Наши сердца больны от любви

      Каждый, кто видел руки Маринетт, ужасался и восторгался одновременно. Переплеты чайной и розовой розы, как рукава татуировок, покрывали все ее предплечья до самых подмышек. Нежно, очень красиво, но до невообразимого больно, ведь каждый цветной шип настоящей агонией впивался в кожу. Самое же отвратительное было то, что нежная ромашка на плече Альи точь-в-точь повторяла цветок на щиколотке Адриана.       В свои шестнадцать девушка не знала, кто именно ее соулмейт, но заранее его ненавидела.       В свои же гордые двадцать два Маринетт была практически с дипломом дизайнера, с глухо разбитым-запертым сердцем, прибыльным делом и полнейшей нелюбовью к любой одежде, чьи рукава были короче ее рук.       В то же время весь мир высокой моды следил за ее инстаграмом, где роковые красотки в предельно откровенных нарядах показывали свои отметки соулмейтов. Для счастья не нужен был модный дом, к которому девушка хотела бы прикрепиться — современных технологий хватало на то, чтобы быть полностью независимой только через сеть.       На той маленькой квартирке-мастерской рядом с отцовской пекарней кто только не был. Каждую неделю там появлялась модель и долгими часами стояла перед юным мастером, полностью доверяя той свое тело для примерки и замеров. Маринетт верила, что выкладывая каждую свою работу, она помогает хоть кому-то обнаружить вторую половину прекрасной. А главное — не стыдящейся своего отображения родственной души.       Сама девушка этим похвастаться не могла.       По будням Маринетт ходила в очень удобных свитерах ручной вязки, посещала мероприятия только в водолазках и строгих юбках, а с лучшей подругой иногда позволяла себе бокал вина, долго смотрела с той на звезды и лишь тихо радовалась за Алью. Подростковая любовь и обида прошли давно, но чувство собственной неполноценности и нехватки чужого плеча давили все равно.       Особенно больно по самолюбию били все те пары, которые уже нашли друг друга и были до умопомрачительного счастливы. Хлоя и Натаниэль, Нино и Кагами… В это даже поверить было сложно, но ребята были в таком блаженстве, что Маринетт только сжимала рукава своих свитеров, накрывая ими кулак полностью и открыто улыбалась, поздравляя каждого с его счастьем.       Собственные проблемы никогда не должны портить другим улыбку — это простое правило она поняла тогда, когда Алья и Адриан стесняясь вошли в класс, держась за руки.       Она не могла говорить с подругой больше месяца, помня каждое сказанное ей слово о собственной любви. Каждую слезу, впитавшуюся в чужое плечо. И это уверенное «все будет хорошо», хорошо так на самом деле и не ставшим.       Сердце до сих пор рвало на части. Маринетт сшивала его грубыми нитками, насквозь проходя ржавой иглой.       Осенью-почти-зимой, в последнюю неделю ноября, весь Париж загудел от неожиданной новости. Модный дом Габриэля Агреста в публичном интервью подтвердил новости о том, что на днях было выслано официальное соглашение на сотрудничество с неким молодым и подающим надежды модельером и в данный момент дом ожидает его ответ. Концепт предстоящего показа был объявлен в черновом варианте как «Corda nostra laudus est» (с латыни — наши сердца больны от любви). И каждый житель Парижа, хоть немного знакомый с последними веяниями в моде и латынью, догадывался, сколько моделей висят в списках на ожидание у неизвестно-известной личности кузнеца судеб.       Ведь Маринетт требовала подписи контракта до начала работы у любой из своих моделей — желающих обоих полов было хоть отбавляй — тайна личности была под секретом. И, что удивительно, за год индивидуальной работы больше чем с пятьюдесятью моделями ни одна не нарушила контракт.       Может быть, дело в том, что каждый из них в течение недели находил свою пару? Никто не знал, но псевдоним кузнеца в народе закрепился.       На мессенджер пришло письмо от модели, что девушка через полчаса будет на мастерской. Маринетт попросила её в этот раз прийти на час раньше, для примерки почти готового комплекта из очень скромной рубашки и практически агрессивной юбки с широким разрезом по бедру — метка соулмейта у модели была длинным стеблем ириса.       Когда Дюпен-Чен работала с метками других людей, ей отчего-то становилось до ужасного легко, хотя за пределами маленькой квартирки всегда раз за разом накатывало душащее чувство жалости к самой себе.       Наскоро вставив руки в темно-карминовый свитер и завязав на голове удобный конский хвост, Маринетт покинула свою комнату, чтобы заранее подготовиться к приходу модели.       – Здравствуй, Мишель, – Дюпен-Чен запустила девушку в квартиру. Жгучая брюнетка с ярко-зелеными глазами по-детски улыбнулась, благодарно кивнув головой. Потом, быстро стянув свою обувь, прошла в уже привычную просторную и солнечную комнату, обставленную манекенами и бесконечными шкафчиками-шкафами.       Стягивая с себя свитер и футболку, а так же избавляясь от тонкой юбки и колготок, Мишель заинтересованно следила за уверенными движениями Маринетт, а так же с интересом всматривалась в аккуратно сложенные вещи в ее руках. Кузнец судьбы не показывала никому никогда эскизов и заготовок своих творений. Всегда просила лишь приходить на бесконечные примерки и замеры. А такие тайны однозначно заставляют хотеть узнать их правильный ответ.       Мишель была заинтригованна по самое не хочу.       Когда Маринетт застегнула последние пуговицы под подбородком модели, размышляя, не добавить бы на воротник немного кружев, чтобы полностью воссоздать рубашку времен института благородных девиц, ее модель все же не выдержала и вытащила дизайнера из транса аккуратным покашливанием и вопросом:       – Простите, а спросить можно?       – Смотря о чем, – Маринетт аккуратно разглаживала плечи рубашки, невесомо подбирая необходимые складочки ткани для поддержания ощущения хрупкости девушки в этом образе.       – Даже два вопроса, если честно, – Мишель, по опыту работы, стояла не шевелясь, но немного нервничала, не зная, может ли спрашивать о таком или нет. – А может — и три.       – Говори уже, – улыбнулась Маринетт, зайдя модели за спину и проверяя правильность покроя на теле. От Мишель приятно пахло какими-то духами, а сама девушка никогда не надоедала болтовней во время рабочего процесса, так что сейчас Дюпен-Чен вполне была в настроении пообщаться с ней.       – У Вас практически бренд, посвященный соулмейтам и меткам…       – Нет, своего соула я еще не нашла, – легко предугадывая вопрос, ответила Маринетт, ставшая полностью довольной рубашкой, но еще размышляя над кружевом. – Второй вопрос?       – Мой наряд почти готов, кто следующий, если не секрет? – половина девушек из агентства Мишель спали и видели, как попасть к кузнецу судеб. Даже те, что соулмейта нашли — Маринетт по настроению и парные коллекции делала — за мастером следили, а модели, что работали с ней, всегда сразу находили в своих ящиках приглашения на работу в неплохие места. Кто хотел из них вытащить информацию, кто по-настоящему предлагал работу — уже не важно, портфолио это пополняло и довольно отлично.       Маринетт была кузнецом их судеб, всю жизнь переворачивая после совместной работы лишь самим фактом ее наличия.       Однако, не смотря на подписанный договор, модели делились данными о дизайнере легко и непринужденно. И о вежливости мастера, о профессионализме, о прекрасном характере, об увлеченности, но ни адреса, ни имени никто не говорил. За нахождение судьбы или прекрасной работы каждый был слишком благодарен. Да и в контракте была некая сумма, для недержащих язык за зубами, причем вполне ощутимая.       – Есть пара идей, но я пока не высылала приглашение на примерку, – уклончиво ответила Маринетт, на руках разглаживая юбку и приглашая Мишель примерить её.       Девушка послушно шагнула в четкую окружность опущенной одежды и, пока дизайнер аккуратно застегивала молнию на противоположном от метки бедре, задала последний вопрос, о котором ей прожужжали все уши подружки:       – Простите, но это правда, что дом Габриеля выслал Вам приглашение на сотрудничество?       – Знаешь, мне тоже интересно, – Маринетт обошла Мишель и критическим взглядом осмотрела свою работу, – я уже пару дней не проверяла почту — были неожиданные проблемы с учебой — так что на самом деле не знаю: есть там приглашение на коллаборацию или нет. Собираюсь сегодня вечером залезть и посмотреть.       Оно там есть. Но признаваться в этом пока не стоит, ведь дом Агрестов просил держать в секрете наличие этого письма у определенного человека. Неизвестность, даже такая, что всему миру кажется, что он все понял, подогревает интерес и желание гораздо сильнее, чем тысяча совместных фотографий и вагон обещаний. Даже ожидание подтверждения своей правоты зачастую гораздо ярче, чем радость от свершившегося.       О письме тем же вечером узнала Алья, с разворота заявившая, что если Маринетт откажется от такого шанса, то век ей гореть в собственной неуверенности и нежелании показывать лицо. Девушка рассмеялась со слов подруги и пообещала подумать еще, ведь в письме четко говорилось, что анонимность мастера модный дом уважает, а потому согласен все обсудить не переходя на личности в течение недели, после чего хотел бы увидеть однозначный ответ.       К своей тушке внимание привлекать Маринетт не очень хотела, а потому очень серьезно задумывалась об отказе.       – Ты дура, если откажешься, – через день, после фотосессии Мишель в уже готовой одежде, Маринетт это заявил Натаниэль, всегда работавший фотографом в ее мастерской. Они сидели вместе у ноутбука и внимательно выбирали нужную фотографию для еженедельной выкладки в инстаграм. А потому это неожиданное восклицание друга немного выбило дизайнера из колеи.       – О чем ты вообще, Нат? – Маринетт осоловело хлопала глазами, искренне не понимая. В данный момент она была больше погружена в мысли о том, что кружева на самом деле были неплохой идеей и смотрелись великолепно.       – Не верю, что не догадываешься, – Натаниэль улыбнулся, развернувшись вполоборота к девушке. – Однозначно о твоем приглашении работать с Габриелем.       – Алья? – сверкнув раздраженно глазами, Маринетт была готова позвонить подруге и высказать все, что думает по поводу чужого языка без костей.       – Нет, сам догадался, – усмехнулся бывший одноклассник, поправляя челку. – Я больше и представить никого не могу, кто бы через минуту не ответил согласием работать с модным домом Агрестов. Даже моя фифа.       Маринетт рассмеялась, представляя Хлою, убегающую от Габриеля и выкидывая весь свой шкаф с одеждой — носила эта красотка только бренд с его фамилией.       – Вот и я о том же, – правильно истолковав смех подруги, Нат быстро посерьезнел и еще раз повторил. – Только посмей отказаться. Ты мечтала об этом еще со школы, а теперь нос воротишь от одного из лучших предложений в жизни любого дизайнера. И тебе даже не сорок, представь, как ты еще молода.       – Нат, хорошо, я подумаю. – Маринетт хихикнула.       – Я соглашусь, – поправил юноша, отворачиваясь обратно к ноутбуку. – Вот это фото, кстати, очень даже ничего.       – И правда, – Маринетт внимательно всмотрелась в фотографию. Мишель на ней сидела на высоком барном стуле, вальяжно сложив локти на барной стойке и прогнувшись к рукам грудью, однако в классическом полуобороте наблюдала за камерой, чуть склонив голову. Вырез на юбке аппетитно оголял часть бедра, а от приглушенного разноцветного освещения места, которое сняли для фотосессии, ирис на ее ноге казался практически живым. Белая рубашка, полностью непрозрачная — слишком правильная, лишь подогревала какой-то интерес в том, чтобы ее снять и однозначно обнаружить шикарное черное кружевное белье, не меньше. В волосах девушки играла масса цветных бликов, как и в ее зрачках, а от самой фотографии будто шел тонкий запах крепкой выпивки и ее, Мишель, нежных духов.       – Ты — лучший фотограф, которого я знаю, – восторженно произнесла Маринетт, делая глоток из давно остывшей чашки.       – Просто со мной работают удивительно талантливый мастер и прекрасные модели, – не остался в долгу Натаниэль. Дюпен-Чен улыбнулась и шутливо толкнула кулаком друга в бок. – Ладно, ты, давай, выкладывай, а я побегу, Хлоя обещала мне глаза открутить — и тебе, кстати, тоже, что я из-за тебя только на моделей и смотрю. – Маринетт тихо засмеялась, вставая, чтобы обнять друга на прощание.       И все-таки, какой бы язвой Хлоя не казалась девушке, Натаниэль был обезоруживающе счастлив рядом с ней, и это не могло не греть душу.       Попросив передать привет, Маринетт попрощалась с другом, а потом вернулась к ноутбуку, чтобы выставить свою работу на всеобщее обозрение. Она знала, что люди ждут — об этом говорили комментарии — и от этого на сердце всегда было легко и приятно. Как бы ни не повезло ей с соулмейтом, а работу мечты она для себя, кажется, нашла.       На следующее утро Маринетт была хуже, чем натянутая до предела струна гитары. Та хоть и звучала ужасно, но все-таки играла, грозясь оборваться. Девушка же поминутно впадала в панику, граничащую с помутнением сознания, вовсе не хотя наконец «порваться» и успокоиться, без эмоций ожидая ответа.       Вчера вечером — в час ночи сегодня, если уточнять — она очень робко ответила на официальное письмо модного дома, что очень польщена таким приглашением и думает согласится на него, но хотела бы заранее определить пару моментов, без которых она и представить себе не может работу с брендом — сначала она написала «на», но потом, поразмыслив, все-таки исправила на «с», как бы подчеркивая важность того, что она полноправный ведущий проекта, а не рядовой исполнитель.       А теперь, утром, она ходила по дому полуголым привидением, пила остывший кофе из пустой кружки и нервно размышляла, съедая подчистую ногти уже на левой руке — правая закончилась час назад. А не поздно ли написать письмо, что со всем согласна? Вдруг дом Агрестов решит, что какая-то мелкая шпана выпендривается и не осознает движения барской руки, согласившейся пригласить малоизвестного — лицом — дизайнера к работе над столь многообещающим проектом.       И каждый треньк телефона об уведомлении был мини разрывом миокарда, хотя то оказывалось лишь очередным комментарием к новому посту.       Фотография Мишель взорвала интернет. За ночь было создано более пяти статей по поводу работы довольно известной модели — первые тридцать человек, работавшие с Маринетт, были мало известны и шли к ней лишь от пустого графика — с таинственным дизайнером. Какая-то газета даже писала, что выпросила за ночь интервью у Мишель де Мон Шери, псевдоним одной из моделей виктория сикрет, как досужливо подсказывала газетенка. И интервью будет выложено в течение пары дней, как у модели появится окно в графике — Маринетт подписалась на сайт газеты, решив, что почитать слова Мишель было бы интересно.       Но чаще всего акулы пера писали о том, что юный автор «скандальной обнаженки души» создает удивительно гармоничные в своей открытости наряды. Не переходит ли это некую моральную черту интимности меток? Вот главный вопрос последнего месяца всех статей по поводу работ кузнеца судеб.       Самой себе Маринетт могла бы с уверенностью ответить, что — нет. Все, во-первых, с обоюдного согласия, а во-вторых, с полным удовольствием всех сторон, даже смотрящей. Но месяц назад, увидев подборку статей на свой псевдоним, жутко испугалась, ожидая моментального раскрытия личности и публичной порки.       Но люди подхватили, и неверящая Маринетт с восторгом читала отзывы и статьи, бережно откладывая в своем сердце даже самые разгромные, вычленяя из них зерно правды, как бы неприятно не было такое смотреть и разбирать.       А людей, что поддерживали творчество юного дизайнера, с каждым днем становилось все больше. За год она собрала на своем личном блоге, это звучало благоприятнее, чем страничка в инстаграм, больше миллиона человек. Половина Парижа, но, если смотреть статистику, больше тридцати процентов — весь мир, почти с каждой страны.       И отзывы, особенно большие, на незнакомых языках, Маринетт с трепетом переводила, со слезами на глазах понимая, что даже люди другого менталитета, другой страны, других обычаев поддерживают ее и ее творчество.       Недовольных и плюющихся ядом было много, но восторженных больше, а после профессиональной промывки мозгов от Альи, сказавшей, что такие люди будут всегда — стало легче. А может помогла и та бутылка вина, что подруга вместе с правдой жизни вливала в податливую Маринетт.       Песни потом пелись весело и ярко. К своему удивлению, девушка обнаружила, что у Альи однозначный талант перепевать Эдит Пиаф — если тебе поют ее, смотря в глаза, любая проблема — пустышка, — но лучшая подруга все-таки пошла на журналиста, о чем и грезила в школе. Это не отнимало того, что гимн революции — марсельеза — у нее звучал ну ой как по-боевому. Кажется, соседи не заценили, зато в обнимку с подругой голосить его оказалось и весело, и вдохновляюще. Сама Маринетт всегда жутко фальцетила, но в тот вечер ее ничего не смущало.       Одна из первых статей, что не отнять, вышла именно из-под пера Альи, но читая её, Маринетт захлебывалась слезами, чувствуя в каждом слове такую поддержку, что за неделю девушка успела создать один парный и один индивидуальный шедевр. Этот рекорд она так и не побила до сих пор.       Хоть телефон и разрывался от уведомлений, Маринетт с внутренней истерикой краем глаза отслеживала каждый, надеясь зацепить характерную картинку нового сообщения. Но пока все было пусто. Это и помогало спокойнее выдыхать, и все больше саму себя накручивать.       Когда на телефоне высветилось лицо улыбающейся Альи и заиграла веселая музыка звонка, Маринетт вздрогнула, но быстро ответила, удивляясь, что той нужно в полшестого утра.       – Да? Доброе утро.       – Привет, чего не спишь? – самое что ни на есть логичное, что могла выдать подруга в пять тридцать.       – В ответку могу задать тот же вопрос, так что отвечать нет смысла, – Маринетт улыбнулась и наконец расслабила спину, растаяв по дивану.       – Я звоню пролить свет на животрепещущий вопрос: ты на предложение модного дома ответила?       – Да, – сухо и спокойно — не дай Бог Алья узнает, как Маринетт тут трясет.       – Давай угадаю, все секретари работают с восьми утра, а ты уже сейчас сидишь и невесть что выдумываешь? – голос подруги смеялся. А Маринетт, наоборот, сидела с розовыми ушами, потому что на самом деле об этом даже не подумала. – Судя по характерному пыхтению в трубку, первая же догадка — и та в десять баллов. Даже право трех попыток просить не надо.       – Ой все, Алья, я спать, – Маринетт показно надулась в трубку, но от сердца на самом деле отлегло. И правда, ну кто ночью читает рабочие письма и бежит отвечать? Только такие сумасшедшие, как она, их непонятно зачем в такую позднь отправляют.       – Хорошо, дурында, – Алья в ответ не удержалась от смеха, а после, пожелав нормально проспаться за три часа, отключилась. Кузнец судеб посмотрела на телефон и тихо хмыкнула.       Маринетт выключила уведомления, поставила авиарежим, перевернула телефон дисплеем вниз, а после подмяла под себя неудобные подушки, отвернулась носом к спинке дивана и постаралась провалить в довольно беспокойную дрему. Что не говори, а смех успокаивает.       – Добрый день, – два дня спустя Маринетт стояла у регистрации в основном филиале модного дома. Девушка за стойкой с легким удивлением рассматривала гостя, пришедшего в огромном капюшоне, полностью скрывавшем лицо:       – Я могу Вам чем-то помочь?       – У меня назначено на час дня у Габриеля Агреста.       – Могу я узнать ваше имя? Или как Вы записаны? – взгляд с удивленного поменялся на заинтересованный. Маринетт физически ощущала, что девушка пытается пропалить джинсовую материю ее капюшона.       Эту кофту она сшила вчера и, в принципе, была довольна результатом. К темно-бордовой кофте мелкой механической вязки Маринетт ярко-голубыми нитками пришила небольшие овальные джинсовые вставки на локти и из той же ткани удобный капюшон с мягкой бордовой подкладкой. Вместе с джинсами и кроссовками пусть выглядело и не презентабельно для дома моды и одного из лучших модельеров Франции, но для того, чтобы скрыть лицо от интересующихся, вполне подходило.       – Думаю, – медленно начала Маринетт, для пущего эффекта поправив капюшон, – у меня там не записано имя, но, уверяю, Габриель меня ждет пуще, чем всех остальных записанных на сегодня. Можете передать ему, что мне был обещан восхитительный латте, как я приду. Он поймет.       О том, что два дня подряд Маринетт общалась и обсуждала всякие тонкости сокрытия личности не с секретарем, а именно с самим Габриелем, она узнала лишь вчера вечером из сообщения: «Что ж, буду ждать Вас завтра в час дня в своем кабинете». А латте ей пообещали, когда она нервно пошутила, что может и за кофе работать. Личная переписка объяснялась очень просто — Агрест-старший просто сразу дал понять, что заинтересован в ней, как в дизайнере, и согласен потакать капризу юного дарования.       Хотя до каких-то четких условий они в переписке так и не пришли. Отсюда появлялась необходимость личной встречи…       Но идти к нему вот так все равно было страшно до дрожи в коленках, щиколотках и во всех остальных частях конечностей. Одно дело смотреть на кумира, отца одноклассника, через переплеты журналов и куцые интервью, а другое — через десять минут стоять-сидеть перед ним и обсуждать возможность, о Господи, совместной работы на равных.       От этого немного ускорялось сердцебиение — чуть больше двух сотен ударов в минуту, всего-то — Маринетт была катастрофически не_спокойна. Но если это будет очередной Агрест, перед которым язык начнет заплетаться в зубах, то "юное дарование" себе этого уже никогда не простит.       Любовь к своему делу казалась гораздо шире и глубже, чем далекая юношеская влюбленность или пиететное волнение.       Между тем девушка с регистратуры уже позвонила секретарю Габриеля Агреста и, подтвердив ожидание неизвестной фигуры, повела Маринетт по широким и запутанным коридорам на самый высокий этаж. Остановившись у массивной двери с небольшой табличкой, содержащей лишь имя главы дома, она аккуратно распахнула ее, давая пройти, а потом притворила, не заходя внутрь следом.       В небольшом кабинете был лишь стол, за которым сидела Натали, если Маринетт не ошибается, да еще одна дверь, ведущая куда-то влево. К Агресту — поняла девушка и сглотнула. Все-таки нервы — жуткая вещь; любой предложенный ей сейчас стакан полетит на пол — ладони были мокрыми настолько, что их можно было выжимать. Это смущало кузнеца судеб и приводило в жуткое недовольство своим самоконтролем.       – Добрый день, я Натали Санкёр, ассистент мистера Агреста. Прошу подождать минуту, я должна известить о Вашем приходе. – Маринетт лишь кивнула, ниже на ладони натягивая длинные рукава своего свитера.       – Проходите, Мистер Агрест ожидает Вас, – Натали плавно вышла и аккуратно приоткрыла дверь к главе дома. Маринетт глубоко вздохнула, чуть вогнала ногти в мягкую и мокрую ладонь для собственного успокоения-упокоения, а потом вошла, спиной почувствовав легкий ветер закрывающейся двери.       Первое, что встретило ее в кабинете — утонченный, еле заметный, но крепкий аромат мужского парфюма, терпкий фетор качественного кофе и ощущение слепящего солнца. Греющего до самых косточек.       Все остальное было уже потом.