право на любовь

— Что случилось? — Минхо едва ли успевает проснуться и устало приподняться на локтях, пока Джисон скоростной белкой кружит по комнате в поисках носков. Глаза слипаются, и очень сильно хочется спать дальше, но сегодня, впрочем, как и всегда, жизнь не на его стороне. — Чонин позвонил, — начал было Хан, но запнулся, останавливаясь посреди комнаты, почесывая затылок. — Где же мой ремень?.. — Что Чонин? — Ли, наверное, первый раз не чувствует адского раздражения от этого имени и встаёт с кровати полностью, направляясь в ванную. По пути он подбирает ремень возлюбленного и закидывает ему на плечо. Всё тело почему-то противно ноет, а виски неприятно сжимает. Самочувствие оставляет желать лучшего, но кто Минхо такой, чтобы жаловаться? Никогда себе не может позволить отказать Джисону в чём-то, сказать «нет» и просто отвернуться. Ли выполняет все просьбы и тягается за своим парнем хвостиком, пусть он при этом порой и бубнит себе под нос, возмущается или ругается, но это всегда обосновано тем, что он просто младшему желает отдыха и спокойствия, коего тот не познавал уже слишком давно. — Спасибо. Я не знаю, что с ним. Кажется, он был взволнован и… плакал? Попросил его забрать из больницы, — Минхо останавливается на входе в ванну и хмурится, Хан вздыхает после сказанного, будто окончательно осознавая происходящее. — Ему тяжело. — Разве его не завтра должны выписывать? — старший возвращается в комнату и вскидывает брови, когда Джисон неоднозначно пожимает плечами. Ли не может определить, какие именно чувства в нем сейчас превалируют — жалость, упрямство или любовь — поэтому он просто молча подходит ближе и старается заглянуть в так старательно запрятанные глаза. — Я просто поеду к нему, он не в порядке, и я не знаю почему. Кажется, пора поговорить с Хваном, — Хан запинается, когда видит пустой взгляд Минхо, и вздыхает. — Я тебя не заставляю ехать, ладно? И сам могу справиться, всё хо… — Эй, — светловолосый берёт лицо младшего бережно в руки, чуть приподнимая и обращая его взор на себя. — Я поеду с тобой, хорошо? — Минхо легонько целует в носик и обнимает, задерживаясь на секунду. — Только дай мне три минуты - умыться и одеться. — Спасибо… — Джисон сдержанно кивает и остаётся бесконечно благодарным вдруг появившемуся пониманию своего парня. Возможно, разговор с Феликсом пошел на пользу, а может быть, и сам Минхо что-то переосмыслил. Рыжеволосый сейчас не способен отнекиваться, пререкаться. Он просто устал. В любом случае эта ситуация всех их к чему-то привела. И, вероятно, ещё ко многому приведёт. Вот только… Чонин больше не хочет никуда идти и ничего ждать. Он искренне не понимает, что с ним происходит, но, кажется, его эмоции достигли максимальной точки и стремятся выше. Он просто не может успокоиться последние полчаса, а может, больше, а может, меньше — это правда последнее, о чем он сейчас мог бы подумать. Чонин знает только то, что хочет исчезнуть, если не из жизни, то хотя бы из этой проклятой больницы, в которой каждый угол пахнет ягодными сигаретами; словно в бреду, а на лице каждого мимо проходящего мелькает ненавистная родинка под глазом. Хёнджин будто аконит — изящен всем своим видом, но до одури опасен. Лишь однажды попав в Чонина, он его отравляет и заставляет гибнуть долго и мучительно. Он везде и нигде одновременно — это пугает, путает и сводит с ума. Что-то копает его так отчаянно, словно мертвец, старающийся выбраться из-под двух метров земли. Это что-то — глупые воспоминания, которые въедаются жгучей кислотой. Миллиарды картинок перед глазами танцуют подгнивший калейдоскоп; будто обсессивный синдром настиг его врасплох и всю психику пускает к чертям через девять кругов ада. Эмоции теряют любой контроль; теряли несколько минут назад, теряют сейчас и будут терять, даже когда приедет Джисон. Чонину сложно ориентироваться в пространстве из-за накативших слёз и навязчивых мыслей, что разрывают изношенную душу. Чонину сложно быть спокойным и бесшумным, когда плач рвёт глотку так, что горло болит, а голос охрипает. И нет никакой возможности это прекратить, кроме как безнадёжно хвататься за подлокотники койки и бессильно стучать по ним кулаками. Чувство собственной несостоятельности и неспособности сделать хоть что-либо толковое в жизни. Неспособность бороться с банальным. Оно пропитывает каждую клетку в организме и набухает словно бумага под водой. Оно впивается в стенки мозга едким веществом, вывести которое не под силу никому. Рвёт на части жгучими прутьями, оставляет пожизненное клеймо, бьёт, но не убивает. Безобидная дистимия, перерастающая в самую настоящую глубокую депрессию. Хан сам рвётся на части при виде друга в таком состоянии; Чонин хочет упасть и биться ногами о пол, как в детстве. И одновременно Чонин не хочет ничего. Только бы немножечко спокойствия и долгожданного конца. Чонин погряз в эскапизме, в этом грязном желании уйти из этой суровой реальности и навсегда укрыться от неё в любом другом месте, пусть даже в выдуманном. — Тихо, — старший подходит совсем близко, оставляя своего парня у двери в шоковом состоянии. Он трепетно обнимает Чонина, прижимая к себе. — Всё хорошо, я рядом, — Джисон шепчет что-то успокаивающее, а Ли только становится рядом и еле ощутимо поглаживает Яна по содрогающейся от плача спине. Спустя несколько долгих минут спокойствие всё же настигает отягощённое тело и Минхо замечает, как сильно напрягаются жевательные мышцы на лице Джисона — он зол — он очень зол и это страшно. — Я на секунду, ладно? — Хан всё ещё нежно смотрит на Чонина, пока тот стыдливо прячет заплаканные глаза и чуть заметно кивает; а после скрывается за дверью, даже не взглянув на Минхо. Это пугает. Минхо знает, что Джисон сейчас собирается сделать, и останавливать его не будет; вероятно, это решение самое подходящее сейчас, никак иначе. Сейчас Ли не чувствует какого-либо напряжения, злобы, обиды на брюнета, он лишь… хочет помочь и искренне удивляется этой тяге внутри себя. Возможно, пора сделать первый шаг? Неловкость в виде липкой смолы стекает по внутренностям и сковывает движения и запас возможных слов. — Может… воды? — Минхо спрашивает совсем тихо, присаживась на край кровати, а Чонин немного вздрагивает, будто не замечал его ранее, но тем не менее все равно утвердительно кивает. — Держи, — старший протягивает стакан, всё ещё теряясь в поисках какой-либо успокоительной фразы. Он правда никогда не понимал — как Джисон может быть настолько убедителен простыми словами «всё будет хорошо». Всё будет хорошо, и хуже уже не будет — две крайности одной правды. Каждый выбирает свою и действует исходя из своих убеждений. Джисон всегда мог переубедить, перенастроить убеждения и зарождал в мозгу каждого удивительный и, как считает большинство, совершенно не работающий аутотренинг, который, к слову, благодаря ему работал всегда. — Спасибо, — хрипит брюнет на протянутый стакан и выпивает всё залпом. — Где Джисон? — Сейчас придёт, — бубнит Ли и отводит взгляд к окну — привычная серая гладь пушистых облаков опускается на помутневший город, не позволяя вздохнуть спокойно. Вопрос «когда же будет солнце» давно остался забытым; остаётся лишь неустанно считать часы, дни, недели до предполагаемого «хорошо». Самая очевидная ложь. Пока Джисона нет рядом. И Чонин, наверное, не вспомнит, а скорее всего даже не заметит — Хёнджин всегда внушал такое беззаботное спокойствие самыми глупыми, самыми тошными и просто обманными словами. Хёнджин искал хорошее в плохом, и, жаль, Чонину никогда не познать этого уровня. Стандартно проигрывающий сам себе игрок. Оскорбленный жизнью, утомленный солнцем, пораженный миром и обижен сам собой.

***

Смена закончилась около часа назад, а Хёнджин всё стоит тут и по привычке выпускает клубы дыма к небу. Вдох-задержка-выдох, ничего особенного, ничего нового. Всё, как и было, — заученные правила без исключений, алгоритмы без изменений и лишь где-то на задворках сознания воспоминания создают вихри чёрно-белых планет, сливающихся воедино, создавая вселенские взрывы. Остаётся только морщить нос от мерзости собственной — возможно — слабости, а, может, трусости. Хёнджин не разобрался до конца. И как только Хёнджин собирается тушить сигарету и уходить, уже будучи даже не во врачебном халате, — кто-то одёргивает его за плечо максимально неожиданно. Перед ним стоит парень с рыжеватыми волосами, и глаза у него добрые — Хван почему-то знает, пусть тот и выглядит сейчас не особо дружелюбно настроенными. — Хёнджин? — цедит сквозь зубы Джисон, пытаясь усмирить собственный пыл. — Да, — старший тушит сигарету и оставляет в пепельнице, полностью оборачиваясь к собеседнику. — Поговорить надо, — пока Хван вопросительно на него смотрит, Джисон добавляет краткое «по поводу Чонина», и Хёнджин хочет удалиться от сюда далеко и надолго. — Я не его врач, найди Кристофера, он всё тебе скажет, — Хван, понимая, что снова поступает как трус, спешит ретироваться, направляясь в сторону ступенек, но Хан не хочет это всё оставлять вот так и уверенно перехватывает чужое запястье. — Неужели ты всё так и оставишь? — Джисон смотрит в глаза — чуть ли не в душу — и очень старается что-то там прочитать, но парень перед ним холоден, и взгляд его абсолютно нечитабельный. — О чём ты говоришь? — Хёнджин тяжело вздыхает и разворачивается всем телом, старается максимально сделать вид, что ничего не понимает, пропускает это сквозь себя так же, как и вредный дым, и подобно тому хочет избавиться от раздражающей пустоты, которая медленно и верно заполняется не тем, чем хотелось бы. — Ты прекрасно понимаешь, о чем я, — Хван бегло облизывает губы, делает ещё один вдох, и на выдохе спрашивает имя парня напротив, глядя куда-то в окно. — Джисон. — Джисон, — старший суёт руки в карманы и вычитывает среди облаков ответы. — Чонин уже взрослый парень и давно ни в ком не нуждается. — Так ты себя оправдываешь? Или и правда не видишь всего этого? — Сигарету? — Джисон закипает от чужого безразличия, ведь ему так сложно понять, насколько старательно натянута эта ужасная маска на лицо его собеседника. Что это лишь актёрская игра для других, которая вошла в привычку — не больше. Парень напротив достаёт пачку с зажигалкой из кармана и неспешно закуривает. — Не курю. — Молодец, — Хёнджин затягивается и делает небольшую паузу перед выпуском дыма. — Я не оправдываю себя. Просто… — на секунду задумывается и, смаргивая былые воспоминания, снова устремляет свой взгляд вперёд — куда-то так далеко, насколько это только возможно. — Поздно уже что-то менять. Между ними — миллиарды световых лет — Хёнджин знает, и как бы он ни был не прав, как бы не старался — то, что есть сейчас, так и останется. Джисон чувствует, как бушующая злость сменяется непониманием, и тупит свой взгляд в пепельницу, бездумно разглядывая крупицы пепла. — Я думаю, что только ты можешь ему помочь. — Ты ошибаешься, — серый дым изящными узорами танцует перед глазами прежде, чем бесследно раствориться. — Ты нужен ему. Хёнджин, пожалуйста. Нельзя так просто появиться в чей-то жизни и снова молча уйти! — вероятно эти слова задевают за живое, поднимая старые холсты прошлого, и Хван холодной сталью собственного взгляда режет Джисона пополам. — Думаешь, я сам не хочу помочь? Думаешь, мне самому это всё нравится? — Тогда почему ты стоишь на месте? Тебе не всё равно на него, ведь так? — Хёнджин сжимает челюсть, и Джисон понимает, что идет в нужном направлении. — Ты чувствуешь свою вину и глушишь это проклятыми сигаретами вместо того, чтобы хоть как-то поспособствовать! Перестань прятаться и скажи в глаза, что тебе откровенно насрать, или, блять, сделай уже что-то! — Я не знаю, что делать, пойми, прошло слишком много времени, — старший смягчает взгляд, и Джисон может увидеть практически всю беспомощность в чужих глазах. — Надеюсь, когда-то ты это поймёшь. До того как обратного пути не будет, — Хан собирается уходить, но тихий шепот его останавливает. — Что я могу изменить? Как? — Если захотеть, то можно повлиять на многие вещи. Всю нашу с Чонином дружбу он бредил вашей встречей. Все эти года не терял надежды. Я не знаю, оправданно или нет, но Хёнджин, пожалуйста, не оставляй это всё так, — Джисон последний раз бегло смотрит в глаза, и ему кажется, что он видит там что-то отличающееся от того, что видел изначально, в начале разговора. Парень разворачивается. — Джисон, — Хван тушит сотую за день сигарету, а после смотрит проникновенно, в глубину души, в самые потаённые её участки, младший оборачивается. — Если я могу что-то сделать — звони. — И тянет мятую визитку, что покоилась в кармане джинсов долгое время. Хёнджин однажды достиг высшей точки своего апогея и сейчас стремительно возвращается обратно. И он абсолютно точно понимает, насколько опасна уязвимость, к которой он обязательно вернётся, однако это его ни капли не останавливает. — Обязательно, — Хан улыбается как-то грустно, но исключительно искренне, и уходит.

***

— Прости, — еле слышно давит из себя всхлипывающий Чонин, пока Минхо смотрит в окно в немой невозможности собрать мысли воедино. — Все в порядке, — врёт Ли слишком очевидно и просто не знает какие слова подобрать. — Я сам себя обнадежил, и мне жаль, что еще и Джисона втянул в это дерьмо, — Ян следит за взглядом старшего и тоже старается что-то разглядеть среди ватных туч. — Вам бы просто жить счастливой парой, а не вот это всё, — Чонин редко когда испытывает по-настоящему давящее чувство вины, и сейчас как раз та самая ситуация, когда до слез жгучая крапива разъедает внутренности. — Я просто… Я просто хотел быть нужным, и… — слёзы давящим комом собираются в горле, и Ян снова теряет над ними контроль. — Эй, — Минхо не умеет подбирать слов, но также Минхо хочет помочь, и не остаётся ничего, кроме как просто обнять парня, крепко прижимая к себе. — Чонин… — Я хотел забыть и отвязаться, я правда старался, — Ян ищет себе оправдания, но это лишь новый повод пустить несколько слёз на рубашку старшему. — Я почти привык, но… Этот как кирпичом по голове… Я понадеялся снова, вдруг… Вдруг что-то правда изменится? Но… Ничего — Не спеши с выводами, Чонин. Всему должно быть объяснение, — хён бережно гладит по голове и прижимает к себе сильнее — успокаивает, он знает — Джисону это всегда помогало. — Для начала перестань плакать. Но Чонин плачет. Совсем недолго, но плачет, и только потом замечает, что все это время он сжимал рубашку старшего на плече. — Спасибо, хён, — говорит брюнет чуть отстраняясь, но стремительно избегая зрительного контакта. — Прости меня. — За что? — Что всё время стоял между вами, — Чонин вытирает слёзы и почти искренне улыбается. — Вы правда хорошая пара, и Джисону с тобой очень повезло, как и тебе с ним. Если опустить мой эгоизм, то… я рад за вас. Минхо чувствует лёгкий укол вины и совести: разве оно стоило того? Вечно сраться как кошка с собакой, изводить Хана чуть ли не до нервных срывов, заставлять его желать сбежать ото всех и закрыться и просто ненавидеть друг друга без видимой на то причины? Стоило ли? Вряд ли. — И ты меня прости, Чонин-а, — Минхо впервые говорит с теплом и улыбается в глаза. Возможно — это новое начало для них двоих. Возможно — скоро грянут перемены, может быть, станет легче. Этого никто не знает, но в это очень сильно хочется верить всем. — Думаю, нам пора перестать ругаться друг с другом? — Ян поднимает взгляд, он смотрит в глаза Минхо и невольно думает, что у них есть сходство с его душой — они такие же мрачные и чёрные, и всё равно среди этой тьмы есть какой-то проблеск лёгкой надежды.

*flashback*

Наконец-то скучные деревья сменяются знакомыми домами, ничего особенного или богатого — просто маленькие домики обыкновенных людей; по началу слишком редко, а позже чуть чаще, больше. Больше небольших строений практически друг на друге. Такая атмосфера приятная, детская. Хёнджин её помнит слишком отчётливо. Небольшие переулки в которых все друг друга знают, где даже не боятся оставить открытой квартиру, уходя в магазин. Ему кажется, что здесь даже воздух по-другому пахнет, деревья по-другому растут и цветы цветут совсем иначе. Это место всегда будет самым родным и тёплым уголочком в детской душе. Ведь жизнь Сеула совершенно другая. Город большой и людей много. Ты не знаешь никого, теряешься среди них, путаешься среди пыльных улиц и задыхаешься угарным газом от машин. Невозможность пойти куда хочется из-за страха оказаться потерянным сковывает движения донельзя. Хёнджин не любит Сеул так, как свой родной Пусан, где абсолютно всё — своё. Автобус приближается к необходимой остановке, и сердце заходится в сумасшедшем ритме. Улыбка невольно касается губ, а подростковое предвкушение заполняет все артерии и сосуды. Уже не терпится.

Скорее бы.

Ещё чуть-чуть.

Нужная остановка не изменилась совсем. Кажется, Хёнджин готов даже гальку с закрытыми глазами пересчитать; совершенно отчётливо ощущается морской солёный запах. Парень оборачивается и уже точно знает, куда он пойдёт, знает, какие повороты будут на пути и кусты каких цветов он встретит по дороге. Проведённое здесь детство отпечаталось несмываемой меткой в мозгу. Такое не забывается, не стирается, не сжигается. Знакомый белый дом напротив так же никуда не девается, и приходится сделать глубокий вдох, прежде чем преодолеть последние несчастные шагов двадцать. Разум туманится, а в животе приятное щекочущее чувство. Ладошки чуть потеют, а пальцы мелко подрагивают, когда рука вздымается для стука в дверь. Хёнджин никогда не встречался с действительно разрушающим разочарованием. В светлом разуме всегда находилась доля спокойствия и оптимизма. Всегда был план — «как действовать дальше, если», и всё подобное. Хван всегда просчитывает на несколько шагов наперёд, когда чувствует необходимость в них. Но в этот раз так не было — в этот раз предательская уверенность заполнила весь молодой организм, она говорила, велела, буквально кричала и била током — сделай, да, все будет хорошо, иначе быть не может. Однако… не зря ведь человечество жалуется на судьбу, проклинает вселенную и плюётся на собственную жизнь. Безусловно, каждый творец собственных бед, вот только… Хёнджин никак не ожидал на пороге дома увидеть незнакомую женщину. Страх только лишь впервые и единожды посещает разум, за ним сразу следуют собственноручные отговорки — «это какая-то ошибка», «что-то не так», «нет, все хорошо», «нужно просто спросить». — Здравствуйте, — практически ровно и уверенно говорит парень, прежде чем набрать в лёгкие как можно больше воздуха и произнести заветное «Чонин дома?». Каждый ребёнок помнит почти самые яркие обиды детства, каждый помнит, как разбивалась его жизнь или воображаемый беззаботный мир. Абсолютно каждый ронял скупую слезу, отказываясь верить, а потом срывался на плач. Хёнджин никогда не думал, что его собственная уверенность даст такой сбой. Никогда не подозревал, что его настигнет подобная фрустрация. В голове лишь противоречия, несовпадения и сбой системы. В голове лишь на повторе «тут не живёт никакой Чонин», «нет, ты ошибся, парень». Ошибся. Ошибка. Не может быть.

Не может…