идти обратно? Иида подумал о десятках украденных детей, с которыми провёл всю свою сознательную жизнь, хотя сам, наверняка, оказался в Нинге таким же путём. Возможно, его родители мертвы или оплакивают его потерю или просто его продали… Или всё сразу. Он даже не знал точно, откуда родом. Мог только догадываться по особенностям внешности и то очень поверхностно, опираясь на неточные описания в книгах, а так же на то, что с младенчества живёт здесь. Местный климат тоже повлиял на его внешность, наверняка сделав его кожу на пару тонов темнее и суше, а волосы — светлее. Тех детей, что помладше и постарше, тоже оплакивали родители, или продали, или их убили, впрочем, та же ситуация. И это чертовски его печалило. Он даже задался вопросом «А для чего, собственно, они все нужны?». В особые тайны его, конечно, не посвящали — много чести — но кое-что он знал. Немногое, но знал. И это немногое вкупе с правильным подходом к использованию могло спасти его шкуру и шкурки если не всех, то многих детей от «инициации», после которой выживает, скажем, немногий.       Иида вздохнул, ещё раз осмотрел пустую местность и, перехватив поудобнее бумаги, пошёл до своего дома, чтобы как обычно свалить макулатуру в угол стола, а потом пойти и проследить, чтобы старшие младших едой не забросали. Ему стоит всё обдумать ещё раз в свободную минуту, если та у него найдётся.       А находилась она далеко не всегда. ***       Бакуго резко распахивает глаза, совершенно не обращая внимания на то, что от таких резких движений и солнца они начинают слезиться, а следом уже рывком принимает сидячее положение. Он поворачивает голову в сторону, откуда доносится крик и на секунду успокаивается, видя, что опасности нет. Но всё равно отбрасывает в сторону вычурно-красное покрывало, которое спасало от холодных ночей и которым он укрывался, и на четвереньках подползает к верещащему во сне Киришиме. Это случается далеко не в первый раз, но Бакуго до сих пор не может понять, что того терзает так сильно, что доводит до частых кошмаров. Впрочем, делом это было левым.       После пары несильных пощёчин Эйджиро наконец открывает глаза, ещё секунд десять невидяще смотрит перед собой, прямо в потолок повозки, и пытается отдышаться. Скулы красные, что отчётливо видны на пусть и загорелом, но бледном сейчас лице. Киришима откровенно ревёт, но этого, походу, вообще не замечает, вцепившись мёртвой хваткой в бакуговский плащ, который хозяин вчера вечером так и не сумел отобрать. Впрочем, тот даже не старался — шмотка ему была без надобности.       — Эй, ты в норме? — Бакуго на всякий случай осторожно сдвинул руку к поясу, где на ремнях был привязан нож. Он не знал, чего ожидать от Киришимы, поэтому каждый раз был во всеоружии. При этом свободной рукой он помахал перед лицом парня, проверяя, обратит ли тот внимание.       — Д-да… Я… — Эйджиро в последний раз вздохнул, успокаивая сердцебиение, а после перевернулся на бок, пытаясь с тихим кряхтением встать. — Я нормально. Дурной сон приснился. — Киришима поддёрнул верхней губой, пытаясь выдавить хоть какую-то улыбку, но это было настолько убого, что Бакуго уже отмахнулся, лишь бы тот прекратил мучить и взор Касуки, и своё лицо. Эйджиро втянул сопли, чтоб нос пробило, а потом вытер предплечьем глаза. Теперь скулы казались ещё краснее, равно как и нос.       — Отлично. Раз уж ты больше не собираешься спать, то напои лошадь. — Бакуго поднялся на ноги и, скрючившись в три погибели, всё же выбрался из повозки в прохладное утро и спрыгнул на дорогу, пыль на которой прибила ночная морось. Он осмотрелся, но, решив не заморачиваться, зашёл за повозку. Приспустив штаны, Катсуки запрокинул в лёгком блаженстве голову, прикрыл глаза и помочился аккурат на притоптанную дорогу рядом с колесом повозки.       Не то чтобы Киришима не хотел спать, но приказ есть приказ. Да и не хотелось больше возвращаться в кошмар, из которого он только что выбрался. Пришлось откинуть плащи и тоже вылезти из повозки. Кожу тут же обдало прохладным утренним ветром, а солнце приятно обцеловало её. Всё-таки ему не так часто удавалось ходить без плаща, который скрывал тело и в котором порой было чертовски душно. Он вдохнул полной грудью и резко выдохнул. У уха закрутилась какая-то назойливая мушка, которую, поморщившись, Киришима отогнал от себя. Под повозкой на крюке висело пустое деревянное ведро, которое Киришима поторопился снять, а уже с ним спустился к реке. Повозка осталась наверху, на дороге.       На обратном пути Эйджиро немного задержался, оставив ведро на траве, а сам заглянул в кусты.       Бакуго же, уже осмотрев просторы, которые ночью было не особо видно, у реки надрал камыша, где-то добыл мох и отдал всё это на съедение лошади. Теперь бы и самому Бакуго что-нибудь надо было перехватить. Запасы вяленого мяса куда-то неожиданно делись — Бакуго даже догадывался, куда, — но решил промолчать, не желая выслушивать блеяние его попутчика, который сейчас, к слову, раздевался на берегу реки. Нет, вымыться — замечательная идея, но вот сомневаться в том, что вода прямо-таки не ахти температурой, не приходилось. Катсуки вздохнул, глянул последний раз на Киришиму, затем на лениво жующую камыш лошадь и поплёлся в сторону поля. Кто-то же должен был позаботиться о еде.       Впрочем, волноваться особо не пришлось. Бакуго вернулся достаточно скоро с грязными по локоть руками, но довольный. Нарыл немного картофеля и щавеля, один лист которого уже жевал на ходу. Кислый вкус во рту бодрил не хуже холодной воды. Киришима же уже, явно не желая терять попусту время, развёл костёр, обложив его камнями, и жарил рыбу, предварительно надев её на раздобытую палочку. Катсуки скептически посмотрел на эту картину раздумывая о некоторых вещах. Каким образом этот идиот умудрился поймать рыбу, додумался ли её выпотрошить или хотя бы почистить от чешуи, и можно ли её вообще есть. Кто знает, что жрала эта рыба и что в реке водится вообще.       Бакуго, не долго думая, швырнул картофелины в горячую золу, а сам потопал мыть руки от земли.       Впрочем, ели эти двое всё равно одну печёную картошку с солью, потому что у обеих рыбёшек, которых выловил Киришима, было полное брюхо солитёров. Даже выпотороши их, вряд ли они рискнули бы её есть. Зато Бакуго сразу стало понятно, как этот недоумок их поймал.       В путь отправились они только после полудня. Эйджиро сказал, что, если ехать по дороге, то попадут они прямиком в городок Левар, который славится своими пивоварами, а оттуда уже дорога ведёт прямо в Нингу. Но так же можно ехать по прямой, объезжая Левар. Тогда до Нинги они бы добрались всего дней за семь-восемь обычным ходом. Если останавливаться хотя бы на ночь в Леваре, то путь составит где-то дней четырнадцать. Как бы скоро Бакуго не хотел попасть в Нингу, но лошадь не выдержала бы такого долгого пути без должного отдыха и нормальной еды, а судя по карте, вне дороги их ждут только поля и болота. Такой себе путь.       — Ну, на самом деле болота почти все пересохли, — развёл руками Киришима, пальцами левой чуть не заехав в глаз Бакуго, и поспешил прибрать свои грабли, пока Катсуки не надумал их откусить. — Я, когда из дома бежал, проходил там. Но в Левар заехать тоже неплохо. Там такое классное пиво продают… — мечтательно протянул Киришима, выгибая спину и подставляя лицо тёплому ветру. — Я там был всего один раз, года четыре назад. На вылазке. Надо было грохнуть одну старуху и обчистить её, а я с перепугу ужрался в таверне. Но оно того стоило. В итоге Ашидо за меня всё сделала и никому не сказала. Вот времена-то были…       — А старуху-то за что? — безучастно поинтересовался Катсуки. Ему не было интересно, но почему бы и нет. Эйджиро от осознания того, что Бакуго его даже слушает, поперхнулся собственной слюной.       — Приказ был такой. Мы не особо интересовались. — Эйджиро пожал плечами. — Я тогда так перепугался, что нечаянно дал волю силе, а старушка меня чуть не оседлала. Я сбежал и напился. Стрёмно было. — Киришима снова пожал плечами, сел к Бакуго спиной, закидывая правую ногу на облучок, и откинулся на плечо Бакуго.       — А сколько лет старушке было? — Бакуго слабо хлестнул поводьями и зевнул. Когда почувствовал вес на своём плече, то присмотрелся краем глаза и рыкнул на безобразника, чтоб сел нормально, пока Бакуго его из повозки не выкинул. Киришима сел, но отодвигаться не стал, всё ещё касаясь своим коленом колена Бакуго.       — Тридцать восемь, вроде.       — И правда старуха. У тебя бы точно не встал на неё.       — Оо, она была такая старая и худая, что смотреть тошно. У тебя бы тоже не встал, — с довольной улыбкой ответил Киришима, счастливый, что смог как-то подколоть Бакуго. Пусть и не особо удачно, наверное. — Зато на меня…       — Рот закрой, — отрезал Бакуго, совершенно не кстати вспоминая их первую встречу в Скаме. — Без твоей паршивой бесовщины на тебя вообще никто не позарится.       — Обидно вообще-то. Я, знаешь ли, в самом расцвете сил, — Киришима ничуть не обиделся на самом деле, при этом сгибая одну руку в локте и напрягая её, намереваясь показать какие-никакие мышцы.       — Тебе пора уже могилу рыть, старый маразматик, — Бакуго хищно и довольно улыбнулся краем губ, подстёгивая лошадь.       Эйджиро не рискнул указать на тот факт, что они с Бакуго одногодки почти, только показал тому свои зубы, растянув губы в улыбке. Два зуба были металлическими. Бакуго быстро отвёл взгляд, заталкивая лёгкое покалывание чувства вины туда, откуда оно полезло. ***       В помещении стоял гомон. Дети разных возрастов за обе щёки уплетали суп, попутно успевая переговариваться между собой. Три длинных стола были облюбованы детьми уже как минут семь, а шум не торопился стихать. В воздухе витал запах бульона и капусты, а также свежего хлеба. Несмотря на то, что Аояма ел последний раз вчера днём, успешно скормив свой ужин и завтрак кому-то из более прожорливых братьев, суп в себя залить пришлось.       Уже вторую неделю, — Аояма был не уверен, — его преследовали кошмары во снах, а во время бодрствования — фантомный запах гнилого мяса, жужжание роя мух, а краем глаза можно было разглядеть в ещё тёплом хлебе опарышей. Мясо «Кью» есть уже просто не мог. Да что там есть — смотреть.       Лицо давно осунулось, а под глазами залегли тени — сказывался постоянный стресс и недосып. Казалось, что даже волосы больше не лоснились, как раньше.       Кусок хлеба просто не лез в горло. Кто-то из соседей по столу, к счастью, стащил его себе.       Аояма отодвинул пустую тарелку от себя почти в середину стола, сложил руки на него и уложил голову на руки. Ужасно хотелось спать, но каждый раз, как парень закрывал глаза, перед ним вставала картина того, что он видел там, во тьме. Детские трупы, кровь, черви, мухи…       Кью затошнило, а суп уже подступил к горлу. Пришлось судорожно сглотнуть и открыть глаза. Какого чёрта он вообще полез туда? О, сколько раз за всё это время он спрашивал у себя это. Действительно много, но ответ был один и… Это ничерта не нравилось ему. Ответов он не нашёл, нажил только нервный срыв и стресс. Бумажка с непонятным кодом, найденная в комнате Мамы, зловещим жаром давила на его мозг из нагрудного кармана.       Аояма поднял голову, привычным жестом прилизал жёсткую чёлку и вылез из-за стола, забирая свою тарелку, по которой тут же прогремела его собственная ложка. Он не успел дойти до стола, куда вся посуда и скидывалась, как его остановила чья-то большая рука, схватившая его за плечо. Аояма почти подпрыгнул, и подпрыгнул бы, если бы рука буквально не придавливала его к земле, но вот оглушительный пульс сердца, который заклокотал и в горле, и в ушах, и под рёбрами, никто не держал. Скосив взгляд на пальцы, парень немного успокоился — привычные квадратные пальцы, покрытые мозолями на том месте, где обычно лежит перо при письме, неаккуратно обкусанные заусенцы и маленький шрам вдоль безымянного пальца прямо говорили о том, кто его остановил.       — Иида? Я снова что-то не так сделал? — Аояма медленно повернул корпус к старшему брату, глянув на него из-под опущенных ресниц. Впрочем, выглядел он сейчас слишком вымученно и потрёпанно, чтобы показаться игривым или в какой-то степени ядовитым.       — Надо поговорить. — Тиджиро не выглядел нервным, но тем не менее что-то во взгляде вечно невозмутимого и будто деревянного братца определённо было не так. Аояма оглядел столы, видя, что на них, собственно, никто не смотрит, и уже было открыл рот, как Иида сразу же перебил его. — Не здесь. Слишком серьёзный разговор. Приходи к старой яблоне за яслями. Я буду там. Никого с собой не бери.       Привычно отчеканив, как монету, каждое слово, Иида развернулся и вышел вон, оставляя замученного бессонницей и стрессом Аояму стоять с тарелкой в руках и смотреть на выход.