This new world

Напротив него — белая дверь, на которой восемнадцать царапин и два скола. Чонгук на эту дверь смотрит уже седьмой день, в каждую свободную минуту он идёт в лазарет и сидит под ней. К Тэхёну его не пускают, долбанного Чон Хосока пускают, а его нет, и все потому, что этот вечно улыбающийся придурок — аномалия с даром целителя. Гуку хочется волосы на голове рвать, ну или, хотя бы, съездить пару раз по чьей-то роже. Тэ пришёл в себя через сутки после того, как они приземлились, но никто не отвечает, по какой причине его не выписывают, а после того, как Чон наорал на эту мелкую сучку — мисс Олсон, что была наставником у Тэхёна, его наказали на сутки, и это отбило желание дебоширить и донимать всех окружающих. Теперь он просто молча сидел, ждал и дождался. Дверь скрипнула, а перед взором альфы предстали колени в больничной пижаме. Проследовав взглядом вверх, он увидел Тэхёна: тот сильно осунулся, волосы скатались в колтуны, а в белках глаз полопались капилляры, но несмотря на это он улыбался альфе. Гук, опираясь на стену, рывком поднялся и шагнув вперёд прижал парня к себе. — В душ хочу, — севшим голосом прохрипел Тэ. — Пошли, — в полной тишине парни доходят до общей ванной комнаты, время слишком позднее, чтобы там кто-то был: белое кафельное помещение всё ещё наполнено густым паром, альфа осторожно снимает больничную одежду с Тэхёна и раздевается сам, тёплые струи попадают на голову и плечи, отчего омега довольно жмурится и подставляется под ласковые прикосновения воды. Гук аккуратно намыливает его голову, массируя её и распутывая скомкавшиеся волосы. Взяв грубую мочалку, он начинает тереть кожу, желая отмыть этот противный серый оттенок с некогда золотистой, поцелованной солнцем спины. Сгибы локтей у парня синие, можно легко заметить следы от игл. Чонгук снова злится, сам не понимая, на врачей ли, которые так долго держали Тэхёна, или на себя, который виноват в том, что он оказался в этом положении. Ким замечает боль во взгляде, которым тот проходит по его отметинам, и шепчет тихо: — Всё это время проводились исследования, я же говорил, что рано или поздно они вскроют меня, но силы мои найдут. Чтобы остановить пулю нужно больше, чем я показывал на тестах последние годы, вот они и ставили на мне опыты, — его собеседник молчит, обмывая зарубцевавшуюся рану на предплечье, видимо, от ржавого воздушного фильтра. Челюсти сжимаются всё крепче, омега поднимает руку и успокаивающе треплет чёрные мокрые вихры на голове альфы: только это и удерживает его, чтобы не сорваться с места и не выпустить по обойме в каждого из тех, кто находится за той злосчастной белой дверью. — Нужно поспать, завтра чуть свет — вылетаем, — шепчет Тэхён полусонно, разнеженный тёплой водой и нежными касаниями. — Куда? — так же шёпотом спрашивает альфа, как будто их кто-то может услышать. — На север, в мою коммуну, сегодня прислали сообщение, что умер дедушка, думаю, если бы не это, пришлось бы мне ещё пару дней провести в больничной тюрьме. Чонгук не задаёт лишних вопросов, видя уже не открывающиеся глаза напротив, просто закутывает их мокрые тела в полотенца и доводит до кровати, так и засыпая — с мокрой головой, в первый раз за эти дни спокойным просто от такого привычного, родного тепла и запаха рядом. — Проснись и пой! — бодро орёт Хосок, стоя в дверном проёме комнаты двойки. Они сонно выпутываются из рук друг друга, и альфа, откинув одеяло, свешивает ноги с железной кровати. — Какого хуя вы голые? — рычит старший, проходя жадным взглядом по открывшейся обнажённой спине Тэ и с ненавистью — по телу Гука. За последнее время у младшего альфы было мало поводов для радости, но сейчас мерзкая ехидна ликовала, видя ревность в глазах старшего. — Некрасиво лезть в чужие дела и чужую постель, — подливает масло в огонь Гук, на что получает убийственный взгляд от Хосока и хлопок по голой спине от окончательно проснувшегося омеги. — Собирайтесь, вылет через полтора часа, — бросает взбешённый альфа и хлопает дверью.

***

— Почему мы летим на похороны твоего дедушки с ним? — возмущённо вскидывая бровь, спрашивает Чонгук, сидя в неудобном кресле военного самолёта и буравя взглядом Хосока. — Потому, что мой отец тоже старейшина коммуны и много лет хорошо общался с господином Кимом, плюс, в такое время я хочу быть рядом с Тэхёном, — довольно скалится второй альфа. — Я и сам смогу поддержать свою пару, — Гук делает акцент на последних словах. — У него уже есть плечо, в которое можно поплакаться, и даже нагибаться при этом не придётся. — Невежда, — Хоби нравится выводить из себя этого заносчивого мелкого. — Так и знал, что ты ни черта не знаешь про эни. Тэ не от чего плакать, мы скорбим только, когда один из нас погибает неестественной смертью, но если аномалия проживает долгую жизнь и уходит из этого мира на старости лет, это дар! Ты не увидишь гроб и рыдающих людей, это будет праздник и проводы в лучший мир для старейшины. Чонгук чувствует себя дураком, не зная о таких традициях, и бросает вопросительный взгляд на задумчивого и всё ещё неважно выглядевшего омегу. — Соки, он имеет право не знать всех наших обычаев, — упрекает тот старшего, но Чона это всё же колет, ощущение, что он тут лишний. — Это будет большой праздник, мой дедушка был старейшиной тридцать лет, он ушёл из жизни на семидесятом году, и это по меркам аномалии очень много. Такая традиция пошла ещё со времён, когда наш вид истребляли: выжить для эни было уже испытанием, а прожить долгую жизнь являлось почти невыполнимой задачей, так и сложилось, что стариков провожают праздником, а не скорбью. Чон задумывается об этих словах. Он редко размышляет о смерти, она — повсюду, это как норма жизни, он убивает, а рано или поздно убьют его, но когда это произойдёт, Гук хочет праздника, а не панихиды. Человек в конечном итоге просто уходит, и ничего не чувствует — ему всё равно, плачут по нему или смеются, а вот люди, оставшиеся без близких, страдают от потери, и ему не хотелось бы заставлять кого-то скорбеть, хотя, с другой стороны, кого? Сокджин, конечно, будет грустить, хоть и не было между ними сильной братской привязанности и любви, отцу будет плевать… наверное, Тэхён расстроится, и вот именно этого альфе не хочется допускать. Северная коммуна Чонгуку представлялась, как вечный снег: серые бетонные дома, аномалии в блеклой одежде и утомлённые жизнью люди, но, видимо, он действительно невежда. Лето на севере — всё равно лето, светит яркое солнце, заливая своими лучами макушки огромных сосен, которых здесь бескрайние леса, кругом скалы и огромные камни, покрытые мхом. Между деревьев проложены тропинки и подъездные дорожки, и то тут, то там виднеются тёмно-красные деревянные домики с белыми наличниками. Не было ни заборов, ни оград, и двор одного дома без предупреждения переходил в другой, дул прохладный ветер с запахом морского бриза. Солдаты шли по широкой, выложенной камнем, улице, редкие жители, попадающиеся на пути, махали им или бежали обнимать Тэхёна. Через несколько минут омега свернул в лес и начал подниматься по деревянной лестнице в небольшую горку, на которой стоял такой же красный домик. — Вот и пришли, — объявил он спутникам и через секунду оказался в объятиях светловолосой женщины. — Тётя Гаюн, задушишь! — пропищал Тэ: женщина была раза в два меньше него, но хватка у неё — стальная. — Потерпишь, я не видела тебя больше года, — она звонко чмокнула парня в щёку и повернулась к мнущимся от смущения альфам, представляясь им. — Здравствуйте, я тётя Тэхёна — Ким Гаюн, — те, как и полагается солдатам, хором поздоровались, всё это время Тэ вертел головой и всё кого-то высматривал. — Тётя, а где Саран? — и сразу после его слов со стороны дома послышался визг, и в объятия омеги кинулась малышка лет пяти. — Тэхён! — она закинула свои маленькие ручки ему на шею, а Тэ, оторвав её от пола, начал покрывать детское личико поцелуями. — Братик, я соскучилась. — А это моя дочка — Саран, — представила Гаюн ребёнка. Саран пристально оглядела Чонгука и Хосока, и что-то зашептала на ухо Тэ, после чего тот начал громко смеяться. — Пойдём в дом, а то у нас не так много времени, нужно успеть вас накормить и дать немного отдохнуть, после обеда уже начнутся гуляния, — женщина пропускает их в дом, который выглядит, как свалка сумасшедшего коллекционера: везде, где только можно, стоят старинные приборы, десятки часов тикают со стен, на полках расположена диковинная посуда, украшенная надписями и рисунками, на полу расставлены глиняные вазы, от самых маленьких до самых больших, ростом с человека, огромный диван напротив окна укрыт вязаным пледом и усыпан кучей разноцветных подушек. Чонгук ощущает себя в этой лавке старьёвщика, как в волшебной сказке из книжек, что когда-то давно читала им с братом мама. Остальные же как будто не замечают всей этой диковинной утвари вокруг, спокойно обсуждая планы на предстоящий праздник. — Тэ, я застелила кровать в твоей комнате, а молодым людям я положила одеяла и подушки в гостевой спальне, надеюсь, вы поместитесь на той кровати, она хоть и двуспальная, но довольно узкая, — Хосок с болью в глазах смотрит на Кима, умоляя сделать что-то с этим нежеланным соседством, но парень лишь пожимает плечами и поудобней перехватив маленькую сестрёнку идёт с ней в свою комнату, а его тётя показывает двум насупившимся альфам их обитель на ближайшие две ночи. Центром коммуны была большая площадь на краю леса, за площадью стояло белое двухэтажное здание, оказавшееся школой и садиком в одном лице, а позади неё начинались широкие поля, на которых то там, то здесь виднелись маленькие островки с несколькими деревьями и камнями. По периметру площади расположились крытые тканями и брезентом палатки с разнообразной едой, напитками и весёлыми развлечениями, сбоку, там, где заканчивался лес, под скалой находилось что-то наподобие амфитеатра, только вот террасы на разном уровне были вырублены в природном камне. Люди, сидящие на них, переговаривались, а у деревянного настила, служащего сценой, столпилась внушительная толпа. Вообще, кругом народу было много, чего Гук не ожидал, ему казалось, что пристанище аномалий должно выглядеть более удручающе и менее многолюдно, но на деле, всё было уютно и по-семейному. Ему, ребенку, выросшему во втором мегаполисе, где-то в глубине души даже стало завидно, хотелось бы и альфе родиться в таком красивом месте. Тэхён рядом выглядел ничуть не менее сияющим, чем солнце над их головами: он всё время кого-то обнимал и смеялся, исчезнув в толпе, через какое-то время его светлая макушка выплыла к ним, держа в руках три стакана с длинными трубочками из тростника, в которых оказался напиток из клюквы и черники. — Пойдём к сцене, — позвал их омега. Пробиваясь локтями ближе к помосту, они заняли места почти у его края и стали ждать артистов. На сцену вышел невысокий беловолосый парень, который сел за фортепьяно и принялся играть. Все завороженно его слушали: на подставке был закреплён микрофон, в который музыкант тихо запел. Это даже не было пением, он, скорее, очень медленно проговаривал слова, растягивая их: голос у него был не сказать чтобы роскошный, но тембр — низкий и приятный для слуха, даже несмотря на небольшую шепелявость, которая скорее завораживала, чем резала слух. Он протянул несколько строк, а потом вместо пения стал читать рэп. Тэхён рядом завозился и стал пропихиваться вперед, расталкивая всех. Добравшись до сцены, он запрыгнул на неё и, подойдя к музыканту, сел рядом на скамейку, начал вторить ему. Тот лишь мельком взглянул на того, кто так внезапно оказался рядом, и они уже в два низких голоса продолжили петь песню про окончание отношений и непонимание друг друга. Их голоса сливались и завораживали, но больше потрясали эмоции: пианист, не поднимая головы, играл, но при этом улыбался, а Тэхён, как загипнотизированный, смотрел на него. Мелодия закончилась, и, убрав руки от клавиш, музыкант обернулся к сидящему рядом омеге, обнял его и, притянув к груди, стал что-то нашёптывать, а тот, игривым щенком доверчиво льнул к нему и хлюпал носом, судя по красным глазам. Наверное, вся эта ситуация удивила бы Чона и даже взбесила, но, повернувшись направо, он увидел самое прекрасное зрелище на земле: потерянного, расстроенного, яростно потирающего ладони о штаны Чон Хосока. Гук наклонился к его уху и как можно противнее сёрбнул из своего стакана. — Ох, бедный Хосок, мало того, что на пути к твоей цели завоевать Тэхёна попался я, так теперь ещё и этот шепелявый, — старший лишь бросил на него взгляд, посылающий куда подальше. Парни на сцене спели ещё две песни, а потом, спустившись, двинулись к ним. — Это — Мин Юнги, мой лучший друг, — Чонгук резко втянул воздух, пожимая руку и понял, что перед ним, однозначно, альфа, хоть и внешность того больше подходила для омеги: низкорослый, худой, с тонкими чертами лица, но рукопожатие оказалось весьма крепким. — Это — Чон Чонгук, моя пара, — продолжил представлять Тэ. — А это — Чон Хосок, — омега немного замялся и добавил — Мой друг. На лице старшего Чона можно было прочесть разочарование и лёгкую обиду на слова младшего, значит, какой-то левый Мин Юнги — лучший друг, а он — тот, кто столько лет рядом, друг, и то с натяжкой. На протяжении всего вечера Тэхён ходил хвостиком за угрюмым блондином, а тот лишь умилялся и трепал омегу по голове. Чонгук плёлся за этой процессией из мамы утки и её цыплёнка на полголовы выше, а вот Хосок сдался: в какой-то момент он не выдержал и ушёл искать отца, и зря, ибо в итоге пропустил всё самое интересное. Гук молча наматывал на ус происходящее: то, что его напарник влюблён в этого коротышку с дефектом речи, было понятно с первых минут, вот тебе и объяснение, почему лапушка, солнышко Хосок во френдзоне, а его самого даже, кажется, не рассматривают, как возможный вариант. Вот только ничего, кроме братской нежности и заботы, с другой стороны подмечено не было. — Скоро нужно расходиться, утром рано вставать, церемония прощания на рассвете, — Юнги, переплетая пальцы, крепко сжимает ладонь Тэхёна. — Пойдём, я тебя кое с кем познакомлю — ты, наверное, хочешь сбегать к тёте и уложить Саран, — омега на его слова кивает послушно. Они подходят к одной из палаток, за прилавком которой стоит безумно красивый парень омега, его волосы отливают розовым оттенком, и он добродушно улыбается подошедшим, протянув свою руку, цепляясь маленькими пальцами, украшенными серебряными кольцами, в бледное запястье Юнги. Тот лишь тепло погладил парня по щеке и, обойдя прилавок, притянул его к себе за талию. — Я вас так давно хотел представить, — Мин сверкает белозубой улыбкой, оголяющей дёсна. — Знакомься, Минни, это — Ким Тэхён, почти что младший братик и один из важнейших людей в моей жизни, а рядом — его напарник, Чон Чонгук. Тэ, а это Пак Чимин, моё счастье, моя жизнь и мой будущий муж, — розоволосый пихает его в бок и смеётся: — Приятно познакомиться с тобой, Тэхён, он сдал наш большой секрет: мы ещё даже приглашения не разослали, так что придётся вам с Чонгуком отдать их лично, — он выпутывается из объятий и подходит к остолбеневшему Тэхёну. — Думаю, мы обязательно подружимся, Юнги так много о тебе рассказывал... — А мне о тебе он даже не упоминал! — колко замечает второй омега, но собирается и притворно улыбнувшись добавляет, — Я тоже рад познакомиться, — его глаза смотрят на Юнги, и при желании в них можно прочесть ярость, боль и обиду. — Кстати, Чимин-и, Чонгук тоже из второго мегаполиса — вы земляки, — не желая замечать тоски в чужом взгляде, продолжает Мин. — Правда? — Чонгук включает режим обаяшки и интересуется у омеги — А где именно? Наша коммуна аномалий находится на западе города, а я жил почти в центре. — О, может, мы соседи, я тоже вырос в центре, я — не аномалия, поэтому до встречи с Юнги никогда не бывал в коммуне, и очень об этом жалею, тут так красиво... — Чимин радостно поддерживает разговор, он вообще весь как будто из солнечных лучей соткан: позитивный, яркий, Гук бы даже покорился этому теплу, если бы рядом с его плечом не сопела одна угрюмая туча. — Первое, о чём я подумал, когда тут оказался, это: «Хотел бы я вырасти в таком потрясающем месте», — он подцепляет ладонь напарника и переплетает пальцы, чувствуя, что тот на пределе. — Очень приятно было познакомиться, но мы пойдём, сегодня был очень ранний подъём и, если честно, я чувствую себя, как выжатый лимон, увидимся завтра! — Чон вежливо прощается и тянет руку, Тэхён же кидает скомканное «пока» и идёт следом. Остановившись у одной из палаток, Чонгук берёт небольшой деревянный ящичек маленьких жестяных банок с медовухой и продолжает их путь в сторону полей, где на горизонте уже спускается солнце. Они не доходят до поля, Тэхён тащит его в сторону и подводит к зданию школы — сбоку есть железная лестница, которая обрывается на высоте метров двух. Тэ ловко подпрыгивает и, цепляясь за перекладину, подтягивается, наступив на последнюю ступень и держась за основания, он свешивается и тянет руку: Чон покорно передаёт ему ящик, а сам повторяет действия омеги и взбирается по лестнице на крышу. Усевшись на краю, где открывался вид на поле, они открывают по первой банке. — Он же даже не аномалия, — злится Тэхён и делает глоток. — А это уже расизм какой-то, — толкает его локтем Гук. — Ты видел эти крошечные руки, он вообще может поднять что-то тяжелее, чем батон хлеба? Как он собирается жить в сельскохозяйственной коммуне, будучи такой дивой, а рост? Ты видел его рост? Коротышка! — Чонгук уже откровенно заходится хохотом. — Шутки про рост, — он набирает полную грудь воздуха и еле сдерживаясь добавляет, — Это низко! — и вот уже оба заливаются смехом. — Ты всё время издеваешься над Соки, что он ниже нас с тобой ростом, — утирая слёзы, напоминает Тэхён. — Так он — альфа, да ещё и слишком идеальный, вот я и бешусь, — честно признаётся Гук. — Видимо, я тоже бешусь поэтому, этот Чимин выглядел, как с обложки журнала, который читают очень богатые люди, идеал омеги: тонкий, хрупкий, милый, — его глаза снова наполняются грустью. — Куда мне до него, с моими мускулами, как у альфы, я же даже пирог испечь не смогу, зато вот человека убить — запросто. Кто бы на его месте выбрал бы такую омегу, как я? — задаёт он риторический вопрос. — Чон Хосок, — отвечает ему Гук, за что получает тычок в бок. — А на самом деле, зря ты так. Этот омега не виноват, что твой объект воздыхания полюбил его, а не тебя, да и Юнги, я думаю, тоже тут ни при чём, по его глазам было видно, что ты для него очень важный и родной, наверное, он был просто не в курсе того, что стоит перед выбором, да и зная твою способность выражать эмоции, нельзя его за это винить, — Тэхён горько рассмеялся в ответ на его слова: — Ох, как же ты неправ, я с Юнги с самого рождения, они с Мёнсу были лучшими друзьями до тех пор, пока брата не стало: с того времени он заменил мне старшего, все ссадины и царапины мазал мазью, от других защищал, ездил ко мне на соревнования и выпускные, писал письма и был образцовой опорой и поддержкой, вот только всё он прекрасно знал. Юнги — эмпат, он великолепно читает человеческие эмоции и умеет ими управлять, он не последний человек в правительстве, все эти ужасные тесты для аномалий, балловая система сил, поиски новых сильных эни, всё это делает он или под его руководством. Думаю, что при желании Юнги мог бы управлять моими чувствами, если бы захотел: либо ему просто льстило, что я преданной собачкой за ним бегаю, либо он просто посчитал, что рано или поздно эта детская влюбленность пройдёт сама. У меня появлялся горький вкус разочарования во рту, когда я осознавал, что в первую очередь, вся его забота — это долг дружбы моему настоящему брату, а не любовь ко мне... — он залпом допивает алкоголь и сминает банку, где-то левее, в полуторах метрах под ними, к стене было прикручено баскетбольное кольцо. Тэ с Гуком синхронно поднимают руки над головой, и по очереди метко попадают в корзину, после чего радостно ударяют кулаками. — Я только сейчас подумал... А тебе вообще можно пить? Тебя вчера только выпустили из медицинского блока, — Чон с волнением оглядывает омегу. — Вряд ли это убьёт меня быстрее их опытов. Так и скажи, что не хочешь делиться! — фыркает тот. — Раскусил! — смеётся Гук. — Знаешь, что? — альфа заглядывает в его глаза. — Если бы я был на твоём месте, и оказался в подобной ситуации, при выборе между мной, Хосоком и Юнги я бы выбрал Хосока, как ни прискорбно это признавать. — А у меня есть такой выбор? И что ты делаешь в этом списке? — смеётся омега. — Эй! Я однозначно самый красивый в этом списке, и самый высокий, — и они опять захохотали. Тэхён решает ему открыть страшный секрет: — Саран, когда тебя увидела, сказала: «Если ты за него не выйдешь, можно я стану его женой?» — Чонгука аж распирает от гордости — всё-таки, у малышки есть вкус, в отличие от её брата. — Что бы не было, как с тобой и с Юнги, ты же в курсе, что Хоби влюблён в тебя? — становится серьёзным Чон. — Я же не слепой, конечно в курсе, вот только я был честен с ним и сказал, что у меня чувства к другому, Хосок заверил меня, что пока я сам не захочу, он не перейдёт границу дружбы. Но вот проблема — другом из-за этого мне его назвать сложно, меня прям гложет изнутри чувство вины. Вот с тобой такого не было, из статуса главный враг в статус близкого друга ты пробился в кратчайшие сроки, раньше со мной такого не бывало, но я рад, что это ты — дурачок Чонгук, — Тэ поднимает новую банку, салютуя альфе. — А я рад, что это ты — психованная сучка Тэхён, — он не успевает закончить фразу, как тут же получает несильный удар кулаком в плечо. — То есть сука — это обидно, а дурачок — нет? Это нечестно! Они провели на крыше всю ночь, так и не вернувшись домой, допили всю медовуху, смеялись, делились секретами. Тэхён рассказал, что так не принято, он хочет плакать и грустить из-за потери дедушки, ведь тот его вырастил, а теперь омега остался без самого близкого человека. Уже пьяненький и растрёпанный, он заныл на тему своего разбитого сердца, а Чонгук попытался в шутку спрыгнуть с крыши. Омега смертельно обиделся и, конечно, поколотил нерадивого друга, так они и уснули: вдвоём, на крыше. На рассвете, снизу их окликнул Юнги, который видел, куда с вечера направились эти двое. Стоя на высокой покатой скале, поросшей лишайником, в кругу самых близких, Гаюн зачерпнула горсть пепла из небольшой керамической урны и развеяла её по ветру. — Пока, папочка, я буду скучать по тебе, — несмотря на традиции, близким было сложно сдерживать слёзы. За ней, руку в сосуд опустил Тэхён: — До встречи, дедушка, надеюсь, тебе сейчас там хорошо. Передавай привет отцу и папе. Я скучаю по вам... — он поднимает руку над головой и разжимает кулак. Ветер уносит серый пепел в сторону потемневшего моря. Выходя из леса, на часы двойки приходит сообщение: «Х9 - новое задание, вылет через пять часов. Место назначения — мегаполис номер два» — Теперь, едем ко мне домой, — горько выдохнул Чонгук.