В нос ударяет фантомный запах луговых трав и древесной коры. В шатре темно, свет просачивается внутрь только из-под полога длинной медвежьей шкуры, висящей на входе. — Запомни, Пёрышко, хорошо высушенные дубовые листья помогают от воспалившейся инфекции, — слышится скрипучий голос Стужи, копающейся в тонне своих зимних запасов. — Ты меня вообще слушаешь, негодник? — Прости, бабушка, — совершенно неискренне отвечает ей бурый волчонок. Иллюзорный туман окутывает шатёр шаманки и превращает его в огромную палатку, в которой слышится мягкий голос Косматого Пера. Старейшина рассказывает какую-то старую байку, а вокруг него восседают волчата с разинутыми от удивления ртами. Но Осаму Хироцу не слушает; он смотрит в самый отдалённый угол палатки, где, закутавшись в длинную оленью шкуру, сидит рыжий волчонок, увлечённый чужой историей в отличие от Пёрышка. В какой-то момент карие глаза сталкиваются с голубыми, бурого волчонка словно пронзает молнией, и воспоминание тут же окутывает серая облачная дымка. В детских руках находится красивая бледно-зеленая бабочка. Подушечки пальцев незаметно окрашиваются в цвет пыльцы её крыльев. Она безустанно трепыхается и, видимо, не оставляет попыток освободиться и снова взлететь. Но у маленького Осаму на неё другие планы: волчонок негромко пыхтит и одним рывком отрывает ей правое крыло. Оставляя жертву в одной руке, а крылышко беря другой, волчонок долго смотрит на него. Оно уже почти потеряло свой цвет, так как вся пыльца осталась на детских пальцах. Затем видения стремительно сменяются одно другим; Дазай даже не успевает понять, что за чем когда-то следовало. В первом мальчик отрывает лапки болотным лягушкам, во втором заживо давит волчьими лапами полевых мышей, в пятом вырывает перья беззащитным птенцам дрозда, а самым последним видением является безликая темнота и ощущение мучительных головных болей, когда их обладатель скулит и царапает своими же лапами земляной пол, давая пожизненную клятву, что больше никогда и когтем не прикоснётся к живым существам, созданным Богиней. Но даже после обещания головные боли не прекращаются, и волчонку приходится научиться с ними жить. После темноты перед глазами вновь появляется шатёр шаманки. Пёрышко видит в нём своего папу и свою прабабушку, которая твердит ему, наконец, научиться отличать целебные травы от простого сорняка. Но Осаму в ответ на это бесстрастно фырчит, нехотя говоря, что он не выбирал путь лекаря или травника. — Сынок, слушайся Стужу, она поможет тебе с вы… — Я не хочу слушать её, отстаньте от меня все! Пёрышко пихает плечом своего папу, обходя его сбоку, и направляется к выходу из шатра. Он пинает ногой корзинку с какими-то травами и рявкает так громко, что Перо Сойки, стоящий позади, вздрагивает: — Я ненавижу то, что происходит со мной! Лучше бы я никогда не рождался! От обиды и накопившихся эмоций в детских глазах появляются слёзы; в груди неприятно щемит от собственной беспомощности. Но одно из самых неприятных воспоминаний очень скоро растворяется и видоизменяется в большую песчаную площадку, где обычно тренируются молодые воины и стражи. Старейшина Рюро, который сидит на большом плоском пне и наблюдает, как двое маленьких волчат, рыжий и чёрно-белый, катаются комком по песку, рычат и дерутся, вздыхает очередной раз, вознося глаза к небу: — И это вы называете тренировкой? Используйте хоть один приём, лодыри! Хироцу утомлённо вздыхает, но продолжает созерцать сие непотребство. Осаму же в этот момент находится в самой дальней части площадки и думает о чём-то далёком. Кто-то незнакомый шепчет ему пойти и попробовать — хоть раз — с кем-то подраться, а второй голос, более тихий, наоборот, твердит оставаться на месте и пытаться сконцентрироваться на том, что он сейчас чувствует. Из мыслей его вырывает красно-бурый юноша, подошедший сбоку. — Потренируемся, Пёрышко? Осаму нервно отводит глаза в сторону леса, не зная, что ответить молодому стражу. — Меня это не интересует. Карие глаза сами собой цепляются за рыжую макушку впереди. Сын вождя невзначай оборачивается, и Дазая вновь пронзает невидимой молнией. По телу бегут мурашки, дыхание сбивается и Пёрышко рвано выдыхает. В память чётко врезается фигура юного волчонка с глазами-небесами и не позволяет чужому разуму смотреть видения дальше.
Воспоминания прерываются. Туман иллюзии рассеивается, а тяжёлые после видений веки медленно открываются. — Не выходит. Ничего не получается. Осаму прячет нос в лапах и раздражённо когтит ими собственную мордочку. — Ну, ладно тебе, ещё получится. Рядом с ним на песке сидит красноволосый парень, уложив локти на колени. Его прозвище Небесный Зов, а имя Одасаку. Рода у него нет, потому что родители были отшельниками, но многие соплеменники кличут его Хироцу, потому что старик был его воспитателем. На Оде светлая рубаха из шкуры молодого пятнистого оленя и бежевые короткие штаны. В его волосах, за левым ухом, торчит пёстрое перо орла, некогда подаренное ему Рюро за посвящение в стражи, а на шее висит небольшой каменный амулет в виде облака. Взгляд его бирюзовых глаз выражает сочувствие и поддержку. Пахнет от взрослого альфы горным воздухом и ярко-красным цветком асти́льба. Дазай знаком с ним давно, хотя общаются они редко. У стража полно племенных дел, в отличие от правнука шаманки. Одасаку часто остаётся на ночные дозоры, всегда вызывается помогать в обустройстве жилищ или холодных земляных нор, долго занимается с юными волчатами на площадке или проявляет инициативу на рыбалке, что совсем не является его профилем. У Осаму же интерес вызывают только прогулки к озеру Слёз и лежание у подножия деревьев, под которыми можно забыться и просто созерцать безоблачное небо. Он вовсе не ленивый, просто считает, что вся эта племенная жизнь его не касается. Она как будто идёт мимо него, обходит стороной; волчонок часто думает, что он лишний во всей этой происходящей суете. Детство своё Пёрышко провёл не в шатре папы, а рядом со Стужей. Из-за постоянного нахождения рядом с прабабушкой, среди корзинок с травами и различными отварами, его чутьё обострилось до предела. Перо Сойки только и делал, что хвалил своего маленького сына и твёрдо обещал, что из него получится бесподобный воин с не менее бесподобным нюхом. Но шаманка тогда оборвала все мечтания своего внука на корню, строго сказав: «сын твой Сновидец, уже ничего не поделаешь». И с её словами бесспорно пришлось смириться. — Они снова прервались, — слегка раздражённо начинает разговор Осаму. Он лежит в облике волка; у него густая и пушистая бурая шерсть, уши прижаты к голове, а ноздри сильно раздуваются из-за негодования. Рядом сидящий альфа кладёт свою широкую ладонь тому между лопаток и подбадривающе гладит. — А ты понял почему? — интересуется Небесный Зов, параллельно наблюдая за маленькими стрекозами, снующими от одного озёрного лотоса до другого. — Это всё он, — Осаму принимает человеческое обличье, но рука друга остаётся лежать на его плече. На юноше надеты тёмная кожаная рубашка и короткие слегка потрёпанные штаны. — Сын Непроглядного Мрака. Он… он словно какой-то барьер. — Может это потому, что он тебе нравится? — Нет, — фыркает Осаму, отворачивая лицо от друга, не желая выдавать себя. — Это тут явно не причем. Одасаку добродушно смеётся, прекрасно всё понимая, а волчонок наклоняет голову и, устало щурясь, внимательно смотрит на своего друга. Когда-то этого волка тоже мучили видения. Пёрышко в то время был ещё совсем зелёным, но уже страдал от постоянных головных болей и был только рад найти собрата по несчастью. Юный красноволосый ученик тогда зашёл в шатёр шаманки, прося какую-нибудь настойку от головы; но самой шаманки внутри не было, был только её болеющий правнук. Они тогда проговорили всю ночь, обсуждая всё и делясь друг с другом тем, что им когда-либо снилось. Но видения Небесного Зова были другими. Он рассказывал, что очень часто делает выбор, опираясь на неизвестный Голос, звучащий в его голове. Но ведь у всех внутри есть свой собственный голос, разве нет? Осаму тогда не понимал Оду, да и сам Ода до конца не осознавал, как объяснить то, что чувствует. Его видения были слишком жуткими и кровавыми; они больше походили на какие-то страшные сны, что видятся при восходящей луне, нежели, например, те, что регулярно всплывали перед бурым волчонком. Осаму всегда видел только то, что уже произошло, и что невозможно исправить. Как бы волчонок ни пытался повлиять на свои видения, — они никогда не менялись. И когда он понял это, то стал намеренно возвращаться в какой-то период своей жизни. Это отнимало у него много сил и огромное количество времени, но юный альфа всё равно нарочно продолжал этим заниматься. После таких сеансов его не держали собственные лапы, веки едва открывались, в голове стоял белый шум, а в ушах немыслимо гудело. Он ощущал лёгкую невесомость, будто горный ветер только что принёс его откуда-то из прошлого. Но всё это не имеет значения, потому что Дазай так и не находил ответов на свои вопросы. Единственное, что волновало его последние луны и волнует до сих пор — это рыжий волчонок по имени Солнышко. Ведь стоит сыну вождя появиться в видениях Дазая, как они тут же обрываются. И бурый волчонок не знает, почему, и с чем это может быть связано. — Попробуй пообщаться с ним, — внезапно советует Небесный Зов, поднимаясь на ноги, и поднимает руки вверх, потягиваясь. — Вчера общались, — Пёрышко прикрывает глаза, широко зевая. — Наверное, я неинтересен ему. — Солнышко — сын Вождя. Ты просто боишься неодобрения, — лукаво тянет улыбку старший, глядя на волчонка сверху вниз. — Вовсе нет. Дазая не пугают родственные связи, хотя он знает насколько сильно они важны в племени. Его отцом был никому неизвестный волк-отшельник, из-за чего Перо Сойки стали недолюбливать и чуть ли не в открытую пинать другие взрослые омеги, так своеобразно выражая к нему свою нелюбовь. Одинокие альфы на Риото больше не смотрели, не протягивали лапы помощи и не дарили всяческие украшения на праздниках. Папа Осаму будто исчез из рядов общины, стал невидимкой для её большинства. Стужа не осуждала своего внука, потому что во всём её роду мешалась кровь Ни́са и волков-одиночек. Шаманка считала, что влечение к противоположному полу не должно касаться основных волчьих законов; она тоже не понимала такого предвзятого отношения со стороны соплеменников, ведь зачастую важнее, где волк вырос и кто его воспитал, а не то, кем были его родители и где они сейчас. Насколько Осаму знает, Одасаку одинок. Возможно потому, что страж всё время занят, а может потому, что другие омеги относятся к нему с опаской и недоверием. Пёрышко это огорчает и вызывает внутри возмущение. Он понимает, что Небесный Зов чувствует, находясь в поселении, жители которого просто не принимают его; не считают молодого стража своей семьёй потому, что у него внутри не течёт кровь племени Ни́са. Каким бы доброжелательным, выносливым и всегда готовым прийти на помощь волк ни был, его всё равно никогда здесь не примут, потому что для всех он является чужаком. Одасаку решает возвратиться в поселение, напоследок наказывая Осаму сегодня больше не погружаться в чертоги разума, а пойти и хоть немного отдохнуть от прошедшего сеанса. Вот только беда в том, что волчонок не может контролировать процесс появления видений; иногда они сами начинают затуманивать ему голову и неторопливо укладывать хозяина на землю, погружая в очередное приключение прошлого.***
Сегодня Накахара не спал. Он беспокойно ворочался во сне, бесстрастно смотрел в потолок шатра, устало переводил взгляд на догорающий в его центре костёр, и прислушивался к тихому сопению своего дяди, но уснуть так и не смог. А когда первые лучи солнца коснулись полога вигвама, рыжеволосый волчонок тут же вскочил на ноги и нырнул под шкуры. Утром в поселении тихо; слышатся только неразборчивые голоса двух стражников у главного входа. Сейчас Солнышко юркой змейкой ползёт между палаток, стараясь не привлечь к себе чужое внимание. Его целью является пойманный вчера нарушитель, клетка с которым находится у подножия скалы вождя. Чужака охраняют трое молодых, но сильных воинов, довольно шумно переговаривающихся на данный момент. Накахара останавливается у самого близкого к ним большого шатра и присаживается на землю, осторожно опираясь о шкуры спиной. Рыжий наблюдатель наклоняется, выглядывая из-за шкур, но почти сразу же возвращается в обратное положение. Он не понимает, что движет им, но изо всех сил старается в этом разобраться. Вчера вечером Непроглядный Мрак даже не собрал племя, чтобы хоть что-то всем объяснить. Тигра он тут же велел запереть, а сам молча скрылся в своей пещере. Чуя надеялся, что отец похвалит его за храбрость, проявит к нему интерес или хотя бы просто кивнёт, увидев его, но чёрный волк даже ухом не повёл в сторону своего сына. Ночью волчонок еле сдержался от спонтанной мысли просто сходить к отцу в пещеру, чтобы попросить разъяснить ему хоть что-нибудь. Неспокойные мысли окутывают рыжего, словно огромная медвежья шкура. Он глупо пялится на свои руки, одним ухом слушая, о чём разговаривают охранники. Накахару ведёт странное желание справедливости: познакомиться с жителем Белого Леса, поговорить, расспросить его, почему он осмелился напасть на их поселение, узнать мотив его низкого поступка, в конце концов. Но заставить молодых воинов — ещё и всех троих! — покинуть свой пост навряд ли удастся. Тогда, видимо, остаётся ждать чуда. — Что ты здесь делаешь? Внезапно раздавшийся шёпот откуда-то сверху заставляет рыжего слегка вздрогнуть и повернуть голову в сторону шума. Сбоку от него стоит темноволосый парень, наклонившись и уперев руки в колени. На лице у него по странному приятная полуулыбка, а блеск в глазах непривычно приветливый. — Дазай? Что ты здесь делаешь? — выгибает бровь Чуя, окидывая взглядом бурого альфу снизу вверх. — Ищу тебя. — Ищешь? Зачем? — искренне недоумевает рыжий, стараясь не повышать голос. — Если ты не сильно зан- — Сильно, — тут же отрезает тот, отворачиваясь от непрошеного гостя. Дазай недоуменно хмурится, оглядываясь по сторонам, а потом опускает голову обратно к Накахаре. — Ты кого-то выслеживаешь? — Возможно. — Тогда, может, пойдём прогуляемся? — Что? Чуя на секунду зависает, сводя брови, а потом аккуратно выглядывает из-за шкур. Воины по-прежнему стоят на своих местах, а чужеземец всё в такой же позе спит в углу клетки. Тц. Юноша прекрасно понимает, что это гиблое дело. Сидеть здесь и выжидать, а, самое главное, чего выжидать — непонятно, просто бесполезная трата времени. Возможно, что к полудню что-то прояснится, может быть, Непроглядный Мрак соизволит что-нибудь объяснить своему племени и вынести окончательный приговор для пойманного жителя Белого Леса. Чуя тяжело выдыхает, поднимаясь на ноги, и обращается к Осаму: — И куда ты хочешь сходить? — К озеру Звёзд. Рыжий волчонок нехотя соглашается и, кивнув бурому, позволяет ему вести, хотя дорогу знает сам. Он не проявляет особого интереса к предложенной прогулке, ему просто хочется скоротать время, и этот поход является наилучшим вариантом, потому что торчать в шатре дяди ему тошно, а сидеть здесь и глупо наблюдать за охранниками не имеет никакого смысла. Накахара ненадолго останавливается у палатки Стужи, ожидая Дазая, вошедшего внутрь. Выходит тот из неё с небольшой кожаной сумкой на поясе, но что он с собой решил взять, рыжего не особо заботит. Покидают поселение они через патрульный выход, и медленно устремляются в сторону озера. Чуе нравится гулять по территории племени. Волчонок любит каждое дерево, каждый камень и куст; он с рождения чувствует какую-то сильную и нерушимую связь с этим лесом. Не многие жители Ни́са могут похвастаться таким притяжением к месту, где они появились на свет. В далёком детстве Стужа рассказывала маленьким волчатам легенду. Легенду о временах, когда Серебристые леса были всего лишь обыкновенной чащей, в центр которой упал осколок неземного происхождения. На этом месте было основано селение Ни́са, а сам осколок стал священным оружием, подчиняющимся только Первому Волку. Но это всё легенды и сказки, в которые никто не верит. Никто, кроме Чуи. И он бы никому и ничему не позволил встать между ним и Серебристым лесом. Рыжий наконец решает повернуть голову к своему спутнику. У того довольно усталый, но вполне оживлённый взгляд. Правнук шаманки смотрит то себе под ноги, то вперёд, определяя, куда им идти дальше. Накахара наблюдает Дазая таким впервые. Хоть он и видел юного альфу обычно издалека и всегда считал того равнодушным к жизни, а заодно и к своим соплеменникам, то сейчас будто что-то изменилось. — Солнышко? — в этот самый момент зовет его Осаму. — Что? — тут же кривится Чуя. Дазая это забавляет. Ему нравится кликать Накахару «Солнышко», наверное, больше дразня, нежели просто зовя по прозвищу. Сейчас он в приподнятом настроении, потому что у волчонка впервые такое продолжительное время не болит голова, а перед глазами не стелется серый туман от видений. Поэтому темноволосый альфа неожиданно толкает рыжего омегу в плечо, а после содеянного сразу ускоряет шаг. — Эй? — Накахара озадаченно выгибает бровь. Как только он догоняет Пёрышко, тот издаёт забавный смешок и, огибая очередное дерево, внезапно пускается наутёк. — А ну стой! — выкрикивает рыжий вслед бурому, стараясь не отставать. — Я же догоню! Задние ноги у Чуи практически мгновенно становятся волчьими, ведь за несколько лет ежедневных тренировок организм привык трансформироваться как можно быстрее; чего не скажешь об Осаму, — того почти никогда не увидишь в образе волка, парень старается что-нибудь делать или что-то собирать, не прибегая к своей естественной сущности. Впереди виднеется мерцающая гладь озера Звёзд, поэтому бегут они совсем недолго, но Пёрышко уже чувствует, что выдохся. Волчата огибают разросшиеся кусты, толстые поваленные деревья и перепрыгивают длинные плоские камни, — у Осаму сейчас неприятно сводит дыхание и покалывают мышцы в ногах. Дазай всё детство провёл не на песчаной площадке, где без перерывов носились его ровесники, а в шатре шаманки, поэтому жаловаться на собственное нетренированное тело бессмысленно. Когда Осаму, уперев руки в колени, тяжело переводит дыхание, Чуя пробежавший чуть дальше, смотрит на него в безмолвном ожидании. Он выглядит вполне довольным после небольшой пробежки, чего не скажешь о темноволосом, который уже пожалел о своём решении устроить им обоим забег с препятствиями. Накахара плюхается на песок, чувствуя явное недомогание. Он не ел довольно давно, а на погоню за Дазаем истратил последние силы. Солнышко трёт подушечками задних волчьих лап по песку и думает, что, похоже, испортил всю прогулку, и придётся вернуться обратно, чтобы подкрепиться, но в нос внезапно ударяет запах недавно пожаренной рыбы. Откуда? — Держи, ты наверняка проголодался. Рыжий поднимает голову и видит руку Дазая, протягивающую ему небольшую рыбёшку, завёрнутую в бледно-зеленоватый листок. Второй рукой тот придерживает сумку, откуда несильно начал тянуться запах рыбы. Так вот зачем он тащил сумку с собой! — Спасибо, — кивает рыжий и принимает от правнука шаманки гостинец. Накахара впервые испытывает неловкость от того, что кто-то позаботился о его состоянии. Мальчик ведь всегда был сам по себе и даже не жаловался на это. Его растило буквально всё племя; все, кто с ним когда-либо сталкивался. В раннем детстве это были беты, кормящие его своим молоком, в детском возрасте — омеги, учившие как стоять на своих двоих, а в юношестве Стужа и Хироцу, которым Накахара до сих пор искренне благодарен. Едят парни молча, оглядывая природу вокруг себя. Прямо перед ними стелется огромное озеро Звёзд, с кристально-чистой в нём водой, чётко отражающее в себе белые рваные облака, плывущие по небу, и длинные ветви зелёных деревьев, растущих по всему берегу озера; с правой от него стороны расположена небольшая каменная пещера, вход которой направлен к западу и увешан длинными лианами. Далеко за озером множество заводей, осоки и камышей, но те едва можно разглядеть. А если поднять голову выше, то в глаза сразу бросятся далёкие заснеженные пики гор, за которыми находится таинственная Страна Туманов. — Слушай, — в какой-то момент робко проговаривает Чуя, трогая пальцами маленький гладкий камушек на берегу озера. — Зачем ты тогда, ну? В детстве… Осаму начинает тянуть странную улыбку, сразу понимая, о чём тот начал говорить, потому что альфа многое делал в детстве напоказ: — Зачем я издевался над существами Богини? — Да. — Не знаю. Наверное, потому что мог. Накахара заводится с пол оборота. Разве в детстве его не учили быть благодарным Богине за дарованную ему жизнь? Как Стужа или Перо Сойки могли не рассказывать своему безмозглому отпрыску, что нужно быть честным и порядочным, даже по отношению к существам, которых мы, волки, по природе сильнее? Никто в этом мире не имеет права на то, чтобы забирать чужие жизни, даже у таких маленьких и беспомощных созданий. Рыжий раздражённо цыкает, вглядываясь в прозрачную гладь воды, пытаясь отвлечься, чтобы не разозлиться ещё больше. — И как ещё Богиня не наказала тебя за это? — Она наказала, — как ни в чём не бывало отвечает ему Пёрышко. — О, и как же? — издевательски тянет тот. — Голосами в голове. Чуя отрывается от созерцания бликов и поворачивает голову к Осаму. Он ошарашен и не знает, что ему ответить. — Бабушка сказала, что я должен обрести единство с ними, но… пока не выходит. Солнышко ничего не говорит. Он какое-то время наблюдает за безэмоциональным лицом Пёрышка, смотрящим вдаль, а потом и сам отводит взгляд к озеру. Он начинает непритворно сочувствовать ему. Быть шаманом и являться посредником между миром Духов и миров волков, — определённо тяжёлая ноша. Наверное, это невыносимо, когда кроме твоего голоса внутри тебя есть и другие. — А у тебя бывают видения? — тихо подаёт голос Пёрышко. — Нет, — честно отвечает ему Солнышко, смотря на верхушки высоких деревьев. — Да и сны мне почти не снятся. Пёрышко ему в какой-то степени даже завидует. Но в данный момент он не чувствует, чтобы голова тяготила его. В голове его пусто, словно все отвратительные и неприятные воспоминания унёс неведомый ураган. На удивление, ему уютно находиться в обществе Солнышка; волчонок несказанно рад узнать сына вождя хоть немного, но поближе. Теперь Пёрышко боится сморозить лишнего, хотя, по сути, он ничего и не говорит. Они большую часть совместного времени молчат, и это ни сколько не смущает их, по крайне мере, Дазая. — Боишься воды? — Что? Чуя вскидывает голову, чтобы посмотреть на Осаму, задавшему ему столь странный вопрос. Но перед ним уже нет того высокого темноволосого парня; сейчас перед ним стоит большой бурый волчонок, повернувший к нему голову через плечо. Карие глаза напротив озорно блестят, будто бросают вызов своему собеседнику. — Не боюсь, — беззлобно скалится Солнышко, подаваясь вперёд и принимая облик волка. Раздаётся громкий всплеск. Первым прыгает рыжий. Вода оказывается холодной и не на шутку бодрящей. Она незримо окутывает два вошедших в себя тела и отрезвляет отягощённый насущными проблемами разум. Лапы не могут коснуться песчаного дна — озеро Звёзд довольно глубокое и мелководье здесь обрывается очень резко. Последний раз Накахара купался в далёком детстве. Сюда его приводили Стужа и Одинокая Звезда. Но эти воспоминания старые и рыжий волчонок совсем позабыл то прекрасное ощущение, когда твоё тело становится тяжелее из-за намокшей шерсти, лапы двигаются плавно, передняя-задняя, передняя-задняя, и ты плывёшь, плывёшь, плывёшь, чуть приподняв голову над водой, и беззаботно улыбаясь, потому что вода, пускай и холодная, приносит тебе долгожданный покой и безмятежность. Чуя забывает абсолютно обо всём; о племени, об отце, о нарушителе, и даже о том, что его ещё может ожидать впереди. Солнышко оборачивается через плечо и видит Осаму, неуклюже, но вполне уверенно плывущего к нему. Пёрышко сейчас пребывает в некоторой прострации, потому что плавать не любит и двигать лапами умеет плохо, но почему-то решил пригласить сына вождя окунуться. Накахарой эти скованные движения Дазая понимаются иначе, и он насмешливо тянет: — Ну и кто тут не боится воды? — А я и не боюсь! — возмущённо приподнимает намокшую голову бурый волчонок, усерднее перебирая лапами. Солнышко заливается звонким смехом, опуская корпус вниз и начиная бить передними лапами по воде. Пёрышко во время чужого баловства просто жмурится, оставаясь неподвижным, и морщит свой мокрый чёрный нос. После этого Чуя издаёт шутливый боевой клич, а потом направляется к другой стороне озера, где вместо песка начинается галька, и Осаму ничего не остаётся, как медленно поплыть следом за ним. Они валяются на берегу, устланном мелким камушками, вместе высыхают, дремлют, разговаривают о чём-то незначительном и постоянно переглядываются, глуповато улыбаясь. Ребята общаются дольше, чем когда-либо, и это нравится им обоим. Дазай рассказывает какую-то глупую шутку и поворачивает голову к звонко смеющемуся Накахаре. Он вспоминает, как впервые увидел Солнышко на песчаной площадке несколько лет назад. Сын вождя тогда тренировался на износ, изо всех сил старался выделиться среди остальных, чтобы Непроглядный Мрак обратил на него внимание. Пёрышку тяжело это понять, ведь его растили папа и бабушка, и добиваться их признания волчонку было не нужно. Стужа не раз упоминала, что Солнышко стремится стать стражем, ему хочется защищать своё племя так же, как это делают взрослые альфы. Но одна только мысль, что омега жаждет добиться такого положения, приводила голову Осаму в полнейший хаос. Зачем идти против своей сущности? Только потому что ты сын вождя и тебе хочется быть значимым? Но разве, являясь омегой, нельзя быть важным? На такие вопросы правнука Стужа загадочно улыбалась и всегда отвечала как ни в чём не бывало: «Значит, таково его предназначение, дорогой». А какое тогда предназначение у Пёрышка? — Может, будем возвращаться? Чуя несильно толкает Осаму плечом, вырывая из очередных туманных мыслей, а сам продолжает неподдельно наслаждаться повисшей на данный момент атмосферой. Солнце садится, а его лучи окрашивают всё вокруг в закатные цвета. Кристальная гладь озера переливается жёлто-розовыми оттенками, прохладный вечерний воздух ерошит подросткам волосы, вызывая на коже приятные мурашки. Они возвращаются в поселение молча, понуро смотря себе под ноги. Накахара мысленно готовится к предстоящему с отцом разговору, а Дазай продолжает думать о бабушкиных словах, ни с того, ни с сего вплывших в голове. И когда впереди появляется невысокий частокол и слышится гул соплеменников, Пёрышко нехотя останавливается и говорит, что зайдёт в поселение с центрального входа, так как сейчас ему нужно в вигвам Стужи. Солнышко просто удручённо кивает, всё ещё зацикливаясь на собственных переживаниях, и разворачивается к патрульному выходу. Парни молчаливо расходятся, но не отрицают, что время, совместно проведённое, было потрачено не зря. В селении всё, как обычно, течёт своим чередом. Кто-то разводит вечерние костры, где-то слышно рыболовов, собирающих небольшой отряд на вечернюю охоту, а охранники… Рыжий замирает. Клетка пуста! А где чужеземец? Волчонок оглядывается по сторонам, но кроме угрюмого Ледяного Когтя, проходящего мимо с огромной корзиной фруктов, никого нет. Взрослый мужчина не выглядит обеспокоенным, а это значит, что нарушителя либо отпустили, либо он находится в пещере вождя. Накахара кивает собственным мыслям и торопливо устремляется к каменной насыпи, ведущей наверх. Он обходит невысокую скалу вождя сзади, дабы не идти через весь центр и не путаться под ногами у взрослых. Погода к вечеру меняется. Ветер теперь гуляет прохладный, зябкий, на небе собираются серые облака, а солнца за ними уже давно не видно. В воздухе стоит неуловимый запах неясности, недоговорённости. Как будто небеса хотят что-то сказать своим детям, но пока боятся, не решаются. Солнышко поднимается на скалу, но перед входом, завешенным крупной медвежьей шкурой, медлит. У него, похоже, трясутся колени, а руки мелко дрожат. Волчонок невзначай заглядывает вниз, где сейчас толпится несколько старших воинов. Рядом с одним из них стоит мальчик с чёрно-белыми волосами, а тот самый Ледяной Коготь, которого Солнышко видел минутами ранее, передаёт корзину с фруктами ему в руки и велит, похоже, отнести её в их семейный шатёр. Потом Ледяной Коготь похлопывает своего сына по плечу и добродушно смеётся. Чуя мгновенно расстраивается, понимая, что Непроглядный Мрак никогда не хвалил его. Мужчина никогда не проявлял к мальчику должного внимания, не играл, не гулял, не рассказывал ему смешных баек перед сном. Из-за внезапно появившихся мыслей, отягощающих голову, стало неприятно где-то глубоко внутри. Как будто что-то липкое, словно мёд диких пчёл, стало разливаться между рёбер. Ему бы очень хотелось проводить с отцом больше свободного времени, но Непроглядного Мрака, похоже, трудная жизнь собственного сына мало заботит. Вокруг, ровно как подброшенные осенним ветром жёлтые листья, кружится чувство уныния и одиночества. Накахара ощущает себя брошенным, покинутым. Он так считает, потому что сегодня ему удалось почувствовать что-то новое; почувствовать себя нужным. Чуя мотает головой, отгоняя окутавшие его серой пеленой мысли, и разворачивается к медвежьей шкуре. Он, делая глубокий вдох, уже было открывает рот, чтобы узнать, можно ли ему войти, как слышит чужие голоса внутри. —…когда-то давно. Я правда этого не хотел. Солнышко тотчас напрягается, едва заслышав голос незнакомца. Тигр внутри! — Ты, Са́ган, в посмертном долгу передо мной, — доносится из пещеры размеренный и апатичный голос вождя. — Я помню. — Значит, ты должен выполнять каждую мою просьбу. В пещере на какое-то время наступает тишина. Накахаре кажется, что он слышит стук собственного сердца где-то в висках. — Я не уверен, что эта полосатая подстилка способна выполнить твой приказ, Огай. Что? В пещере раздаётся третий, более грубый и хрипловатый голос. Он принадлежит глашатаю племени Ни́са, Пылающему Дрозду. Это очень крупный и сильный мужчина, с верностью и честью прослуживший больше четверти своей жизни Непроглядному Мраку; никто не имеет права усомниться в его верности народу Ни́са. Но сейчас что-то не так. Разговор, доносившийся из пещеры вождя, не похож на обычный, который проводят с нарушителями. — Разве вам не дорого собственное племя? — с какой-то долей надежды в голосе интересуется Са́ган. — Да мне плевать на его судьбу! — Мори выкрикивает так громко, что у Солнышка пробегаются мурашки по спине. — Я хочу, чтобы они все заплатили за то, что когда-то посмели отвергнуть меня. — Но разве это не приведёт к расколу тво- — Я уже сказал, — голос Непроглядного Мрака становится тихим и гортанным. — Плевать. Слышится скрежет когтей по каменному полу, а через несколько мгновений едва различимый шёпот Огая. — Богиня отвернулась от меня. У Чуи всё сжимается от нахлынувших чувств. Он на трясущихся ногах отходит от входа в пещеру и бросает быстрый взгляд на шатры своих соплеменников. Отряд рыболовов только выдвинулся и его участников ещё видно за частоколом. Где-то справа видно, как Искрящаяся Кувшинка обнимает свою маленькую дочку и радостно смеётся. Этот отдалённый женский смех кажется Солнышку острым лунным осколком, больно режущим уши. А ведь ещё вчера она могла потерять своего ребёнка из-за нарушителя, который… в сговоре с Непроглядным Мраком? Паника охватывает всецело, выбивая оставшийся воздух из лёгких. Неужели Огаю плевать, что будет с жителями его племени? Но если учитывать то, что он всегда был равнодушен к женщинам, омегам и старикам, беззащитным и не способным самим за себя постоять, то… Накахарой овладевает слепой страх за собственное племя. Тревога яростно бурлит у него внутри и разливается красным пламенем, мучительно обжигающим бьющееся в ушах сердце. С чего Непроглядный Мрак решил, что Богиня отвернулась от него? Что он может скрывать ото всех? Напуганный услышанным юноша замирает, будто становясь частью каменной скалы, и испуганно бегает глазами вокруг себя. У него нет ответа. Внезапно впереди ярко сверкает молния. По небу проходятся угрожающие раскаты грома, и Чуя более менее приходит в себя. Он напряжённо вдыхает застывший перед грозой воздух и в смятении окидывает взглядом всё селение ещё один раз. Накахара отчётливо понимает, что надвигается немыслимая буря, но оценить её масштабы волчонок пока не в силах.