право на любовь

— Мы подумали, что это дело нужно как-то отметить, — Джисон лучезарно улыбается, пока Чонин собирает свои вещи из прикроватной тумбочки в палате. — Но пить тебе ещё нельзя, — предупреждает сразу, как видит мелькнувшую искру в глазах младшего. — Вот ты как всегда, — брюнет закатывает глаза и выглядит почти раздражённым, но Хан знает — это лишь шутки. — Нет, Чонин, тебе следует потерпеть немного и окончательно прийти в себя, — рыжеволосый действительно строг подобно матери, но младшего это лишь забавляет, а также вызывает немереную благодарность за заботу. — Хён, я приходил в себя и терпел всё то время, что тут лежал! — младший возмущённо разводит руками. — По-твоему я должен отмечать апельсиновым соком? — Ну ты же его вроде любишь, — Джи пожимает плечами и подаёт футболку, что несколько дней таилась в кресле напротив. — У меня аллергия на апельсины, — Чонин поднимает одну бровь и укоризненно смотрит на друга. — Ну что ты такой придирчивый, это ради твоего же блага, — старший сдерживает смех и забирает одну из сумок, чтобы помочь донести её до машины, пока Ян всё ещё бубнит как старый дед себе под нос, что он уже, вообще-то, не ребёнок и, исходя из пережитого стресса, имеет полнейшее право выпить.

***

— Ты отсюда когда-нибудь уходишь? — Чонин чуть заметно усмехается, спускаясь по лестнице к знакомой площадке. Не то чтобы он прям стремился на неё наткнуться, просто последняя, как он надеялся, прогулка по больнице так иронично сложилась, тем более натыкаться на Хвана теперь — будто проклятье и какое-то внутреннее чутьё подсказывает, что это отнюдь не последний раз. И верить этому предчувствию не хочется. — Такое стечение обстоятельств, не так уж и много времени я тут провожу, — Хёнджин не оборачивается, не удивляется и не дёргается от вдруг резко нарушенной тишины; он будто знал, чувствовал. — Я выписываюсь, — Ян становится рядом, вбирая ноздрями знакомый и до одури раздражающий ягодный запах, а старший всё ещё не ведёт глазом, глядя куда-то в никуда. — Я чего пришел, — брюнет делает глубокий вдох, как перед нырянием, и разворачивается спиной к окну, облокачиваясь поясницей о подоконник; он рассматривает потолок и медленно выдыхает, резко переводя взгляд к ногам. Наверное, всё же его прибытие на этой площадке не случайность — данная мысль заставляет снова усмехнуться. — Хочу пожелать тебе удачи. Хёнджин или очень не понимает, или очень делает вид, что не. Он смотрит в глубь тьмы чужих глаз, ведь где-то там, очень-очень далеко, виднеется огненное зарево — бушующие эмоции, которые равняются адскому пламени. Там неизвестность, всепоглощающая пустота и множество всего, съедающего тебя заживо одновременно, как монстры под кроватью, которых дети боятся. Вот только монстры — это выдумка, детская фантазия, недоразвитое сознание, творящее неведомое, а в этих глазах — Хёнджин знает абсолютно точно — есть совершенно очевидная опасность. И это вовсе не воображение. — В работе, да и на личном тоже, — Чонин улыбается снова, и это выглядит почти что искренне. — Уверен, у тебя замечательный соулмейт, да и ему, впрочем-то, повезло. Хван сжимает зубы так, что жевательные мышцы вот-вот сведёт в судорогах. Он стыдливо отрывает взгляд к привычному ровному горизонту и стремится сделать ещё одну тягу, как понимает, что сигарета уже почти выкурена. Парень закусывает нижнюю губу и тут же зализывает след от зубов. Чонин чувствует молниеносно захватывающее смятение и отчётливо догадывается — тут что-то не так. Он щурит взгляд и внимательнее приглядывается к переменам на чужом лице. В голову внезапно бьёт мысль, которая настигает врасплох. Ян почти что сдерживает себя от удивлённого вздоха и расширенных глаз. Он уводит свой взгляд обратно в сторону и наконец-то понимает. Неопределенный смешок срывается с чужих губ, а недоверие собственной догадки расплывается тёплой жидкостью по венам и артериям. — Так вот оно что, — тихо молвит Чонин, не представляя, что ещё говорить. Внутри — полный хаос из несобранности собственных мыслей. — Как же так, Хёнджин? — Ян совершенно не церемонится, он не боится показаться бестактным — собственный интерес его самого же поглощает полностью, а на задворках сознания плывёт одно многозначное слово — справедливость. — Элементарно, — Хёнджин выпускает новые клубы дыма, бегло думая, что пора бы завязывать с таким количеством сигарет. — Как же всё забавно получается, да? Совпадение? — Ян почти явно насмехается, сам того не осознавая. Непредсказуемость его жизни в открытую над ним издевается, бросая всевозможные хлопушки неожиданностей под ноги, а он лишь только и может, что выкручиваться из этих предоставленных лабиринтов, вот только всё, что получается, — каждый раз настигать тупик, который ввысь — не перелезть, в ширину — не обойти. И справляйся со всем после такого. Чонин понятия не имел, что он не один такой, и это определённо подкармливает какое-то чувство внутри, вот только что это за чувство — понять довольно трудно. — Чонин, мне пора идти, — сигарета потушена, и, чтобы не закурить новую, необходимо ретироваться куда-то. Обычно это комната отдыха, в которой старший выпивает столько же чашек кофе. Его количество тоже стоило бы поубавить. — Ты же врач, разве не разгадал эту загадку? — Ян не совсем старается контролировать речь, а оттого она получается со слишком не скрытыми издёвками. — Не разгадал. — И не пытаешься? — Чонин пытается в глаза заглянуть, но тщетно — Хёнджин их прячет. Для чего, зачем — он сам ещё не знает, но смотреть в глаза Чонину ему стыдно, и это факт. — Зачем? — взгляд таки устремляется в глубину яновских глаз. Он проникает, ищет там что-то такое, с чем не встречался раньше. Вглядывается в глубину кофейного омута, будто ищет сокровенное и делится своим. — Что? — Чонин осекается, его застали врасплох. — Зачем искать разгадку, если это уже не изменить? Пойми, Чонин, мы такие никому не нужны, — Хван кажется уверенным в своих словах, хоть это вероятно и ложь. Ян хочет верить, что ему на самом деле не все равно, что всему есть объяснение, что это можно как-то решить, что ответ существует и его просто нужно лучше поискать, хочет верить почти до слёз, но он устал верить в то, чему никогда не сбыться. — Ты мне нужен был всегда, — глухо вырывается из уст и рикошетом от стен врезается в чужое сознание. Самая горькая и жгучая правда. Чонин уходит; эхо его шагов разрушают барабанные перепонки, пускают трещины, будто по стоящему тысячелетиями замку. Нерушимая крепость даёт сбой, и хочется отчаянно схватиться за голову, сжать волосы до боли и кричать до самого разрыва связок, но нельзя. Хочется деть куда-то весь этот кошмар, что таился так долго, и теперь через все возможные щели рвётся наружу. Увы, теперь его не удержать. Чонин отнюдь не глуп и знает, как никто лучше, — какие именно слова подбирать в подобных ситуациях. Это, пожалуй, дар. Хёнджин хочет сдаться. Но остаётся лишь только закрыть глаза; вдох-выдох; закусить щеку до крови и взбодриться от её вкуса. И кто бы мог подумать, что у Хёнджина на щеках ран столько же, сколько у Чонина на душе. Жаль, никто этого не знает.

*flashback*

Внутри все время что-то больно жжется. Словно тлеющей сигаретой проходят по лёгким, вдоль рёбер, и больше, и дольше, и дышать больно, и заходиться в приступах плача теперь тоже. И… что же остаётся? Посвятить себя бесчувствию, холоду? Остаётся лишь утопать в ледниках забвения, так глубоко, чтобы ни единый пожар не смог растопить всё это дерьмо. Ведь больше не хочется… …ни терпеть, ни ждать лучшего, ни бороться, ни болеть за что-то. Хочется запрятать себя в дальний угол и забыться, возможно, чуть дольше, чем навсегда. Из-за нежелания чувствовать боль есть зародыши мыслей — не чувствовать бы ничего; из-за нежелания плакать, рождается неприязнь к смеху, ведь все в этом мире уравнивается, да? За плохим всегда идёт хорошее, а за хорошим — плохое, но это плохого уже такой переизбыток, что нет стремления желать хорошего. — Эй, ну что с тобой такое? — Тэхён, как и всегда, полон радости и позитива. — Его там нет, понимаешь? — Понимаю, ну и что? Это не значит, что нужно опускать руки. Кто ищет — тот всегда найдёт. — Пожалуйста, давай только не сейчас? — Ты о чем? — Об этом всем, Тэхён. Я не хочу слышать эти фразы из пабликов «как жить счастливо» или где ты там их берёшь. Оставь меня, ладно? Да, я хочу опустить руки, потому что мне надоели эти проклятые неудачи друг за другом. Я больше не хочу! — Хёнджин… — Тема закрыта. Осколки разбитого сердца задевают чувствительные участки души, и хочется сделать что угодно, только бы этого больше не чувствовать. Хёнджин думает, что очень жалеет. Думает, что лучше бы он никуда не ехал и ничего не обещал. В один момент он разрушил всё то, чем дышал, и теперь, когда кислорода нет, становится в разы труднее искать мотивацию идти дальше. Дело в том, что… Куда дальше? Что там, дальше? Что будет, что ждёт, что есть? Это будущее всегда до ужаса туманное и иногда становится до дрожи в коленках страшно от него. Оно будто ночью в шкафу затаившимся монстром поджидает. А иногда подбирается к самой кровати и смотрит в упор. Ты во сне чувствуешь пристальный взгляд, но никогда и никому не сможешь ответить, что это. Хван тоже не может. Он просто хочет прекратить это. Всё. Подросток возвращается в пустой дом с полным нежеланием существовать.

***

После выписки время тянется потоком лавы: долго, жгуче, и застывает так, что двигаться практически невозможно. И всё это время Хёнджин думает. Знает, что не стоило бы, но все равно это делает. Сколько лет он сдерживал порывы собственных воспоминаний? Сколько лет цеплял весом с целую тонну кандалы на собственные чувства? Не сосчитать. Но всему приходит конец, и вездесущему безразличию Хвана он тоже пришёл. Без вариантов. Скитания по больнице впервые кажутся скучными, а курить на удивление не хочется совсем. Пачка в левом кармане остаётся нетронутой, собственно, как и кружка в ординаторской — идеально чиста, суха и пуста. Надоело. Какой смысл бежать, если всё равно то, от чего ты так стремительно прячешься, тебя настигнет? Боль рано или поздно проснётся, а картинки прошлого затхлыми образами будут мельтешить перед глазами. Неизбежно. И смысл тогда в этом? В силе воли, в выдержке, в умении забыть — если это временное? Если всё равно рано или поздно оно накроет с головой? От цунами не сбежать, и от голодных акул собственного забвения, которых оно принесёт, не укрыться. Где-то посередине телефонной книжки всегда мелькает один и тот же номер. Для Хёнджина уже привычка пробегать глазами по знакомым цифрам и искусно их игнорировать — ещё один навык, который, впрочем-то, никогда и не пригодится. Парень ещё раз неоднозначно глядит в неизменно серое небо, на долю секунды задерживает на нём взгляд, закусывая губу и открывает застарелый номер в телефоне. Сообщение, как бы он ни пытался, всё равно выходит сухим и каким-то уж больно безжизненным. «Но да ладно», — думает Хван. В конце концов хирург, а не писатель — можно и без красноречивых фраз. И кто же знал, что стоило только отложить телефон, как не прошло и минуты, краткая вибрация оповещает об ответе. На экран нет надобности смотреть — и так понятно, кто это. Хёнджин спускает короткий смешок. Сколько бы времени не прошло, а что-то остаётся неизменным. За сообщением следует более длительная вибрация, говорящая о звонке. Смешок вырывается чуть более громкий. — Хэй-хэй, доброе время суток, старый дорогой друг, — голос на другом конце трубки словно и вовсе никогда не меняется. Неизменный позитив на фоне с хёнджиновым реализмом звучит ну очень контрастно, и ничего с этим поделать нельзя. — Привет, Тэхён, — Хван пробует временно забытое имя на вкус и чувствует чуть ощутимый укол ностальгии. Время течёт почти что незаметно за разговором. Хёнджин понимает, что говорит сейчас больше, чем когда либо за последние несколько лет. Хёнджин замечает, что чувствует себя лучше. Хёнджину комфортно. И это поистине лучшее чувство, которое ему мог дать давний друг. Из разговора становится известным, что Тэхён работает в полицейском участке Итэвона, и их двоих очень забавляет тот факт, что работают они в соседних районах. Тема прошлого очень старательно не затрагивается, и, как бы Тэ не было интересно — он никогда не спросит, зная, какую боль это может причинить. В крайнем случае, если Хёнджин захочет и сам рассказать сможет. Куда больше его интересует то, как же сейчас ему. Как его самочувствие и насколько далеко он ушел от всего, от чего старался бежать так долго. Конечно, за полчаса телефонной связи не удаётся рассказать и малого процента всего произошедшего — именно это и становится причиной их будущей встречи, о которой они договариваются. Встреча выпадает на долгожданные выходные обоих, которые, к огромному удивлению и недолгому смеху, совпадают. Знак. На встречу Хёнджин идёт с ветреной головой. Мысли все испарились, а желание к ним возвращаться и подавно, ведь что может помешать их воссоединению? Они уже давно взрослые люди, и это, наверное, играет большую роль. Вообще-то Хёнджин не до конца понимает, с какого это перепугу он вдруг решил написать Тэхёну. Но этот неожиданный камень от судьбы в голову определённо что-то, да поменяет. Да и в конце концов, пора бы выбираться из своей многолетней берлоги, состоящей из круговорота практически одинаковых событий; первоначальные правки в этот замкнутый круг внёс Чонин, и это, наверное, один из первых случаев, когда Хван отступать как раз таки НЕ желает. И правильно. Тэхён встречает широкой улыбкой, и это его самая что ни на есть милая привычка, что может существовать. Хёнджин улыбается так же широко и искренне, и это самое что ни на есть приятное — наконец не натягивать маску и просто быть самим собой. Блаженство. — Рассказывай, — Тэ никогда не желает слышать противоречий на подобные «просьбы», он не всегда может поддержать нужным словом, но то, что усвоил Хёнджин, его друг — прекрасный слушатель, коим он сам никогда не мог стать. Возможность давнего знакомого ещё называть другом не утеряна, и младшему это правда очень импонирует. Тэхён одним словом практически настаивает, потому что знает, что жизнь Хвана определённо не славится фейерверками и салютами; он абсолютно точно уверен в этом, и Хёнджин рассказывает. Безо всяких церемоний и привычных для людей «а может не надо», без глупого «не хочу грузить», безо лжи, без силиконового слепка на лице в виде «все в порядке». Рассказывает с самого начала, и это, к всепоглощающему удивлению, приносит облегчение. Чувство приятной пустоты, что окрыляет, позволяет расправить плечи и вздохнуть полной грудью. Хван мельком задумывается, что давно себя так легко не чувствовал, и называет себя идиотом за этот, казалось бы, вечный разрыв в их общении, который, к слову, был именно по его вине.

*flashback*

— Хёнджин, твою мать, ты какого хрена на звонки не отвечаешь? — Тэхён бьёт тревогу, пока что есть дури стучит кулаками по двери. — Что ты хочешь? — старший теряется, как только его взору предстаёт совсем не тот Хван, которого он знал. Вылепленный безразличием фасад разнёсся вдребезги, и лицо искажено болью. — Что… случилось? — дар речи теряется сразу же, как только его глаза встречаются с заплаканными напротив. Хёнджин лишь сглатывает и кратко облизывает потресканные губы, уводя взгляд. Он делает размеренный вдох-выдох и ничего не говорит, отступая в сторону, чем позволяет старшему пройти внутрь. Ничего не говорит до сих пор, пока они сидят на диване в гостиной. Не говорит через полчаса и через час. Лишь разглядывает руки и обводит пальцами линии на ладонях, неосознанно жалея, что линия жизни у него не такая короткая, как ему хотелось бы, и тянется аж до самого запястья. — Ты со вчера не отвечаешь… — Тэхён в пугающем замешательстве не имеет понятия, что говорит, и решает начать с далека. — Я подумал, вдруг с тобой что-то случилось. И… почему ты один? — Родители остались в Дэгу, — лишь тихо отвечает Хван. Вся семья уезжала в другой город на день рождения сына. Конечно же это было не в честь сего «праздника», а лишь по делам отца. Поездка должна была затянуться на неделю, но оборвалась так же неожиданно для Хёнджина, как и его желание существовать. — И почему ты вернулся… один? — Тэ понимает, что действовать нужно аккуратно, что подбирать слова нужно очень чутко, но получается очевидно плохо. — Какого цвета твоя метка? — вдруг неожиданно встревает Хёнджин. Он делает глубокий вдох ртом, потому что нос заложен из-за длительного плача, и всё же решается снова посмотреть в глаза старшему. — Что? Зачем те… — Какого цвета? — настаивает он и смотрит более требовательно. — Сиреневая, — Тэхён говорит тише и сводит брови на переносице от недопонимания, но осознание всего происходящего летит на голову, словно непредвиденный метеорит. Хван жмурит глаза от нового желания плакать, и друг нехотя сопоставляет все обстоятельства в один цельный вывод. — Ты. Не, — слова все повылетали из черепной коробки нечего делать. Рот лишь открывается и закрывается в абсолютном неведении, как поставить вопрос. Хоть и так всё понятно. — Тэхён, — челюсть дрожит от подступающих слёз, и брюнет совершенно не хочет больше встречаться с чужим взглядом. — Да? — парень надеется помочь. Он хочет. Хочет оказать поддержку, заботу, не бросать страдающего друга, сделать хоть что-то и почему-то верит, что он сможет это сделать. Но такую хрупкую и наивную веру бьёт на мелкие осколки, рвёт на части острое будто когти тигра «уйди».