Парадокс: Побег

      Кью смотрит по сторонам — никого постороннего. Дождь моросит — холодный, мерзкий, ненужный, но неотъемлемый кусок осени. Небо тёмное, тяжёлое, мрачное, как состояние самого Кью.       Светлые чистые волосы начали мерзко завиваться от сырости. Аояма скривился, откинул назад начавшую его раздражать чёлку и сплюнул.       Зажатая в руке бумажка, которую он нашёл при том белобрысом, была страницей из книжки, одной из тех, которые не так давно расшифровывал Аояма. Из контекста было непонятно, из чьей она книжки, но и с вырванными листами их не так много. Кью подозревал, что она из Киришиминой. Интуиция это была или что-то иное — хрен знает. Просто чувство такое. И ничего радужного в этой странице не было.       Кью теперь ещё больше уверился в том, что всё делает правильно и давно пора этот абсурд заканчивать.       — Больше тут не безопасно, — говорит Аояма скорее себе, нежели кому-то из присутствующих. Всего их было сейчас девятнадцать: Кью присоединился к мятежникам, чтобы его в собственный план не вмешалась эта кучка детей и ничего не испортила. Вмешательство в дела Мамочки относительно их младшей сестры Момо пришлось отложить на несколько дней, пока мятежники и Кью обговаривали теперь уже общий план. Иида теперь тоже был с ними, хотя каждый из группы был крайне удивлён: один из самых преданных Мамочке людей отвернулся от неё. Это еще раз доказывало то, что старуха совсем с ума сошла. — Я на какое-то время занял Киришиму, так что он не вмешается. Так лучше. Вы узнали, где Мамочка держит Момо?       — Да, но… — подал голос Эф, натягивая капюшон мокрого плаща ниже на голову, пряча лицо от случайных свидетелей извне. — Возникли кое-какие трудности. Момо живёт практически в покоях Мамочки, за стеной, и почти никогда не выходит из здания. Мамочка строго за этим следит. Кажется, тот инцидент с первой успешной Медузой, пропавшей Тоору, повлиял на это. Теперь Мамочка держит удачный образец под замком.       — Продолжение проекта «Бессмертие» было лишь вопросом времени, — встревает Зет очень осторожно, всё еще боясь перебивать старших братьев. — Момо и Киришима давно вошли в период полового созревания, но накануне возобновления проекта Киришима сбежал по неизвестной причине. Это дало нам время собрать силы, но теперь, когда он вернулся… Думаю, времени не осталось вовсе. В ближайшие дни Мамочка возродит исследования.       — Не спешите, — теперь встревает в обсуждение Ашидо, которая присоединилась к мятежникам еще в самом начале зарождения недовольных противников Мамочки.       Конечно, все дети должны были бы восстать против создателя, но не все были готовы на это пойти. Все стоящие тут, все выжившие, вышедшие из яслей, все они были жертвами экспериментов. Их накачивали сыворотками, созданными из животных, насекомых и рептилий, кого-то пытались обратить в растение. Выжили очень немногие, но выжившие и окрепшие обрели свою силу. Ашидо не гордилась своей внешностью и силой из-за этих экспериментов, но деваться ей было некуда.       — О чём ты? — Кью нетерпеливо кривит губы, поглядывая из-под мокрого капюшона, по которому всё еще барабанил дождь, на Ашидо.       — Киришима снова сбежит, — твёрдо говорит Ашидо, посматривая в сторону здания, где находилась комната «инициации», где побывал каждый из них и где сейчас был связан чужеземец. — Я уверена. Тем более сейчас, когда он находится наедине с тем, кто его сюда привёл. Ему нет смысла тут оставаться. А не будет Киришимы, то и Момо не пострадает. Мне так кажется.       — Не будет этого, так Мама создаст ещё одного, — говорит кто-то из толпы, но Кью не может вспомнить обладателя девичьего голоса. — Нужно устранить её саму.       — У неё не получится… — Аояма сдерживает в себе порыв вынуть лезвия из держателей и приставить их к горлу того, кто сказал об устранении Мамочки. Не этим сосункам лезть в такое дело. Кью озаряет догадка и он резко поворачивает голову к Эф. — По крайней мере не ближайшие годы, а может и десятилетие. Каждый из нас получил способность от какого-то животного благодаря экспериментам, но только Киришима был подвержен пыткам дважды, потому что не бывает такого животного, который источает сильный афродизиак. Ей пришлось провернуть этот ужас дважды. — Эф хмурится, но в глазах его Аояма читает полное понимание того, что он слышит.       — А так же киришимин «дефект», — начинает говорить Токоями, но Кью заканчивает за него.       — Непослушание. В записях о Тодороки тоже было сказано о подобном дефекте. Ярко выраженном, но меж тем он всё еще преданный пёс Мамочки. Значит, по своей воле?       — Не хотелось бы так думать, — Ашидо припоминает книжечки, которые принёс им из архива Кью. — Даби самый старший, после «О»-Джиро, и сильный из нас. Кажется, ему подсаживали сыворотки аж троих животных. Вследствие чего его тело не выдержало и пришлось его по кускам собирать, но даже так он выжил и всё еще исполняет её приказы. Может, у него свои причины так делать? Или он просто больной на всю голову.       — Во всяком случае от него уже который месяц ни слуху, ни духу, — подытоживает Аояма.       Аояма буквально на днях, кажется, полностью узнал о том, чего Мамочка добивалась на самом деле, собирая всех этих несчастных детей в одном месте, скрещивая их с разными животными и насекомыми, выделяя их сильнейшие стороны и заставляя появляться на свет ещё более безобразных чудовищ, чем они сами, чтобы они начали работать на человека, хотя даже людьми их, детей, уже нельзя было назвать. Они были монстрами, рождёнными людьми, но оставившие своё человеческий вид по прихоти одного гениального, но безумного человека — их названной Матери.       Мамочка желала бессмертия.       Все те, кто не относился к проектам «Медуза» и «Феромоны», были лишь подопытными в других областях, но главные силы были сосредоточены на двух проектах. Мамочке не удалось найти существо, которое бы было бессмертно само по себе, но она нашла выход. Опыты на людях. На детях.       Она сумела узнать и найти бессмертное существо — медузу, которая была бессмертной лишь до тех пор, пока омолаживала клетки своего тела во время спаривания, будто отматывала своё время назад. Этого было недостаточно Мамочке, но это было лучшее, что она могла бы отыскать. Первая «Медуза» Тоору была успешным продуктом, но не до конца совершенным. Девочка-подросток переняла от медузы больше её маскировочные свойства, нежели главную способность — самоомоложение, но даже это было чудом. Побочным эффектом было то, что продукт почти полностью утратила своё либидо.       Второй частью огромной работы стала разработка «лекарства» от побочного эффекта. Так появился проект «Феромоны». И так появился Киришима, единственный переживший инъекцию сыворотки с кашалотом и с бабочкой, которая испускала феромоны для привлечения самцов. Был крохотный шанс, что из всего многообразия особенностей животного и насекомого Киришиме достанутся именно эти способности, но тут, кажется, сам Господь Бог благословил опыты этой сумасшедшей женщины.       Практически сразу после этого девочка исчезла.       Но каким-то чудом на замену ей быстро появилась Момо (была огромная вероятность, что опыты над девочками проводились в одно время, но Тоору хотя бы росла в яслях с остальными), которая получила именно ту особенность медузы, которая и была нужна Мамочке; побочный эффект повторился и тут. На беду мамочки у подрастающего тогда Киришимы возникли… проблемы. Он не мог использовать свою силу. Она у него была, но у него не получалось её выпускать по своей прихоти.       Тогда в рамках проекта было начато исследование, которое смогло бы найти катализатор, активирующий способность насильно.       Как только Саббат, катализатор, был завершён, он исчез так же неожиданно, как первая Медуза.       И все эти смерти, страдание и боль были только ради того, чтобы одна поехавшая старуха смогла в конце концов поставить эксперимент на себе: самой стать «Медузой», когда процедура станет достаточно стабильной и безопасной, чтобы наконец обрести, пусть несовершенное, но бессмертие.       Кью давно начал подозревать, что трупы в яме в ангаре — не просто так, какие-то даже были свежие. Значит, что эксперименты не прекращаются и по сей день, просто Аояма никогда не обращал на это внимание. Он был эгоистом, этого не отнять, но меж тем даже у него болела душа за детей, которые умирали здесь, как мухи. Даже он сам однажды стал просто расходным материалом. Это пора было заканчивать. ***       Даби кричит вслед Оджиро, что сейчас шнурок на штанах подвяжет и нагонит.       Ночь хоть и летняя, а всё же холодная.       Он смотрит под ноги, где по влажной траве от света луны скачут блёстки, и ногой размазывает эту влажность, как жир по сковороде. Оджиро уходит, не оборачиваясь. Даби слышит, как в темноте шлёпают его лёгкие шаги, всё удаляясь, и наконец свободно выдыхает, зализывая пятернёй потные сальные волосы.       Тоору сидит тихо, как мышь, спрятавшись в траве. Её маскировочная способность проявилась сама собой в такой нужный момент, а «Оу» ничего даже понять не успел. Да и какая ему разница?       — Этот выродок… — шепчет одними губами Даби, в темноту подавая руку. Маленькая девичья ладошка хватается за неё почти отчаянно. — Как и договорились, уматывай отсюда, если жизнь дорога. У ворот в Нингу тебя ждёт извозчик. Я ему хорошо заплатил, так что беги отсюда, не оборачиваясь.       — Б-брат, но как же-       Тоору плачет, роняя новую сырость на и без того сырую траву, но Даби быстро зажимает штопаной горячей ладонью ей рот, чтоб Оджиро, недавно ушедший отсюда, ничего не услышал.       — У меня нет времени. Там, куда тебя привезут, тебе помогут, обещаю. Чеши отсюда.       — Ну ты где там?! В темноте даже со штанами управиться не можешь? — голос младшего «брата» раскатывается по долине эхом, таким зловещим, что даже Даби невольно ёжится. Сил у этого парня особо не было, но кто знает, на что был способен этот хрен, появившийся из ниоткуда вместе с этой безумной женщиной Джиро. Мамочка всего его холила и лелеяла, даже если Оджиро мозолил ей глаза одним своим существованием.       Этот парень был её недосягаемой мечтой — бессмертное тело. Наверняка Мамочка локти грызла от зависти, но не могла ставить на Оджиро слишком рискованные эксперименты. Всё-таки в своём роде он был такой один. Даби знал, что эта безумная помешана на своих исследованиях в поисках вечной жизни, но что конкретно её на это сподвигло, не знал даже он, человек, которого она столько раз подвергала мучительнейшим пыткам, называя это исследовательской необходимостью. Да, сейчас Даби обладал сильнейшим хватом, способный одной рукой раздавить полено, как щепку. Мог выделять кожей едкую кислоту, которая жгла не хуже огня, но за это он поплатился какой-то частью своего рассудка и телом. Его сшивали по кускам, как порвавшуюся тряпичную куклу. У него до сих пор болело всё тело, причиняя неимоверные страдания. Особенно плохо ему становилось во время осадков.       Он больше не позволит Мамочке творить всё, что ей вздумается. Пусть, Даби не может предотвратить массовые похищения и выкупы детей, как и их нескончаемую смертность, но может подбросить хорошую такую свинью Мамочке в её исследованиях. Именно Даби сейчас буквально выкрал из-под носа Мамочки работу половины её жизни и торопит Тоору убираться из Нинги. Убить девочку у него рука не поднялась, даже если он уже перебил несчётное количество названых братьев и сестёр, но убийство мучительницы пока чо только мерещится Даби в голубых снах.       Оставался только Киришима, которого Мамочка успела помучать уже дважды, хотя тому едва ли было десять лет, если Даби правильно посчитал. Чего она конкретно хотела от мальчика, Даби ещё не знал, но почему-то чувствовал, что добром это точно не кончится.       — Прости-прости! Задом на перед надел. Совсем уже плохо стал видеть, да пальцы ничего не чухают! — кричит в ответ Даби, отпихивая маленькую «медузу» к спуску со склона.       И она молча скрылась в тёмной траве, глянув на старшего брата сквозь темноту. ***       Киришима хочет спросить, могут ли они повторить поцелуй после того, как сбегут, но не решается. Он нутром чувствует, что за такой вопрос точно лишится и старых и новых зубов, хотя дёсна всё еще болели. Вместо этого он спрашивает, куда они идут, на что Бакуго почти спокойно и лаконично отвечает: «бить ёбла». Киришима думает, что это плохая идея, ведь Бакуго уже досталось почти без сопротивления, а ему всё мало. Ещё Катсуки что-то ворчит про хромого ублюдка, которому он доломает ногу, ещё про «белобрысую шваль», но Киришима не совсем догоняет, о ком речь. У него много белобрысых родственников и есть даже хромые и косые.       И всех он почти даже любит.       Эйджиро за локоть оттаскивают в сторону, заставляя прижаться спиной к стене. Бакуго прижался тоже, осторожно выглядывая из-за угла; Эйджиро морщится от того, как сильно пальцы охотника сжались на его предплечье. Из-за угла раздаются голоса, отрывистые, прерываемые моросящим дождём, но Бакуго их почти не слушает. Он думает. Думает, как бы ему перебить всё это гнездо чудовищ (а людьми их Бакуго едва ли мог назвать даже с натяжкой, потому что не бывает у людей таких способностей и внешнего вида), а вместе с тем самому ноги не протянуть. Действительно было несколько глупо лезть сюда без плана и в одиночку — Киришиму за помощь он не принимал ни в какую, потому что он больной на голову и в любой момент может метнуться на другую сторону. Так может, было бы лучше его сразу грохнуть? Вон, смотри, стоит пай-мальчик, не противится даже.       Бакуго на секунду сжимает в руке рукоятку ножа посильнее, но быстро выбрасывает дурную мысль из головы. Он, конечно, обещал грохнуть этого ублюдка, но сам же решил, что он того не стоит — марать об него ножи.       — Баку… Давай просто уйдём? Никто не знает, что я освободил тебя, никто не знает, что я на твоей стороне. Ты же уже отправил с Каминари голову Оджиро в Ровер. Неужели тебе мало? Сколько ещё тебе голов нужно, чтобы-       — Рот закрыл, — плюётся Бакуго, даже не поворачивая головы. Его щека ноет после удара, а холодная стена как нельзя кстати приходится к наливающемуся синяку.       Бакуго сам не знает, сколько ему нужно, но чем больше, тем лучше, не так ли? Он половину сознательной жизни охотился за нечистью в родных краях в угоду убийцам его матери, предсмертные крики которой он до сих пор слышит в кошмарах. Он доказывал свою полезность церкви, что не даром ест свой хлеб, что не от балды они терпят его гнусный характер. Что не с потолка он взял идею отправиться за неведомым монстром на край географии, в другую страну, чтобы… Ну потому что.       Иногда Бакуго думает о том, что попёрся в Мисфитс только за тем, чтоб доказать себе, что тоже может охотиться на «крупную рыбку», как старшие инквизиторы, которые смотрели на всех, кто не носил их отличительные знаки, как на дерьмо. Бакуго не входил в число старших инквизиторов. Он вообще не был официальным инквизитором, хотя воспитывался при церкви и охотился на нечисть. Ему претили остальные обязанности этой швали.       Бакуго снова почудился запах горелого мяса и опаленных волос.       — Кто у вас тут шишка? — бросает Бакуго через плечо Киришиме и торопится обратно, откуда они пришли, чтобы свернуть в другую сторону и укрыться уже там. Эйджиро, как на привязи, следует по пятам.       — А? Кто… шишка? В смысле, кто тут главный? — уточняет Эйджиро, не совсем понимая диалект Бакуго.       — Да, — нетерпеливо бросает охотник, посматривая по сторонам, выискивая дом побольше и побогаче, где обычно живут наиболее состоятельные и, как следствие, властные люди, заправляющие всей землей.       — Ну, мой старший брат Иида сошёл бы за главного. Он Мамочку больше всех слушается.       — Мамочку? Ты про-       — А, ну да, — отмахивается Киришима, растирая пальцами мурашки по предплечьям. От одного упоминания этой женщины Киришиме дурнеет и ноги косит со страху. Он припоминал, что мог что-то о Мамочке вскользь упоминать, но всё-то не упомнишь. — Если ты об этом, то Мамочка… наша… — Эйджиро не может подобрать слово, чтобы описать их отношения. Он не был уверен, что она их «шишка», как выразился Бакуго, или главная или кто-то там ещё… Она просто… Мама?       — Я понял, — Бакуго обрывает потуги этого дурачка хоть что-то из себя путное выдавить. — Заберу её голову и свалим. Хозяева гнёзд всегда больше ценятся, — и Катсуки облизывается.       И Эйджиро честно не знает, что ему ответить. Он вскидывается весь, таращит свои глазищи красные, на лице его Бакуго видит синяки свежие и уже жёлтые, из приоткрытого рта виднеются бронзовые зубы. В голове Киришимы столько вопросов и такое неуёмное желание их задать, но он молчит с дрожащей нижней губой. И сам Киришима не знает радоваться ему или ужасаться словам охотника.       Убить… Мамочку? Забрать её голову? Как он-        «…и свалим?» В смысле вместе? Бакуго даже после такого проёба Киришимы согласен держать его рядом?       А куда свалим?       И Киришима поздно понимает, что последний вопрос задал вслух. Он уже прикрыл голову руками, лишь бы в зубы не прилетело, но удара за вопрос не следует вообще. Эйджиро несмело выглядывает из-за собственных рук, прищурившись и не решаясь ослабить оборону.       — Да хрен знает. На родину вернусь, всучу это добро церквушникам, а там куда глаза глядят, отвяжусь от них, в конце концов. Надо было раньше так сделать. И какая тебе разница вообще?       — А мне в Леваре понравилось, — как бы невзначай говорит Киришима, отступая на шаг в сторону, чтоб оплеуха до него точно не дотянулась. — И бабоньки там что надо, — Эйджиро почти погружается в воспоминания о мягкой груди, в которую ему довелось случайно попасть лицом, но его быстро отрезвляет смачный подзатыльник, отдающий пульсацией в зубы, что Киришима даже шикнул от боли. — За что?       — Чтоб на землю грешную вернулся. И твои вкусовые предпочтения никто не учитывает. Хотя в Леваре пиво вкусное, чёрт их дери.       Киришима молча соглашается кивком головы, но подтолкнуть к решению остаться там не рискует, как не рискует спросить, каким образом Бакуго вообще намерен забрать голову Мамочки. Киришиме кажется это чем-то невозможным, за гранью его фантазии, но, наверное, для Катсуки нет ничего невозможного.