Непреложный обет

      — Восемнадцать лет, говорите?       Тина тяжело вздохнула.       Она прекрасно понимает, что в это сложно поверить. Но раз так — то проверьте, черт вас возьми. Существует множество способов, выбирайте любой. Она уже и на сеанс легилименции согласится, только чтобы ее наконец оставили в покое.       Лучше б она еще раз рассказала все это Грин-де-Вальду. Тот по крайней мере не задавал идиотских вопросов и не перебивал посреди рассказа насмешливо-недоверчивым хмыканьем.       Да уж, кто бы подумал, что договориться с темным магом окажется проще, чем с коллегой-мракоборцем.       — Да. Готова повторить все под сывороткой правды, — механически, уже раз, наверное, в десятый. Голдштейн страшно устала и банально хочет выспаться. А вместо этого сидит со связанными руками и щурится на чрезмерно яркое освещение министерской допросной. — Или пройти какую-то иную проверку.       — И сразу же пошли на дело со скрывающимся от правосудия преступником. Какая удачливость, мисс Голдштейн.       Австрийский мракоборец раздражал ее все больше и больше. Хотя, с какой-то стороны Тина его понимала: сама бы не поверила в подобную историю.       Да и чертов Грин-де-Вальд не преминул позаботиться о мелочах, только подтверждающих их с ним давнее и тесное знакомство. Хозяйка съемной квартиры (на которой, само собой, уже и след Геллерта простыл) с ходу обозвала Тину «мисс Грин-де-Вальд» и заявила, что знает ее уже добрых недели две. Чего мракоборцам оказалось достаточно — никто и не подумал о том, что стоит бы проверить женщину на применение банального Конфундуса.       Что же, этот раунд он выиграл, но оставлять за ним всю игру Голдштейн не собиралась.       — Я рассказала все, что знала.       — Неужели?       Нет, с этими кашу не сваришь.       Тина не знала, чем вызвано подобное отношение к работе: непрофессионализмом, безалаберностью, чрезмерной загруженностью отдела, нежеланием глубоко копать в деле, которое можно быстро закрыть и так… но и давать повесить на себя всех собак не собиралась.       Придется сменить тактику, если она не хочет пойти как сообщница Грин-де-Вальда, получив, к тому же, ярлык душевнобольной.       — Хорошо.       Усталость даже играть не понадобилось. На дворе уже наверняка глубокая ночь.       — Я действительно американка Порпентина Эстер Голдштейн. Понимаю, проверить это будет сложно — я не сотрудник министерства… но у меня остались родственники в США. Две девочки. Одна — моя тезка, а вторую, младшую, зовут Куинни.       Рискованно, очень. Вряд ли время любит такие шутки с ним. Но сейчас Голдштейн отчаянно нужно было придать своим словам хоть какую-то основу, найти точку опоры, от которой можно строить лестницу из этой глубокой ямы.       — Ну, это намного лучше, — облегченно вздохнул министерский. Явно порадовавшись, что не придется ни подотчетную сыворотку тратить, ни с больницей лишний раз связываться. — Город?       Тина назвала.       — Хорошо. Мы отправим запрос. А теперь вернемся к вашей работе на Геллерта Грин-де-Вальда.       Угу. Было бы странно, если б эту тему забыли и больше никогда к ней не возвращались.       Врать Тина ненавидела. Да и, по своему убеждению, просто не умела этого делать. А тут придется. И не просто врать, а врать так, чтобы и себя не заложить, и у мракоборцев доверие вызвать…       Пара минут на то, чтобы накидать себе примерный план ответа — заминка вполне сойдет за колебания-сомнения, и начать плести рассказ.       Всего минут за двадцать австрийский мракоборец услышал душераздирающую повесть о юной девушке, по переписке общавшейся с волшебником из-за океана, приехавшей к нему, а впоследствии подло принесенной в жертву корыстным интересам сей сволочи. В выражениях Голдштейн и в самом деле не стеснялась — в созданный образ это вписывалось неплохо, да и хоть как-то пар выпустить.       Жаль то, что думаешь о местном министерстве и его сотрудниках, вслух не выскажешь…       — И зачем надо было так врать? — спросил мракоборец. На этот раз он ее даже не перебил — слушал внимательно. Клюнул, стало быть. А чего бы не клюнуть, это куда более правдоподобно выглядит…       Ответ был и на это. Стыдно. Что она, благовоспитанная юная особа, столь легко поверила, по сути, незнакомому человеку. Оставшись в результате в одиночестве, без гроша в кармане и без возможности (да и без желания) вернуться назад в Штаты.       Ну и с разбитым сердцем, само собой. Сию деталь тоже пришлось добавить, для большей достоверности.       — Дам вам совет: не врите, у вас это плохо получается, — вздохнул коллега. В чужом голосе сквозило разочарование: преступник в очередной раз выскользнул из их рук. Оборвав ведущие к нему ниточки. А «вешать» дело на гражданку другого государства… — Ладно, я все записал… пока что вам придется побыть здесь. Мы разберемся с произошедшим и, возможно, постараемся помочь.       На губах Тины мелькнула слабая улыбка.       Которую Грин-де-Вальд, видь он ее, назвал бы очень нехорошей…       Все та же комната и все тот же мракоборец, поджидающий ее за столом. На сей раз откровенно недружелюбный. С чего бы… с момента последнего допроса прошло три дня, и вряд ли за это время успело произойти что-то серьезное…       Присесть он ей не предложил; Тине пришлось отодвинуть стул самостоятельно (что с по-прежнему стянутыми руками было не слишком-то просто). И с ходу заявил:       — Девочки по имени Порпентина Голдштейн не существует.       — Как?       Растерянность. Недоумение. Смятение.       Невозможно. Попросту невозможно. Может быть, они просто не смогли их отыскать… но ведь она же дала все данные…       — Куинни Голдштейн действительно проживает по указанному вами адресу. Но у девочки нет никакой сестры. Мало того — ее никогда и не было.       Тина сжала зубы, хотя больше всего ей сейчас хотелось обхватить голову руками и съежиться в клубок. Не пытаясь щипать себя в попытках очнуться от этого сна лишь потому, что это она уже пробовала. И убедилась: нет, это все не сон.       Она ведь не сделала ничего… ничего такого уж важного, что могло бы оказать влияние на ход истории. Так каким же образом она умудрилась стереть себя из этой реальности?       И почему тогда она еще жива?       Голдштейн знала лишь двух человек, которые могли ответить на этот вопрос. Или хотя бы попробовать это сделать. К одному из них она обращаться не желала… а обратиться ко второму физически не имела возможности. Если ее и выпустят за пределы министерского здания, то о том, чтобы попасть за границу, можно даже и не мечтать.       Вдох-выдох. Спокойствие, только спокойствие. Она должна найти силы и отодвинуть этот вопрос в сторону…       Где и так уже скопилась груда нерешенных проблем, ага.       — Ну и что вы на это скажете?       — Проверяла, в самом ли деле вы будете искать моих родственников, — Тина скрестила руки на груди. Когда в голосе сквозит уверенность, любому хоть сколько-нибудь правдоподобному бреду можно придать вид достоверности. Выходит не всегда, но все же.       Пристальный взгляд она встретила прямо, гордо вздернув подбородок.       Попробуйте, докажите обратное… коллега.       — Не доверяете.       — Прошу меня простить, но после того, как я оказалась в таком положении, я склонна не доверять никому. Да и вы в свою очередь тоже не слишком мне верите, верно?       — Верно, — признал собеседник. — Однако…       Мракоборец проследила за тем, как он, шурша бумагами, вынимает из папки какой-то лист.       — … не вижу больше оснований вас задерживать. Можете ознакомиться, это приказ о вашем освобождении.       Тина приподняла брови, растирая освобожденные от магических пут запястья.       — Верю, что он оформлен надлежащим образом, — с документами такого рода и впрямь не шутят, так что все должно быть в порядке. — И?       Теперь брови приподнимал уже мракоборец.       — Мисс Голдштейн?       — Я провела у вас четыре дня. Под арестом, — она особо подчеркнула это слово. — И теперь вы просто говорите мне, что я свободна?       — Мы сняли с вас следящее заклятье, — набычившись, напомнил австриец.       Ну хоть на этом спасибо. Хотя для того, чтобы избавить ее от творения Грин-де-Вальда, министерским пришлось изрядно повозиться.       Кстати, никакого запрета на применение магии к создателю заклятья, нарушение которого грозило бы смертью, так и не обнаружилось. Еще один пунктик в списке ее претензий к светловолосому — так сказать, довеском.       На Непреложный обет, как ни странно, большого внимания никто не обратил. Обычное дело, конечно же...       — Спасибо, конечно, но это была ваша обязанность, — мракоборец подпустила в голос немного иронии. — Одна из многих.       Дойдет или нет? Высказываться прямо все же не хотелось бы, еще сочтут за грубость…       — Извиняться не буду, — дошло, да не совсем. — Вы по-прежнему под подозрением, и министерство будет внимательно за вами наблюдать.       — А вот об этом предупреждать меня не стоило, — так, небольшой совет коллеги коллеге. Прописная ведь истина: если хочешь получить как можно больший результат от слежки — не давай «объекту» знать, что за ним наблюдают.       Но это все лирика, а сейчас самое время перейти к суровой прозе.       У Голдштейн был план, и если все пойдет именно так, как она рассчитывает…       — Вас проводят. — Мракоборец сделал вид, что проигнорировал ее слова. — Сопровождающий ждет за дверью.       Не так быстро.       — Сначала мне хотелось бы побеседовать с вашим начальством. Это можно устроить?       — Жаловаться будете? — парень ощутимо напрягся, несмотря на холодный тон.       — Нет, что вы. — И в самом деле не собиралась, нечего еще и на это время-нервы тратить. — Я по совершенно иному вопросу.       Мракоборцам ведь нужен Грин-де-Вальд?       Так она поможет им его достать.       Солнце сияло, словно начищенный медный таз, слепя глаза. Девушка запрокинула голову и блаженно сощурилась, подставив лицо теплым лучам.       Свобода. Вроде бы всего несколько дней провела в министерстве, а кажется, будто бы после года отсидки вышла. Сказывалось и количество стресса, перенесенного за столь малое время, и банальная усталость…       Главное, что все разрешилось. И в ее пользу.       Беседа с главой отдела магического правопорядка оказалась непростой, но это того стоило. Сейчас карман Тины оттягивало удостоверение мелкого чиновника и несколько золотых, выданных в качестве аванса. Заклятье-маячок, отслеживающее ее местоположение, она позволила навесить беспрекословно. Мракоборцам следовало дать какие-то гарантии… и это было нормально. Да и Голдштейн прекрасно понимала: если она хочет выжить в этом мире, ей следует стать его частью.       Иначе никак. Если только утонуть в жалости к себе несчастной — что было далеко не вариантом.       Она подняла воротник и решительно зашагала прочь, не оглядываясь на невзрачное здание, за которым скрывался один из входов в министерство.       Следом за ней от мрака ближайшей подворотни отделилась смутная тень. Тина постаралась не обращать на нее внимания и заткнуть наработанные за время службы рефлексы, убеждающие, что «хвост» надо непременно «обрубить». Привыкнет.       Других вариантов-то не имеется.       К тому же, это временно…       Итак, источник средств к существованию у нее теперь имеется. Не абы что — ее привычная зарплата была в пару раз выше озвученной сейчас — но к лишениям ей не привыкать. Они с сестрой, оставшись без родителей, жили почти впроголодь. И ничего, выжили и выросли.       Ладно хоть на это договорилась. С незнакомым-то да недоверчиво настроенным человеком.       С жильем проблем возникнуть не должно. Та квартирка вполне подойдет… Тем более что хозяйка ее уже знает. Остается только переучить женщину, чтобы обращалась к постоялице «мисс Голдштейн» (хотя что-то подсказывало, что это будет непросто — пожилые люди тяжело воспринимают перемены).       Занять себя тоже есть, чем. В том, что ей предстояло делать на новой должности, Тина почти ничего не смыслила, однако ее заверили, что ничего сложного там нет. Бумажная рутинная работа… что придется потерпеть. Да и ее когда-то тоже не сразу в мракоборцы взяли.       Терпение и упрямство когда-то помогли ей устроить свою жизнь. Помогут и сейчас начать все с чистого листа.       Однако сейчас она была умнее той девочки, которая только-только закончила Ильверморни и еще толком не знала, куда податься. Умнее, опытнее… да и чего греха таить, жестче.       И то, что сейчас она вынуждена играть на чужом поле, ничего не меняет.