***
Пьянка началась вечером понедельника, гулянка закончилась под утро в среду. И если вы думаете, что никто не бухает по понедельникам, вы никогда не учились по воскресеньям. Вот Чуя учился, и потому ему было совершенно сиренево какой на улице день недели, главное — был повод для праздника. Какое чудесное совпадение, что день рождения его сокурсника — Рюноске Акутагавы — можно было отмечать отдельно от именин его младшей, родившейся всего-то пятью минутами за полночь, сестры-близняшки, а потому уже второй год вечеринка растягивалась не на одни сутки. Первым принимал поздравления старший Акутагава, во вторник продолжали поднимать бокалы за здоровье Гин, а разошлись лишь тогда, когда сама девушка, попросила народ выметаться, чтобы привести в чувство совершенно невменяемого брата и его не менее пьяного друга, который стараниями именинницы добрался-таки домой часам к шести. Как сказать добрался: неравнодушные и менее нетрезвые собутыльники согласились подкинуть Накахару до дома, на деле же — буквально довели парня под ручку, едва дождавшись, пока тот откроет дверь, и сгрузили его на диван в гостиной. Потому что самостоятельное передвижение обещало закончиться провалом. Провалом куда-нибудь на нижние этажи. Нельзя так напиваться, Чуя, ну нельзя. Когда немного протрезвевший мозг уловил, как в прихожей кто-то перемещается, то наивно посчитал, что вернулись его менее пьяные однокурсники. Мало ли что ценного они могли оставить в таком-то состоянии, однако опытным путём уже не раз доказывали — судьба любит чёрный юмор. Жаль, что позиция «повернись к жизни задом, если она повернулась к тебе спиной» работала с конкретными сбоями. Чуя даже был готов поверить, что они каким-то магическим образом открыли автоматически защёлкивающуюся дверь, потому что именно от её хлопка проснулся хозяин квартиры. Сохраняя ложное самоубеждение, Накахара не сдвинулся ни на сантиметр, ожидая, что незваный гость найдёт, что искал, свалит и больше его не потревожит. Он не отреагировал даже на приближение к своей кровати. Даже не дёрнулся, когда над ним кто-то склонился и не придал значения, что за этим последовала абсолютная тишина. Блядство. — Потрудитесь принять вертикальное положение, молодой человек, — мигом подорвавшись с налёжанного места, Чуя всеми своими нераскрытыми чакрами пытался удержаться по стойке смирно. Огай, замерший напротив с самым строгим выражением лица, на которое только был способен, выглядел недовольно. Очень недовольно. Руки скрещены на груди, взгляд прищурен и смотрит в душу прям через глаза. И парень уже жалеет, что не упился в смерть. — Уже десятый час. — Ночи? — свет, льющийся из-за не зашторенных окон, его совершенно точно не смутил. Собственно, а куда делась занавеска? Накахара перевёл размытый взгляд на свою лежанку: видимо плед он найти так и не смог. Но сейчас были проблемы посерьёзнее, чем штора с… серыми следами ботинок. Чуя глянул на ноги: разуться он видимо тоже забыл. — Утра, — такой бы интонацией только детей пугать, да от похмелья исцелять. Хоть в голове вроде бы что-то и прояснилось, но язык придерживался политики гласности, посему две последние трезвые клетки мозга приняли единогласное решение пристыженно молчать, если ответа не требовалось. Жаль только, вопросов у Мори было довольно немало. — И где это ты так ухрюкался? — Я был на дне… — договорить ему не позволила внезапно давшая о себе знать головная боль. Признаться честно, болело всё. А что ещё могло паниковать — то были те самые не пропитые две клетки — запаниковало. Да уж, неудачная заминочка. — Каком ещё дне? Мори обязательно бы нашёл в себе силы посмеяться, если бы эта история не происходила с его обычно знающим меру сыном. Рыжик никогда не надирался до такого состояния. Всякое бывало: и выпускной, и день совершеннолетия, один раз даже китайский новый год праздновал так, будто всю жизнь являлся гражданином другого азиатского государства. Но чтобы до потери способности связно излагать свои мысли… да чтобы вообще перестать думать… Никогда. Ох, Чуя, Чуя… — мысленно покачал головой Мори, немного подумал, и покачал ею на самом деле. — Дне рождения. У Акута… — начал было продолжать провинившийся, да… икота-икота, а не пошла бы ты с крыши, — Гав. — Ты мне ещё погавкай тут, — раздосадованно вздохнув, Огай опёрся о письменный стол и полистал брошенный поверх стопки бумаг ежедневник сына. Рефераты, встречи, семинары, расписание на семестр… ага, расписание. «Пригодится», — подумал мужчина и быстренько отснял страницу на телефон. Понизил голос, — Ещё успевает на последнюю пару, — и развернувшись произнёс громче, — Собирайся. — Куда? — изумленно уставился на него Чуя. В ответ Мори оглядел его взглядом заботливого отца, по совместительству врача-хирурга. Первичный осмотр показал, что ноги у сына есть, а вторичный — он на этих ногах стоял-то с трудом. «Для ходьбы не пригоден», — заключил мужчина в ментальной истории болезни. В этом-то и была причина. — Трезветь.***
Наблюдать за тем, как Чуя пытается переодеться без помощи покинувших его сил, было занятием крайне забавным. Обеспечить парню поддержку извне — непедагогично, но с точки зрения родителя как-то даже бесчеловечно. Хотя… Картина была достаточно живописной: сын в полупьяном ужасе сгорал от стыда, отец безуспешно пытался сохранять строгое выражение лица — заплетался не только язык, но и все прилагающиеся к туловищу конечности. К последней застёгнутой пуговице Огай совсем растроганно улыбался, саркастически приговаривая: «Мой сынок так уверенно держится на ножках, он уже совсем взрослый и самостоятельный». Пристыженный юноша предпочёл скрыться в ванной. Из крана лилась ледяная вода, Накахара стоял над раковиной с мокрым полотенцем на лице, предвкушая будущее, в котором отец при каждой удобной и, что страшнее, неудобной возможности будет припоминать ему это утро. Надо же было так облажаться… В дверь постучали. — Чуя, ты в порядке? — последовал за стуком вопрос. — Прядк, — приглушенно ответило полотенце, за что, видимо, и было отправлено в раковину немилосердной рукой. Отражение в зеркале парня совсем не радовало, что, в принципе, было взаимно — два рыжих юноши пялились друг на друга с нескрываемым отвращением. Какой там порядок. — Готов к контакту с социумом? — скептически уточнил Мори, придирчиво оглядывая выползшее из ванной комнаты пособие по выведению из состояния скотского похмелья. — Н-нет? — попытался отсрочить неизбежное парень. — Отлично, тогда едешь со мной, — подытожил Огай и развернулся к двери, утягивая сына за локоть. В прихожей двое переступили через вольготно развалившуюся посреди крохотного помещения вешалку. Прислонив сына к косяку по-родительски заботливо и обувшись на скорую… ногу?.. Мори подхватил одну из любимых шляп своего провинившегося отпрыска и нахлабучил её тому на макушку, от чего юноша, едва придремав, проснулся. По подъездной лестнице спускались молча и небыстро. — А универ? — вдруг вспомнил Накахара и замедлил шаг на верхней ступеньке пролёта, пока глава их маленького семейства безапелляционно продолжал спуск, неторопливо преодолевая оставшееся до двери расстояние. — Тебя сейчас разве что в социальной рекламе снимать, — без доли сарказма ответил мужчина. Под его рукой пиликнул домофон, открывая путь в противно-солнечный день. Огай обернулся к застывшему парню: — Давай, выметайся. — Про вред алкоголя? — уже в машине, прислонив гудящую голову к дверце бардачка, решил уточнить Чуя. Мори, до того безотрывно следивший за дорогой, непонимающе покосился на пассажирское сидение. О чём это сыночка толкует? Ах, да, съёмки социального ролика. — Про детей сирот, — фыркнул водитель, перестраиваясь в крайний левый ряд. Накахара тяжко вздохнул, смиряясь.***
Приёмное отделение в середине недели привычно пустовало, на посту со скучающим видом дежурила старшая медсестра. Появления главврача в этой маленькой больничной утопии в связи с его постоянной загруженностью не ожидали. И тем не менее, он приближался к сестринскому посту широкими шагами, на ходу скрывая под халатом одежду, в которой кажется уходил с внепланового дежурства этим же утром. За его спиной маячил помятый юноша, неловко перебиравший в руках привычную шляпу, которую пришлось снять по не менее привычному окрику отца: «Головной убор, молодой человек». Практиканта из отделения психиатрии здесь тоже не должно было быть. Однако он был. Угрожающе безмятежно топал по направлению к посту и также мирно беседовал с медсестрой. Заглянул на первый этаж с целью отыскать телефонный номер главврача, а нашёл его всего целиком. Да и тот был совсем не один. Джекпот. — Па-ап, — как-то по-детски хныкнул Накахара. Парень беспомощно переводил взгляд с Дазая на отца. Мужчина и глазом не моргнул, ловко застёгивая пуговицы халата. Вторая попытка бить на жалость — всё также, безрезультатна. — Доброе утро, Мори-доно, — неожиданно бодро поприветствовал Дазай, — Непростая ночка, да? Чуя-кун? — Полагаю, ночка как раз-таки была весёлой, — поделился размышлениями Огай. Юноша за его спиной будто бы невозмутимо пошатывался. — А утро судя по всему недобрым, — констатировал Осаму, обводя взглядом на глазах изменившегося парня, и вновь обратился к непосредственному руководителю, — Хорошо, что вы ещё не ушли… — Ушёл, — сурово оповестил Мори. — Но-о… — Давай, малец, говори, что хотел. Хватит на сегодня одного заторможенного, — попенял мужчина на прикинувшегося мебелью сына. — Родители того паренька, что попал к нам после аварии… — Мотоциклист? — ожидаемо вскинулся мужчина. Ох, уж эти дети… — Да, — подтвердил Осаму, краем взгляда наблюдая за сменой всех оттенков зелёного на лице Накахары. Бедненький, в каком же море ты шторм поймал? — Снова его нервная матушка? — не особо надеясь на отрицательный ответ, предположил мужчина. — Именно так, — … и их родители. — Что ж, гонец, голову рубить не стану, но вот тебе на неё другая забота, — Огай кивнул на Чую, слившегося к тому времени с нежно-изумрудной краской стен госпиталя, — Приведёшь его в божеский вид, пока я прогуляюсь? — Капельница? — Ну не клизма же, — Дазай едва подавил саркастический смешок. Мори смерил его осуждающим взглядом и тихо, чтобы услышал только шатен, произнёс: — Без фанатизма, Дазай-кун. Не знаю, какая кошка между вами промчалась, но постарайтесь друг друга не поубивать. — Не при свидетелях, — клятвенно заверил шатен, с изумлением наблюдая, как Огай, фыркнув, закатывает глаза и уходит, беспечно бросив сына в его распоряжении. Юноша опасливо приблизился к своему неожиданному подопечному. — Хреново тебе, вешалка для шляп? — поинтересовался он заботливо. Чуя глянул на него недоверчиво, но не в его состоянии было отрицать очевидные вещи. — Пойдём, познакомлю тебя с унитазом. Он славный парень, к тому же у вас много общего… — Только дай мне повод, — угрозу оборвала подкатившая к горлу тошнота. — … оба — говнистые, — закончил Осаму, ловко уклоняясь от удара по печени и перехватывая рыжика за плечи. Тот позволил увести себя в процедурную. Процедурный кабинет встретил их приятной прохладой, за которую Накахара был готов простить судьбе многие нехорошие вещи. Сегодняшнее утро, например. Дазай бережно сгрузил ворчащую тушку на кушетку и поставил рядом ведро, мол, парень, если что пол будешь мыть сам. Закрытые предусмотрительным шатеном жалюзи добавили тому несколько значительных плюсиков к карме. «Жизнь налаживается», — думал Чуя, пока его всё-таки не стошнило. Что было дальше, пациент помнил смутно: в голове бились боксёрские тараканы, бились видимо с телом своего хозяина. Руку кольнула тонкая игла, разгоняя в крови спасительный физраствор. Накахаре даже удалось немного вздремнуть… а потом в комнате что-то звучно рухнуло на пол. — Да что ж ты такой рукозадый-то, — приоткрыв глаза возмутился Чуя, мигом растеряв остатки сна. На кафеле, в россыпи медицинских инструментов у его бренного тела, лежал Осаму.