— Мне нужно тебе кое-что рассказать. Накахара взволнованно разворачивается к Дазаю, сразу принимаясь слушать. Их окутывает полнейшая тишина; в одном из шатров слышится чей-то хриплый кашель. Сновидец топчется на песке, бегая по нему глазами. — Ко мне… Ко мне снова приходили Видения. — Серьёзно? — обеспокоенно подаётся вперёд Накахара и касается своими руками запястий Дазая. — Мне… мне снилось что-то неясное. Я… просто хотел, чтобы ты знал.
«Бестолочь», — ругается про себя Пёрышко и молча поднимается со шкур, покидая палатку. Он успевает заметить, каким обеспокоенным взглядом его провожает Солнышко. Солнце едва зашло за горизонт. Дазая встречает прохладный ветер, приятно ласкающий кожу, и бледно-синее небо, с только начинающими появляться на нём колючими звёздами. Быстро проскользнув мимо зазевавшегося Ледяного Града, что-то вещающего Острому Клюву, юнец устремляется к ближайшему хлопковому дереву. Он не уходит далеко от селения, по крайне мере, не успевает уйти. — Осаму! Дазай тут же останавливается, злостно буравя зелёную траву под ногами. Он несильно сжимает руки в кулаки и слышит быстрые шаги за спиной. — Что случилось? Почему ты ушёл? — Накахара обходит правнука шаманки сбоку и пытается заглянуть тому в глаза. — Ну же, поговори со мной. Осаму вздыхает, стоя с опущенной головой и прикрытыми глазами. Он медленно поднимает свой взор на Чую, раздумывая о том, что будет уместно сейчас сказать. — Не хотел говорить при всех. — Что-то о моём отце? — с толикой грусти произносит Солнышко. Пёрышко инстинктивно закусывает губу, отводя взгляд в сторону. Он всё ещё злится и никак не может избавиться от этого чувства. Волчонок выглядит слегка расстроенно и немного раздражённо. — Ты боишься его? — Нет, не боюсь, — чётко отвечает ему Накахара. — Просто… — он неловко ведёт плечом. — Зная его отношение к женщинам и омегам, мне просто… — Неприятно? Чуя молча кивает. Пока оба стоят в тишине и слушают отдалённые голоса соплеменников, Солнышко снова улавливает этот странный запах сырости, внезапно появившийся в воздухе. Он поднимает глаза на Пёрышко и щурится. Тот тоже приковывает свой взгляд к рыжему и делает неловкий шаг ближе. — От тебя пахнет мокрым псом, — неожиданно усмехается Накахара. — Хах, правда? — хмурит брови Осаму, хотя прекрасно заметно, как он смущается. — А знаешь, как пахнет от тебя? — Как? — Чуя тоже делает короткий шаг, оказываясь совсем близко. Их глаза встречаются. В обоих блестит странный азарт и неподдельный интерес пробовать новое. Они медленно тянутся друг к другу и, прикрывая веки, осторожно соприкасаются губами. Поцелуй мягкий, тёплый… осторожный. Мурашки поднимаются по спинам ребят и перебегают им на шеи. У Солнышка приятно покалывают кончики пальцев. Он чувствует, как где-то в области груди разливается тепло, густое и похожее на мёд. Пёрышку же, наоборот, кажется, что сейчас он сойдёт с ума от закружившего ему голову чужого запаха. Поэтому сновидец отстраняется первым, заключая со скованной улыбкой: — Шалфей и сосна. — Что? — рыжий тотчас непонимающе склоняет голову. — Так ты пахнешь. Накахара какое-то время просто смотрит в карие глаза напротив, делая глубокие вдохи. Волчонку кажется, что в него только что ударила молния и пронзила от ушей до пят. Он скованно мнётся на месте, решаясь на дальнейшие действия, а Дазай поджимает губы, обнимая себя одной рукой. Темноволосый впервые ощущает непривычное спокойствие, хотя у них за плечами незаконченный диалог о Непроглядном Мраке и неловкий второй поцелуй. — Пошли к озеру? — спонтанно произносит Чуя. — В такое время? — выгибает бровь Осаму. Рыжий омега забавно встаёт на носочки, чтобы дотянуться до уха альфы, и горячо шепчет: — Я слишком сильно люблю луну, чтобы бояться ночи. После сказанного сын вождя замечает улыбку у сновидца на губах и, быстро принимая истинное обличье, пускается в густые заросли. Правнук шаманки не отстаёт, впервые позволив себе рассмеяться в голос от переполнивших его чувств. Дазай вдыхает побольше воздуха перед тем, как принять образ волка, и пускается следом за Накахарой. Они несутся друг за другом, громко смеясь и подвывая вышедшему из-за рваных облаков полумесяцу, и огибают колючие кустарники и толстые стволы хлопковых деревьев. Достигнув озера Звёзд, Солнышко тут же нападает на Пёрышко, и волчата катаются по песку, визжа и кусая друг другу уши. Когда оба плюхаются на песок и восстанавливают дыхание, они молчат и переглядываются между собой. Чуя заваливается на Осаму, несильно виляя хвостом, и с придыханием произносит: — Я такого никогда не чувствовал. У темноволосого невольно колет под грудью, и он вмиг склоняет голову к рыжему. Бурый волчонок некоторое время ничего не говорит, попросту не зная, что должен сказать. Когти его передних лап царапают песок; он пытается подобрать слова. — Мне очень хорошо с тобой, — несмело произносит Дазай. Чуя касается мокрым носом его пушистой щеки и безмятежно прикрывает глаза. Но умиротворённость очень скоро сменяется досадой и растерянностью. Рыжий направляет строгий взгляд на волнующуюся гладь озера. — Он хочет расколоть нас. — Расколоть племя? Непроглядный Мрак? — непонимающе хмурит брови Дазай. — Что значит «расколоть»? — Я не знаю, я… — Накахара тяжело вздыхает, отчаянно бегая глазами по воде. — Мне не по себе, когда я думаю об этом. Я не хочу, чтобы кто-то из них… Чтобы кто-то… — Оказался предателем? — тихо догадывается Дазай. — Я не хочу терять дорогих мне людей, — напряжённо опускает голову рыжий волчонок. Наступает спонтанная тишина. Слышится только, как спокойный ветер шелестит кроной деревьев. Ребята долго смотрят на водную рябь, пока один из них не нарушает молчание. — Чуя. — М-м? — Помнишь, я вчера сказал, что меня снова начали беспокоить голоса? Накахара серьёзно кивает. — Я кое-что тебе расскажу. Только не сейчас. В подходящее для этого время. Рыжий вздыхает, опуская веки. Он заметно расстраивается, но всё равно облокачивается на плечо альфы. Напряжение и волнение не покидают его тело, но рядом с темноволосым сновидцем ему становится заметно легче и уютнее. — Уже очень поздно, — констатирует факт Дазай, заботливо облизнув чужое ухо. — Твой дядя не будет волноваться? — Ему плевать на меня, — тут же фыркает Накахара, резко вставая на четыре лапы. — Но ты прав. Нам пора. Они возвращаются в селение, когда полумесяц уже стоит в центре небосвода, из-за чего получают нагоняй от Ледяного Града, дежурящего на входе. Ребята извиняются, что были вне поселения без взрослых, и проходят к костру, разведённому неподалёку от шаманского шатра. Дазай собирается попрощаться, но Накахара грубовато одёргивает его за край рубашки. Омега почему-то раздражается, ещё не начав говорить. Дыхание учащается, голубые глаза сужаются, а рыжие брови сводятся к переносице. — Я бы хотел, чтобы ты переночевал со мной сегодня, — довольно скомкано выдаёт Солнышко, глядя в землю. Пёрышко сначала глупо хлопает глазами, а потом с радостью соглашается, делая для себя вывод, что рыжему боязно спать одному после разговора у озера. В шатре старшего Накахары не оказывается, от чего Солнышко заметно выдыхает и укладывается на свою подстилку, похлопывая по шкуре, приглашая Пёрышко сесть рядом. Они недолго разговаривают о своих планах на завтра и смотрят на догорающий костерок, а потом, сняв рубашки, укладываются под медвежью шкуру. Ребята ложатся друг на против друга и закрывают глаза. Осаму засыпает не сразу. Он медленно дышит и тихо рассматривает умиротворённое лицо уже заснувшего Чуи. Сновидец улыбается краешком губ и ощущает разливающееся под сердцем тепло. Но как только темноволосый собирается засыпать, перед ним резко вспыхивают горящие красные глаза. Волчонок несильно дёргается и распахивает веки. Он задумчиво хмурится и чувствует, что испытывает непонятный, необъяснимый страх. Когда Дазай закрывает свои веки снова, перед ним вновь появляются два кровавых блестящих озера. Волчонок дёргается опять и привстаёт на локте от раздражения. Он негромко ругается и некоторое время рассматривает спящего Накахару. Происходящее вводит правнука шаманки в некоторый тупик, заставляя попытаться разобраться, чьи глаза предстают перед ним во второй раз. Чувство страха усиливается, сердцебиение учащается, а кончики пальцев начинают неприятно покалывать. Осаму засыпает вновь и вновь и раз за разом видит блеск неизвестных красных глаз. Перед Осаму простирается необъятная и глубокая темнота. Он стоит перед чёрным озером, на чёрном песке, и всматривается в черноту. Волчонок чувствует, как в спину ему кто-то глухо дышит. Страх подступает и сковывает горло, душит и пытается растерзать на части. Темноволосый юноша жмурится и сжимает руки в кулаки, пытаясь взять верх над страхом, над воспоминаниями, что таят в себе эти сверкающие красные блюдца. И вот, в какой-то момент, Дазай собирается с силами и резко оборачивается, распахивая веки. Он смотрит в чужие глаза и читает, запоминает, впитывает. Раздаётся шорох шкур на входе. За ночь у Пёрышка сильно похолодели ноги и руки, и сейчас он медленно открывает уставшие веки, устремляя сонный взор в потолок шатра. Его голову поспешно заполняют украденные воспоминания; тупая боль давит на виски, но волчонок справляется и кое-как переворачивается набок, сразу хватаясь взглядом за вошедшего внутрь палатки мужчину. Старший Накахара, наклоняясь, копается в шкурах своей подстилки, по всей видимости, что-то ищет. Дазай неохотно наблюдает за ним, напрягаясь от возможного исхода событий. Заметь Град Иголок рядом со своим племянником-омегой юного альфу, наведёт ли шуму? Задумавшись, Осаму случайно сталкивается с обернувшимся Гандзи взглядом. Грустные зелёные глаза задерживаются на карих несколько секунд. Пёрышко всем своим нутром ощущает необъяснимую тоску и бескрайнюю печаль по кому-то близкому. Боль неизвестной утраты и страх непризнания тёмной вереницей укрывает сердце молодого сновидца. Но взгляд Гандзи очень скоро переходит Осаму за плечо, и волчонок облегчённо выдыхает, переставая чувствовать чужие эмоции. Темноволосый слышит, как сзади него ворочаются, и одновременно видит, что старший Накахара стремительно покидает свой шатёр, а после проснувшийся Чуя кладёт руку Осаму на плечо и желает тому доброго утра.***
— Неплохо. Одасаку добродушно посмеивается и поднимается с песка, отряхиваясь. Неподалёку сидит Сказочник, аккуратно держа в руках несколько некрупных ромашек. У него красные, заплаканные глаза, и Накахара знает, почему. Слухи о том, что Морской Прибой не вернулся из патруля вместе с Замораживающим Лучом, медленно расползаются среди жителей. Рядом с лекарем в истинном обличье восседает Серебряное Солнце, папа Рюноскэ. У него очень миниатюрное телосложение, пушистая серо-белая шерсть и добрые серые глаза. Сам же Рюноскэ тренируется вместе с Острым Клювом чуть поодаль Небесного Зова и Солнышка. — У меня хороший учитель, — гордо и с улыбкой отвечает Чуя, совершая прыжок на Одасаку, но тот с лёгкостью уворачивается — такими атаками его не взять. Страж снова посмеивается, уклоняясь от очередного удара ученика. Но удары продолжают следовать друг за другом, пока в какой-то момент рыжая лапа не касается чужого плеча. Накахара умеет добиваться своего, даже такими глупыми действиями; тактика боя не всегда была его сильной стороной. После небольшой разминки Солнышко ненадолго отходит отдохнуть и перевести дыхание. Он плюхается на песок, садясь к тренировочной площадке полубоком, чтобы из-за плеча наблюдать, какие успехи делает Рюноскэ. Волчонок вылизывает шерсть на боках и дышит носом, приходя в себя. Он видит, как Одасаку присаживается рядом с Юи и вновь принимается успокаивать его, но хороших результатов это, к сожалению, не приносит. Накахара внезапно ощущает зарождающуюся и непонятную боль в низу живота. Рыжий волчонок вздрагивает и напрягается, не меняя положения. Он некоторое время сидит неподвижно, прислушиваясь к себе. Сын вождя напряжённо бегает глазами по песку и всматривается буквально в каждую травинку, расположенную рядом с песчаной площадкой, дабы дождаться, когда боль утихнет. Но та только усиливается и заставляет сжиматься в комок всё больше. Выругавшись, Чуя поднимается на лапы и со всей силы отталкивается от песка, пускаясь в лесные заросли. Он просто бежит вперёд, огибая толстые стволы деревьев, и не задумывается о том, что покидать соплеменников молча было неразумной идеей. Когда боль становится нестерпимой, волчонок останавливается у ближайшего хлопкового дерева и принимает человеческий облик. Юноша сползает вниз и садится в траву. Осматриваясь, он понимает, что добежал до Искрящегося Луга. Чуя чувствует, как становится мокро между ног, и по спине прокатывается неприятная волна мурашек. Спонтанный страх подступает откуда-то снизу и расползается по телу, окутывая, словно липкий мёд. Волчонок вновь оглядывается по сторонам, ощущая себя максимально уязвимым сейчас. Хоть он и находится довольно далеко от племени, рыжеволосый всё равно считает, что его легко могут почуять другие соплеменники. Накахара раздражённо цыкает, не зная, что ему делать. Он опять принимает истинное обличье и прытью пускается через Луг. Десятки запахов ударяют в нос и щекочут кожу, когда лапы ступают по мягкой траве. Ноги несут его к озеру Звёзд, к маленькой пещере, расположенной неподалёку. Боль пронзает с новой силой, и Накахара инстинктивно скулит, панически оглядываясь по сторонам и требуя от своего бренного тела терпения. Но как только волчонок вбегает в небольшую пещерку и падает на старые моховые подстилки, то благополучно теряет сознание.***
Накахара мычит сквозь пелену дремоты. Он чувствует, как чей-то шершавый язык энергично нализывает ему макушку. Уши дёргаются, прислушиваясь, а нос втягивает воздух, принюхиваясь. Запах леса после дождя бьёт в ноздри, и волчонок приоткрывает рот, с силой втягивая его, пробуя. — Осаму… — Ты в порядке? Рыжий омега несдержанно рычит, окончательно пробуждаясь, и отрывает голову от каменного пола. Темноволосый альфа отстраняется, навострив уши. — У меня началась течка, как сам думаешь? Сновидец смущается и отводит взгляд в сторону, не решаясь ответить. — Как ты догадался, что я… — Бабушка отправила меня за ягодами на Искрящийся Луг, — тихо говорит тот. — Я почуял твой запах. Накахара панически сжимается, понимая, что был прав насчёт того, что его запросто можно учуять с огромного расстояния. Но волчонка уже не так сильно скручивает от боли, живот ноет, а тело требует. Юноша приподнимается, касаясь носом мокрого носа своего спасителя. Пёрышко, спохватившись, отвечает на волчий поцелуй, после чего оба принимают человеческие облики, а поцелуй перерастает в обычный, мокрый и грубый. Чуя, сидя на коленях, подползает к Осаму ближе и, снова вдыхая запах после дождя, горячо шепчет тому в губы: — Давай. — Ты уверен? Дазай обхватывает руками лицо Накахары и заглядывает в чужие разгоревшиеся глаза. Рыжий тяжело дышит и касается носом носа сновидца. Омега чувствует, как внизу ноющего живота давит желание, как тянут виски после потери сознания. Карие глаза напротив смотрят изучающе и сердечно, и от этого взгляда разум Чуи холодеет, заставляет задуматься о том, что же они сейчас делают. Желание пульсирует внутри и просит, требует, вымаливает, и Накахара поддаётся только лишь потому, что готов вверить себя в эти тонкие руки, опустившиеся ему на талию. Рядом со сновидцем сын вождя ощущает спокойствие, и этого ему всегда было достаточно. — Уверен, — наконец рычит Солнышко и продолжает целовать Пёрышко. Сновидец мыкает в спонтанный поцелуй и медленно снимает рубашку омеги. Он целует аккуратно и мягко, когда как ему покусывают губы и рычат в них. Темноволосый отчего-то посчитал, что рыжий не согласится, не позволит, оттолкнёт. Он даже начал готовиться к отказу, стараясь не сильно наслаждаться запахом сосны и шалфея, заполнившего всю пещеру. Но тяга обладать уже скручивается внизу живота и сподвигает стать смелее. Ребята раздеваются и скидывают на пол одежду. Они пыхтят и кусают друг другу губы. В пещере пахнет мхом и пресной водой. Вход внутрь очень низкий, с потолка у самого края свисают несколько лиан, не позволяя полуденному солнцу проникнуть внутрь. — Я хочу смотреть на тебя. Неожиданно и отчётливо произносит Осаму, осторожно наваливаясь на Чую сверху. Тот рвано выдыхает, растерянно раздвигая ноги и позволяя темноволосому альфе уместиться между них. Рыжий отводит глаза, хотя руки на плечи альфе кладёт смело. Они какое-то время играют в гляделки, смущаясь и осматривая друг друга. — Я могу?.. Накахара слабо кивает, и Дазай улавливает его волнение. Темноволосый наклоняется и, отрывисто поцеловав рыжего в щёку, направляет член к сочащемуся смазкой проходу. Осаму аккуратно надавливает головкой на вход, пока погружая внутрь только её, но Чуя всё равно вздрагивает, непроизвольно сжимаясь. Сновидец плавно проникает глубже, взволнованно слушая, как партнёр тихо поскуливает, принимая его в себя. Дазай закусывает губу, хмуря брови, потому что Накахара оказывается до невозможности узким. Стенки плотно обхватывают член альфы, сжимаются и заставляют того то и дело рвано выдыхать. Солнышко жмурится, сильнее цепляясь за чужие плечи, и шумно сопит. Пёрышко это замечает сразу же и, с целью успокоить, наклоняется ближе, но рыжий выдыхает ему в губы первым. — Двигайся. Чуя прогибается в спине и закусывает нижнюю губу, чувствуя, как неохотно раздвигаются его девственные стенки под чужим напором. Острые ногти впиваются в худые плечи, царапают их, и темноволосый альфа поневоле цыкает, замедляясь и осторожно входя до конца. Первый стон раздаётся очень скоро. Солнышко прижимается к теплому телу сверху и утыкается лбом в уже расцарапанное плечо Пёрышка. Он ощущает разливающее по телу влечение и подаётся бёдрами навстречу толчкам. Видит Богиня, Чуя никогда не чувствовал чего-то подобного. Даже выигранная дуэль с Небесным Зовом не откликалась столь ярко и жадно, как слияние тел. Всё происходит слишком быстро, от этого лишь сносит крышу, а внутреннее желание требует больше и сильнее. Дазай ускоряется, пытаясь заглянуть в глаза Накахаре, но тот всё отворачивается и пытается опять уткнуться ему в плечо. У него ослепительно розовые щёки, и он стонет, не переставая. Сновидцу это льстит, и он тихо мычит от переполняющих его эмоций. Руки, упирающиеся в каменной пол пещеры, очень устали, но темноволосый альфа, не сдерживаясь, продолжает двигаться, ловя губами губы Чуи, целуя в ответ и мыкая во влажный поцелуй. Неспокойные мысли спутываются, разгорячённые тела накаляются до предела, а желание достаёт до самих луны и звёзд. Накахара скулит, достигая пика. Он в этот момент забывает абсолютно обо всём: о том, где они, кто они, и как будут смотреть друг другу в глаза через несколько минут. Для Чуи остаются только Осаму и те непередаваемые ощущения, которые он ему доставляет. Накахара вообще в какой-то момент перестаёт себя контролировать, он даже не отдаёт себе отчёта в том, насколько откровенно и громко он стонет, потому что полностью забывается. Но с этим чувством рыжий понимает, как неприятно его распирает изнутри. Дазай толкается до предела и, проталкивая внутрь узел, застывает в таком положении. — Больно, — охает Солнышко, выгибаясь в спине и прижимаясь ближе к Пёрышку. Он знает, что произошло, и смиренно терпит, с надеждой, что не забеременеет от первой сцепки. — Извини, — бормочет Дазай, напрягаясь и не меняя позу. Его переполняют неизвестные доселе эмоции, такие, которые волчонку никогда не приходилось испытывать. Он мысленно благодарит Добрых Духов за подаренный ему день, и влюблённо принимается наблюдать за рыжим омегой. Чуя откидывает голову назад и, прикрывая глаза, блаженно выдыхает. Его руки блуждают по плечам Осаму и нежно гладят их. Сам Осаму тоже переводит дыхание и немного жмурится от тесноты внутри омеги. Волчата вяжутся, переживая вместе несколько оргазмов. Потом лениво и вяло разлепляются и устало валятся на пожухлые подстилки, восстанавливая сбитое дыхание, а после засыпают до поздней ночи. Накахара нехотя просыпается от тёплых поцелуев в щёки. Дазай нависает над ним и гладит по волосам, заставляя открыть глаза. По окружающей их темноте и маленьком горящем костерке в углу пещеры, до рыжего доходит, что сейчас глубокая ночь. Он мычит, видя миску с похлёбкой, которую, видимо, принёс правнук шаманки. Сын вождя искренне благодарит его, усаживаясь и принимаясь за ужин. Пёрышко сообщает Солнышку, что в поселении всё спокойно, а тот, доедая, поднимается на ноги и, взяв партнёра за руку, направляется к выходу из пещеры. Рыжий омега аккуратно подводит темноволосого альфу к краю воды и с улыбкой предлагает искупаться. Ребята не спеша раздеваются и заходят в холодное озеро. Они держатся за руки и плавают кругами, периодически приближаясь друг к другу и целуясь. — Может, убежим? — Что? Оба волчонка сидят на мокром песке и смотрят на озеро впереди, из которого только что вылезли. Они оба приняли волчьи обличья, чтобы поскорее обсохнуть. — Давай сбежим вместе с Одасаку и Юи. — говорит Дазай, потупившись. — Прихватим с собой Рюноскэ и Мичизу. Что скажешь? Накахара открыто смеётся, без всякого осуждения и смятения в голосе. — А как же пророчество? Как же наше предназначение, Осаму? Лунный свет играет на глади воды. Дазай приковывает к нему свой неоднозначный взгляд и выпадает из реальности на какое-то время. Накахара всматривается в его лицо и, пытаясь выявить хоть какую-нибудь эмоцию, мягко гладит того по плечу. Осаму внезапно становится отрешённым и хмурым. Он делает глубокие вдохи и чувствует, как сильно сейчас пахнет Чуя. Если в мире и существует счастье, то оно явно имеет запах сосны и шалфея. Пёрышко улыбается своим мыслям и, развернувшись, целует Солнышко в уголок губ. Солнышко же, не решаясь на допрос, робко и осторожно предлагает просто пойти отдыхать. Сновидец без лишних слов соглашается. Перед сном Дазай долго буравит взглядом лицо спящего Накахары, а после, посчитав, что сейчас самое подходящее время, наклоняется и касается своим носом чужого.Глаза неприятно заливает солнечный свет. Сквозь сон Чуя понимает, что находится в шкуре своего молодого отца. Он видит своего дядю, которого не застал, — Окицу. Высокий пухлый мальчонка толкает Огая в плечо и бросается наутёк. Накахара наблюдает, как отец и Окицу, ещё будучи волчатами, носятся по селению, кувыркаются и пищат. — Камушек! Змейка! Окицу и Огай оборачиваются через плечо к низкорослому парню, их папе. Дымка сна окутывает белокурого омегу, видоизменяя окружающую картину на пещеру вождя. Играющий Снегирь со своими сыновьями сидит рядом с догорающим костром и, дождавшись, когда те перестанут драться и усядутся на подстилки, интересуется у них, хотят ли они послушать легенду о Первом Волке перед тем, как лечь спать. — Так вот слушайте. Однажды, когда Серебристый Лес был… Воспоминания приобретают очертания входа в пещеру вождя. Туманное небо грозится вот-вот пролиться дождём. Огай пригнувшись, прежде чем войти внутрь, слышит, как его родители над чем-то спорят, кажется, даже ругаются. Он выглядывает из-за полога шкуры и взгляд сразу заостряется на отце, Свирепом Быке. — Не трогай меня, когда я в таком состоянии, — вождь рыком отпугивает от себя своего омегу. Чёрный альфа разворачивается и, видимо, не рассчитав силу, отталкивает от себя Играющего Снегиря. Тот падает набок, ударяясь головой о каменный выступ пещеры. Что-то внутри у Огая переворачивается с ног на голову. Сердце велит ему ринуться вперёд и проверить, не ушибся ли папа, но разум велит оставаться на месте и молча наблюдать, что случится дальше. Играющий Снегирь больше не шевелится. Его веки остаются приоткрытыми, а в глазах застывает неподдельный испуг. Змейка не в силах оторвать свой взгляд от сложившейся картины. Внутрь закрадывается липкий и не на шутку пугающий страх. Папа! «Он не хотел… Он не хотел, я знаю! Не хотел!» — лихорадочно проносится в голове у маленького Огая, запах которого давно уже почуял его отец. Призрачная картина прошлого заменяется другой. Туман воспоминаний рисует полуденное солнце и тренировочную площадку. Огая валят на лопатки. Он рывком вскакивает на лапы, но через мгновение его валят снова. А потом снова, и снова, и снова. На него нападают до тех пор, пока он не начинает терять сознание. — Жалкий. Слабый. — в чёрном омуте сна слышится строгий и надменный голос Свирепого Быка. — Ты как омега. Неспособный. Ты никогда не научишься. — Поднимайся. Размеренной и тихий голос более молодого Рюро заставляет Огая попытаться повернуть голову в сторону говорящего. Последнее, что он видит, прежде чем без сил погрузиться в дремоту, это уходящие силуэты его отца, насмехающегося над ним, и брата, одержавшего в поединке с ним очередную победу. — Оставьте меня. Я ни нуждаюсь ни в ком. Чёрная дымка окутывает видение и всё вновь превращается в скалу вождя. Удручённый Огай сидит на выступе, наблюдая за двумя молодыми влюблёнными внизу: братом, недавно получившим воинское имя Сердце Горы, и совсем юным рыжим омегой из рода Накахара. — Это тебе. — Как мило, Камушек! — Сюдзу крутит в своих руках маленький амулет в виде солнца. Он искренне радуется подарку, забываясь и ласково называя Окицу старым ученическим прозвищем. — Прекрати так меня называть, я ведь давно уже не маленький… — смущённо бормочет Окицу, отводя глаза, и Огай кривится от увиденного. Перед глазами предстаёт огромная толпа жителей Ни́са. На скале вождя сидят трое: Свирепый Бык, шаманка Стужа и бывший глашатай племени, Воронье Перо. Старший Мори, наклонившись к белой волчице, советуется с ней, а после громогласно объявляет: — Отныне тебя будут звать Змеиный Укус! Голос отца, как гром при белом небе, гремит над ним. Огай в ответ незаметно скалится, сильно горбясь. На него смотрят другие соплеменники, понимающие, что юный воин явно не согласен с выбором вождя и шаманки дать ему такое прозвище. Призрачная дымка преобразуется в пещеру, в центре которой догорает ранее разведённый лекарями костёр. Огай проходит внутрь и, присаживаясь рядом с подстилкой своего отца, наигранно вежливо интересуется: — Отец? Как вы себя чувствуете? Мужчина слабо улыбается уголком губ и переводит взгляд с потолка на своего сына. — Уже лучше. Я рад, что ты зашёл. Ты что-то принёс? Старший Мори кивает на кружку в руках младшего. — Да, это отвар приготовила Стужа и сказала принести тебе. — Вот уж не думал, что ты сделаешь благое дело! — негромко хохочет Сайери, приподнимаясь на локте, и протягивает свободную руку, чтобы забрать лекарство. Огай кривится, но старается не подавать виду, насколько сильно у него вызывают отвращение слова, сказанные отцом. Черноволосый наблюдает, как Вождь выпивает снадобье, забирает кружку из его потряхивающихся рук, и молча наблюдает за последствиями. — Что-то странный вкус у этого… отвара. — Да что вы, отец? — тихо произносит Змеиный Укус. — Я почти уверен, что он убийственно сладок. — Что? Огай неторопливо поднимается на ноги, поворачиваясь к пытающемуся встать Свирепому Быку. Испуганный голос собственного отца медленно согревает сердце молодого волка. Он знает, как действует яд, которым напоил болеющего вождя: сначала живот пронзит резкая боль, потом всё тело парализует, откажут лёгкие, а после чего наступит мучительная смерть. Он ведь Змеиный Укус, обязан знать, как действует змеиный яд. Очередная мысль об этой иронии, заставляет Огая улыбнуться. — П-прот… где противоя- — Смерть — вот единственное противоядие! Огай оборачивается к отцу через плечо, продолжая: — Играющий Снегирь не заслуживал такой смерти, какую ты ему подарил. Сайери что-то хрипит; его лицо давно опухло, а кожа уже начала приобретать фиолетовый оттенок. В глазах мужчины лопаются сосуды, изо рта течёт пенящаяся слюна. — А ты заслуживаешь смерть гораздо хуже той, которую подарил тебе я. Серый туман со страшной картиной умирающего Свирепого Быка видоизменяется в чей-то едва освещённый шатёр. Огай плюётся едкими словами, говоря о шаманке племени. — Из-за сумасшедшей старухи и её не менее ненормальной дочери. Рядом со Змеиным Укусом находится растерянный и испуганный Пылающий Дрозд. Он косится на сына Сайери и хмурится: — Но это не их вина, у Раската Грома было слабое здоровье. Стужа говорила, что… — Они не смогли спасти его. Как и эта истеричка Певчая Синица не смогла выкормить твоего сына. — У меня всё равно есть Колючка… — Он подкидыш, — рычит Мори. — Но Раскат Грома был бы рад, что я… — Джооми, твой омега мёртв. Не думаю, что племя будет радоваться новому голодному рту. Если хочешь стать моим глашатаем, засунь свои жалость и милосердие куда подальше. Вождь покидает чужой шатёр, оставляя Пылающего Дрозда наедине со своими мыслями. — Змеиный Укус? Что ты здесь делаешь? Зимняя картина вокруг заставляет Накахару зажмуриться во сне. Падающий снег не позволяет увидеть дальше вытянутой лапы, но кровавые следы на белом покрывале всё равно хорошо заметны. Как только Огай слышит своё новое воинское прозвище, его глаз непроизвольно начинает дёргаться. Чёрный волк оборачивается к нашедшей его сновидице. Перед ним стоит темно-бурая голубоглазая бета, явно растерянная и непонимающая, почему она чувствует запах Певчей Синицы, но не видит её саму. Как только их взгляды сталкиваются, Огай оскаливается и делает шаг вперёд. Метель тут же шагает назад. Волчица мгновенно меняется в лице. — Я вижу твоё будущее, наполненное кровью и нескончаемыми смертями! Змеиный Укус, опомнись, пока не поздно! — Мне плевать на ваши видения. Воспоминания проскальзывают дальше, и вот волк уже поднимается над обмякшим телом беты и громко фыркает. Он задирает голову к затягивающему тучами небу. — Теперь даже Богиня не сможет остановить меня. Перед чёрным волком вдруг появляется трясущийся краснобурый волчонок. Змеиный Укус осматривает его с ног до головы. Он оборачивается через плечо, оглядывая результаты злодейства, а потом снова смотрит на мальчишку. — Ты что-то видел? Облачко трясётся и отрицательно мотает головой, отступая назад. Его лазурные глаза полны непередаваемого ужаса и страха. Мори осторожно делает шаг вперёд и медленно наклоняется ближе. Он шепчет на маленькое ухо и тянет неоднозначную улыбку: — Вот и хорошо. Если расскажешь кому-то, я сразу же узнаю. А ты ведь, держу пари, не хочешь присоединиться к этим волчицам, верно? Волчонок снова мотает головой и, забегав глазами по белоснежному снегу, разворачивается и пускается к селению. Белоснежная иллюзия рассеивается, на секунду показывая Чуе, как Огай с шумом изгоняет из племени своего брата. В темноте воспоминаний вырисовывается догорающий костёр. Туман сна меняется и рисует сидящего на шкурах рыжеволосого омегу, расчесывающего деревянным гребешком свои волосы. Он голый до пояса, из-за чего можно заметить кровавые подтёки у него на теле. — Знаешь, почему твой первенец родился мёртвым? Черноволосый парень, тот, кому был адресован вопрос, смотрит в догорающее пламя и молчит. — Богиня не позволила распространить Скверну. — Богине плевать на нас. — Скверна, сидящая в тебе, не позволит волчатам появиться на свет. Огай ведёт ухом в сторону Сюдзу, не отвечая. — Толку от того, что ты срываешься на мне? Если хочешь отомстить своему брату, вызови его на поединок. Ох, или подожди? Ты боишься, что он победит тебя? — Заткнись. Солнцеглазый беззлобно смеётся, сильнее повернувшись к Мори. — Окицу всё равно узнает, что ты сделал со мной. И тогда… он убьёт тебя. — С нетерпением жду этого момента. Перед глазами предстают двое: Солнцеглазый и Сердце Горы. Они стоят под скалой вождя, на которой сидит Змеиный Укус. Сюдзу подаёт голос: — Огай, пожалуйста! Позволь ему помочь. Тебе нужны сильные воины, чтобы участвовать в войне, так прими же Сердце Горы обратно! Мори презрительно оглядывает своего брата с ног до головы. Тот выглядит растерянным и огорчённым. Огай фыркает и спустя несколько мгновений даёт свой ответ. — Будь по-твоему. Призрачная дымка забирает во тьму воспоминание и преобразуется в следующее. Вокруг темно, отчётливо видны пики пушистых елей и высоких сосен. На поляне, на грязной после дождя земле, лежит раненый бурый волк. — Б-брат? Почему? Слышится хруст шейных позвонков. Огай наклоняется к уху умирающего Окицу и непростительно шипит: — Ни́са верили в тебя. Я — нет. За упавшим на землю телом виднеется белый силуэт. Синегривый тигр без полос сочувствующе смотрит, как чёрный волк принимает человеческий облик и со злостью вырывает из пасти убитого длинный острый клык. — Не забудь про долг, Са́ган. — Я понял. Я доложу Фукудзаве, что это я убил Сердце Горы. Огай медленно кивает в ответ и крепче сжимает в испачканных кровью руках белоснежный волчий клык своего брата. Волчьи лапы мягко ступают по каменному выступу. Перед глазами всё селение Ни́са. Жители собрались внизу, чтобы поприветствовать нового вождя племени. Стоит гул, и слышатся разговоры соплеменников. Стужа, сидящая на самом краю в волчьем облике, оборачивается к подходящему к ней Огаю. Её взгляд холоднее льда, а на лице нет никаких эмоций. — Ты только не забывай, какой ценой ты добился этого положения. Чёрный волк скалится на шаманку и внимательно окидывает взглядом всех стоящих внизу жителей. Он глазами находит рыжую макушку, понуро опущенную вниз, и едко улыбается уголком губ. Через долю секунды он переводит взгляд на белую волчицу. Она осматривает его с головы до пят и вздёргивает подбородок. — Не думай, что я не знаю. — Мне плевать, — непреклонно сверкает глазами Огай. — Почему? — единственное, что произносит Стужа, с надеждой подаваясь вперёд. Мори не отвечает ей. Он смотрит вдаль, в сторону гор и их заснеженных вершин. Он не знает, что чувствует. Не может этого понять. Волк, вроде бы, должен радоваться, что наконец-то добился того, чего, вроде как, желал. А этого ли он желал? Но слова белобрысой сновидицы почему-то юрко закрались ему куда-то глубоко внутрь. — Я не вижу в твоём сердце лунного света, дарованного Богиней. Где он, Огай? Что с ним произошло? Там ведь теперь один непроглядный мрак.
Накахара, резко вдохнув, садится на моховой подстилке. Он прикладывает ладонь к груди, восстанавливая дыхание, и косится на лежащего рядом Дазая. В полумраке пещеры у сновидца ярко мерцают его карие глаза. Темноволосый альфа не спит. — Что это было? — тотчас взволнованно шепчет Чуя, глядя на Осаму. Он всё ещё переваривает увиденное во сне и не понимает, почему всё показанное ни капельки не было похоже на нормальное сновидение. — Как сам думаешь? — интересуется в ответ Осаму, приподнимаясь на локте. — Ты показал мне их? — догадывается сын вождя, выдыхая. — Но как? Сновидец отводит взгляд в сторону и осторожно кивает. Рыжий тяжело вздыхает и прикладывает ладонь ко лбу. Он смотрит в одну точку на каменном полу, и слышит, как темноволосый снова подаёт голос. — Я же сказал, что есть кое-что, что я хочу рассказать тебе. — Есть что-нибудь ещё? — внезапно отзывается Накахара. Дазай напряжённо сидит с опущенной головой и не роняет ни звука. — Есть? — с нажимом спрашивает Солнышко, подаваясь вперёд. Пёрышко мнётся несколько мгновений, а после протягивает правую руку ладонью вверх и просит взять её. Рыжий, сгорая от нетерпения, вкладывает свою руку в чужую. — Закрой глаза, — велит Дазай и наблюдает за поспешно закрывающим глаза Накахарой.Туман перед веками кружится ураганом и приобретает черты родильного вигвама. Взор замечает Стужу и Одинокую Звезду, обтирающих новорождённого волчонка намоченными травами, а затем цепляется за лежащего на подстилках Солнцеглазого. Рядом с ним сидит беременный юноша, Перо Сойки. — Эй, Ри, — подаёт голос Сюдзу, повернув голову. — Что такое? — Риото оживлённо придвигается ближе. — Я хо- — Стой, не надо, не говори. Тебе нужно регенерировать. Потом ска- — Я не смогу. — Что? Не неси ерунды, всё будет хо- — Ри. Солнцеглазый перебивает Перо Сойки и тихо просит взять его за руку. Внук шаманки осторожно выполняет чужую просьбу. — Я должен тебе сказать. — В чём дело? Проницательные голубые глаза Сюдзу наполняются слезами, но он спешит сморгнуть их. Риото обеспокоенно наклоняется ближе и, навострив уши, сильнее сжимает руку Сюдзу. — Непроглядный Мрак не является отцом этого ребёнка.
Чуя ошарашенно отстраняется. Он несколько раз моргает, двигая губами, с которых в итоге не слетает ни звука.***
— Помнишь ночь, когда родился Солнышко? — Ну? Уверенность и надменность повисли в пещере вождя, как туман над замёрзшей рекой. Разгоревшийся костёр в центре трещит и отображается в глазах обоих разговаривающих волков. — Знаешь, что за видение мне было в ночь его рождения? Черноволосый мужчина бесстрастно поднимает голову к улыбающейся от нетерпения старухе. — Рождение этого волчонка означало рождение свободы. Свободы от оков твоего рода. И пророчило оно… Волчица на мгновение замолкает, задумчиво вглядываясь в красные глаза напротив. Вождь гортанно рычит в ответ. — Ну же? — …твою смерть.***
Весеннее солнце приятно слепит глаза. Слышится щебетанье утренних птиц и отдалённое уханье совы. Солнечные блики играют на глади прозрачной воды. Двое парней покидают песчаный берег озера спустя два дня единения. Не принимая истинные обличья, они не спеша устремляются обратно в селение. Оба молчат, изредка переглядываясь, и держатся за руки одними мизинчиками. По носам волчатам всё ещё бьют отчётливые запахи друг друга: природа после дождя и сосна с шалфеем. Чуя и подумать не мог, что когда-нибудь влюбится в правнука шаманки, что захочет проводить с ним больше времени. Раньше альфа казался странным, чудаковатым, неприступным и равнодушным. А сейчас он живой, интересный и… уютный. Рыжий омега благодарен ему за тепло и ласку. Но больше всего он признателен ему за открытие истины. — Осаму? — Чего? — Спасибо. — За что? Дазай не успевает среагировать, как Накахара останавливается и крепко обнимает его. — За правду, — шепчет рыжий куда-то в плечо темноволосому. Пёрышко сначала стоит как вкопанный и после секундной заминки кладёт руки на чужую талию. Он в очередной раз полной грудью вдыхает запах сосны и шалфея, и мягко улыбается в ответ. Парень ощущает внутреннее тепло, а чувство выполненного долга никак не покидает его тело. — Ты собираешься разговаривать с Непроглядным Мраком? — Собираюсь, — кивает Накахара и, приподнявшись на носочках, чмокает Дазая в губы, и прежде чем тот скажет хоть слово, начинает уходить. — Увидимся вечером. — Увидимся, — шепчет сновидец и тоскливо провожает взглядом рыжего, уходящего вдоль ограждения; они уже подошли к поселению. Но Осаму, едва войдя на территорию племени, тут же напрягается. Он ощущает трепет и безмолвие, повисшее над селением, словно предрассветный туман над лугом. Темноволосый незамедлительно заглядывает в шаманский шатёр. Там он находит только Перо Сойки, задумчиво разбирающего сушёные ягоды. Пёрышко подаёт голос сразу, не проходя внутрь: — Пап? Ты не видел бабушку? — Ох, родной, ты вернулся, — Риото мгновенно отвлекается от ягод и поспешно оборачивается к сыну. — Бабушку? Нет. Она ушла ещё ночью. Не сказала куда. Дазай тут же сводит брови к переносице и, круто повернувшись на своих двоих, покидает шатёр. Он слышит, как папа окликает его по имени, просит вернуться и объясниться, но не оборачивается и не отвечает. Волчонок подрывается с места и быстрым шагом идёт в сторону скалы вождя. Он видит понурых жителей, отдалённо слышит их разговоры, и надеется, что вход в пещеру не охраняется воинами Непроглядного Мрака. Внутреннее чутьё не подводит юношу, и всё оказывается чисто. Но у полога Осаму замирает, чувствуя острый запах страха. Он осторожно отодвигает медвежьи шкуры и проходит внутрь. Напряжённый взгляд видит догоревший костёр в центре пещеры, следы от когтей на каменном полу, означающих сопротивление, а после и лежащее у стены неподвижное тело старой волчицы. — Бабушка? Дазай замирает, несколько мгновений глупо оглядывая увиденное. Он неестественно горбит спину, жмурится и сжимает руки в кулаки. Из человеческого горла доносится неадекватный волчий рык. Осаму угрожающе фыркает, и решает подойти к телу своей бабушки. Он медленно присаживается у её спины, кладёт ладонь на холодное шаманское плечо, и, совершив глубокий вдох, закрывает глаза.— …твою смерть. Слова, служащие вождю Ни́са приговором, и сказанные Стужей с гордостью и честью, эхом разносятся по пещере и ударяют слепым безумием по ушам Непроглядного Мрака. Мори в ту же секунду вскакивает с камня и, с силой оттолкнув от себя Стужу, на ходу превращается в волка. Глаза вождя застилает пелена исступления и невменяемости. Он горбит спину и встаёт напротив медленно приподнимающейся на локте шаманки. — Скажи это ещё раз, — утробно говорит Непроглядный Мрак. Он скребёт острыми когтями по полу пещеры, его глаза, сощуренные и вмиг налившиеся кровью, глядят на белую волчицу. Шерсть на волчьем теле Стужи скомкана в нескольких местах, а на загривке висит длинными косами. Её бледно-голубые глаза смотрят на чёрного волка в ответ. В них не прослеживается ничего, кроме выполненного ею долга. Она воинственно выпячивает седую волчью грудь и вздёргивает подбородок. — Ты никогда не отличался милосердием, Змеиный Укус. После прозвучавшего старого воинского имени, шерсть у Огая на загривке встаёт дыбом. Его пасть предупреждающе открывается, обнажая длинные заострённые клыки. Волчий клык старшего брата раскачивается из стороны в сторону на его косматой шее. — Зря ты не осталась в своей проклятой Туманной Стране. Чёрный волк делает шаг влево, а белая волчица — вправо. — Будь моя воля, Змеиный Укус, я бы покинула Ни́са когда ты ещё не родился. Но у меня есть долг, и я храню сдержанные мною обещания, — едко замечает она. — В отличие от тебя. — Замолчи! — пренебрежительно выплёвывает Непроглядный Мрак, резко останавливаясь. — Я делал всё, чтобы мой народ не голодал! Я посылал отряды в самые дальние уголки Леса, чтобы добыть вам, слабым бетам и омегам, мясо и шкуры! — Тем самым ты убивал своих же воинов, — замечает волчица. — Это была не моя вина! — отчаянно рычит Непроглядный Мрак. — Это они были слабыми и ни на что не годными! Как и бесполезные омеги, не приносящие альфам плодовитое потомство! Стужа, презрительно фыркнув, смотрит на Огая холодно и твёрдо. — Это не повод убивать их. — Но я же сохранил жизнь этому бесполезному комку? Сохранил! Для чего тогда? Для того, чтобы… — …чтобы он победил Скверну. Огай на секунду замер и, слушая, сощурил свои красные глаза. — …Чтобы больше не было бесполезных походов в чащи. Чтобы больше не умирали ни беты, ни омеги. Чтобы в Серебристых Лесах воцарился долгожданный мир, тот, который отняли у всех ты, твой отец и твой дед. — Я — не они! С этими словами чёрный волк кидается вперёд и опрокидывает волчицу на каменный пол пещеры. Он порывисто хватается зубами за её загривок, выбивая из чужой пасти рваный выдох, и отбрасывает в сторону стены, тут же прыгая следом. Он наступает лапой на её горло и наклоняется к её морде, глухо и гортанно рыча. — Всё, что ты можешь, это готовить целебные отвары и смотреть красочные сны по ночам. Стужа приоткрывает рот, издавая непонятный, глухой звук, и прикрывает бледные глаза, смотря ровно на Непроглядного Мрака. — Знаешь? Знаешь, что мне сказала твоя дочь перед тем, как я убил её? Белая волчица напрягается. Её зрачки сужаются, и она принимается слушать чёрного волка. Стужа незаметно выдыхает, когда Огай убирает лапу с её шеи. — Что видела моё будущее, полное нескончаемых смертей. — И она была права, — хрипит Стужа, расплываясь в странной безумной улыбке. — Именно! — выкрикивает Непроглядный Мрак и, замахнувшись, вспарывает старухе глотку. До чёрных ушей доносится глухой кашель, в котором слышатся обрывки каких-то скомканных фраз. Мори, недолго и равнодушно наблюдая за попытками шаманки что-то сказать, подаётся вперёд и впивается клыками в её шею. Он слышит последующий за укусом старушечий хрип, что заставляет его челюсть сжаться сильнее. После чего он медленно и невозмутимо отстраняется, обнажая клыки и пренебрежительно облизывая их длинным языком. — Есть ли теперь секреты в твоём предсмертном хрипе?
***
Накахара благодарит Пылающего Дрозда за ответ и устремляется к озеру Слёз, где со слов глашатая должен находиться Непроглядный Мрак. Волчонок собирается с силами и готовится к предстоящему разговору. Он чувствует, как дрожат руки, но надеется, что всё пройдёт удачно. Юноша принимает облик волка, и мчится вдоль елей и сосен. Птицы в этой части леса не поют. На уши давит неприятное беспокойство и стойкое безмолвие. Отодвинув заросли папоротника, перед Накахарой предстаёт огромный чёрный волк. Он лежит, скрестив передние лапы и сложив на них голову. Веки его медленно поднимаются, являя волчонку два больших красных глаза. В нос ударяет чёткий запах страха, а ощущение паники окутывает тело. — Что ты здесь делаешь? — сходу спрашивает Непроглядный Мрак. — Я… Я хотел поговорить, — немного неуверенно произносит Солнышко. — Поговорить? Накахара нерешительно кивает, а Мори подозрительно щурится, оглядывая волчонка с ног до головы. Он молчит несколько секунд, а после поднимается на лапы, давая своё согласие. — Что ж, будь по-твоему. Непроглядный Мрак предлагает прогуляться до реки Венеры. Солнце стоит в зените, а по небу неспешно текут рваные облака. Первое время волки молчат, из-за чего Накахара идёт в напряжении и пока не решается начать. Но первым начинает черно-бурый вождь. — Рюро сказал, что ты делаешь успехи, — отчуждённо говорит Огай, глядя себе под ноги. — Да, — подтверждает Чуя, изредка поглядывая на старшего. — Возможно, к середине лета я стану стражем. Красные глаза сужаются, чёрный волк бесстрастно фыркает, но произносит следующее: — Хорошо. Племени как нельзя кстати сейчас нужны воины. Накахара хмурится, покосившись на Мори: — А что произошло? — Эти наглые кошачьи морды снова хотят забрать у нас Лучезарное Побережье, — видя явное недоумение младшего, продолжает вождь. — Но мы им не позволим. Позавчера я объявил войну Нуйам. — Что? — одними губами шепчет Солнышко, замерев как вкопанный. Непроглядный Мрак ещё немного проходит вперёд, а после оборачивается к волчонку, выгибая бровь. Он молчит, рассматривая, как тот топчется на месте, собираясь что-то сказать. — Отец, — сдержанно и вежливо обращается к нему Солнышко, бегая глазами по земле. — Я знаю, что… Ты недолюбливаешь омег и бет. Знаю, что многим ты не нравишься. Но позволь узнать… Почему ты так поступаешь? Все уважают твой выбор, как вождя Ни́са. Но есть ли смысл в этих бессмысленных войнах? Убийствах? Равнодушно прищурившись, Мори слушает, что говорит Накахара, не перебивая. — И… И я слышал кое-что. О твоём отношении к Племени. И… Я кое-что видел. Я знаю, что не должен был, но… — Да, Чуя, — резко перебивает волчонка Огай, непринуждённо обходя того сбоку. — Некоторые вещи ты действительно не должен видеть. Солнышко внимательно поворачивает голову к вождю, но донёсшие до слуха слова заставляют его застыть. — Например, завтрашний день. Перед глазами мелькают длинные и острые волчьи клыки. В тот же миг они впиваются в рыжий загривок, с силой прокусывая кожу. В нос ударяет необузданный запах страха, а в воздухе застывает визг. Внезапная боль пронизывает с ног до головы, уши прижимаются к голове, лапы сводит от напряжения, а рот остаётся открытым от накатившего испуга. Вождь выгибает спину и со всего маху отбрасывает тело волчонка в сторону. То с глухим звуком падает ближе к каменному обрыву и поначалу даже не шевелится. Чёрный волк гортанно рычит, облизывая передние клыки от крови, и наблюдает, как юноша безуспешно пытается подняться на лапы. — Как же ты жалок. Мори медленно приближается к Накахаре. — Напоминаешь мне моего брата перед тем, как я перегрыз ему глотку. Его зрачки сужаются, когда он видит, что у Чуи кое-как, но всё же получается подняться. — Мой отец… — рыжеволосый отряхивается и исподлобья смотрит на чёрного волка. — Мой настоящий отец не отступился. Он сражался до последнего. Красные глаза напротив вспыхивают безумным огнём. — Ах ты… Выродок! Волк тут же бросается и хватает волчонка за заднюю ногу, с ненавистью прокусывая тому щиколотку. Слышится несдержанное и громкое скуление. Мори рывком тянет Накахару на себя, а затем вновь отбрасывает, только на этот раз вперёд, за обрыв. До слуха вождя доносятся приглушённые удары тела о каменные выступы и сдавленные, невнятные вскрики. Раздаётся громкий всплеск и глаза застилает неистовая водяная стихия. Непроглядная темнота пожирает Солнышко полностью, но приносит ему неожиданное спокойствие и свободу. Тело уносится бурной рекой прочь от места падения. На самом краю обрыва остаётся стоять чёрный волк, медленно принимающий человеческий облик. Мужчина остервенело срывает со своей груди волчий клык и, замахнувшись, выбрасывает его в каньон. Он тяжело дышит, наблюдая за водным потоком внизу, и хмурится. Непроглядный Мрак окидывает взглядом путь Венеры, которая тянется вдоль Лучезарного Побережья, к Белому Лесу. Черноволосый усмехается, думая о волчонке, которого только что сбросил, и о пророчестве старой волчицы. — Я надеялся, что вы доживёте до того момента, когда увидите, как горят Серебристые Леса.