Imagine Dragons — Dream
— И… Что дальше? — Тэхён перестаёт жевать недавно принесённый пирог, удивлённо распахнув глаза, когда Хёнджин говорит ему «ничего». — То есть как это ничего? — Ну, вот так. Его выписали, и он ушел, — Хван вглядывается в маленькие узоры из пенки в кофе, будто там можно увидеть что-то, какие-то ответы или, может, подсказки, как действовать в будущем, но ничего — лишь тёмная кофейная гладь и слабое собственное отражение в ней. — Хочешь сказать, что ты нашёл Чонина, которого искал, на минутку, — старший прервал разговор, демонстративно что-то считая на пальцах, а потом и вовсе бросая попытки сосчитать. — Бог знает сколько ты его искал! И отпустил? — По сути я его и не находил — это он меня нашел, да и… — Да и какая разница, ты понял, о чём я, — Хёнджин хочет улыбнуться тому, каким всё же энергичным остался Тэхён, но вот только остальные обстоятельства не особо-то и помогают. — Я просто не знаю, что делать, — Хван опускает взгляд обратно в кофе и игнорирует мелькнувшую мысль о том, что нужно его всё же выпить. — Он… он другой. — Хёнджин смотрит в глаза, и пусть он не находит слов, даже спустя столько лет Тэ всё равно всё понимает по взгляду и тяжело вздыхает. — А его друг этот? Джисон. — После того разговора он больше не приходил и не звонил. Всё тихо, — младший таки делает глоток почти остывшего напитка, и его приятная горечь немного бодрит. — Любите же вы, медики, дров наломать, — Ким вскрикивает следом «а что», после того как собеседник смиряет его взглядом. — У вас всегда всё через одно место. — Мы все мозги вкладываем в науку и лечение, — Хёнджин откидывается на спинку диванчика нежно-нежно розового цвета и победно вскидывает брови, будучи довольным своим ответом. — Ну хоть тут всё чисто и гладко, — Тэ чуть смеётся и запивает свой пирог чужим кофе. — Айщ, как ты пьёшь это вообще? — Ты же знаешь, что я пью без сахара, — Хван улыбается и почти готов засмеяться с нелепости друга. Неизменной нелепости. Младший чувствует себя комфортно. Наверное, это главное при нахождении с другим человеком, ведь далеко не с каждым можно почувствовать себя словно в своей тарелке — с Тэхёном так не работает. Он мало того что душа компании и сможет разрядить любую обстановку — как помнит Хёнджин, в школе парень был главным организатором всех вечеринок, — так ещё и самого неразговорчивого разговорит, собственно, как и сам Хван. Жаль только за одно- хотелось бы полностью насладиться обстановкой, посвятить себя такому необходимому общению, искренне посмеяться, да вот только что-то не даёт. Этот злосчастный конгломерат хорошего и плохого в Хёнджине очень сильно напрягает его самого. Ведь как только пересохшие губы тянутся к долгожданной улыбке, где-то внутри — очень-очень глубоко, но очень-очень ощутимо — рвётся на части одна маленькая частичка, посвященная Чонину. Конечно же, даже спустя года, этот отдельный кусок чувств и мыслей Хёнджина, который полностью был заполнен Яном, похоронить не удалось. Это ни живое ни мёртвое возродилось, и теперь словно надоедливый дурман разрастается по всему телу. — Так, а ты как? — Хван склоняется к столу обратно и почти залпом допивает весь свой напиток — остаётся только лишь немножечко на дне. — Да у меня ничего особенного, по крайней мере нет таких ярких и душераздирающих историй, как у тебя, — Тэхён смеётся, и младший видишь фальш, ведь в глазах застыла тоска. — Что случилось? — шатен в миг серьёзничает и сводит брови на переносице, когда видит то, как собеседник слегка тушуется; почему-то он сразу понимает, что у него схожая проблема, ну или, как минимум, исток один — соулмейт. Хёнджин разбивается о скалы и падает в бушующий океан. Он выныривает на считанные секунды, делает недостающий вдох, и его снова швыряет в стену сильнейшей волной. Тихое «он умер» заполняет сознание настолько, что почти целое мгновение в голове не было ни Чонина, ни работы, ни метки, ни себя, кроме лишь одного. Умер — призрачным эхом отбивается от стен собственной черепной коробки. Умер — совершенно очевидная точка в чьей-то судьбе. Молодой доктор ещё никогда не был так поражен этим словом.***
Какое-то по-особенному редкое солнце в последнее время определённо чётко подобрало момент, когда Чонин будет лежать на правой половине своей кровати — потому что там вмятинка в матрасе не такая глубокая, как слева, и спать приятнее — и своими золотистыми лезвиями-лучами скользить по молодому лицу. Ян немного щурится из-за излишнего света и, будь он в более бодрствующем состоянии, обязательно себя бы отругал за не закрытые на ночь шторы. Брюнет переворачивается на спину и оказывается на центре кровати, кажется, это теперь новое его любимое место здесь: вмятина не чувствуется и солнце не достаёт — прекрасно. Где-то в глубине мыслей он мечтает о больничной койке — там матрас помягче будет и без ямок там всяких. Чонин открывает глаза и всматривается в белый потолок, а потом нехотя обращает внимание на чуть пожелтевшие пятна на нём — соседи опять по пьяни затопили. — Добро пожаловать домой, — хрипит в пустоту, ещё не до конца проснувшись, и встаёт, потирая заспанные глаза. Дом — место, куда можно всегда вернуться; человек, которого можно всегда обнять; чувства, в которых всегда можно утонуть. То, чего нет у Чонина. И правильно ведь говорят, человек, мечтающий покинуть место, где он живёт, явно не счастлив. Ян усмехается этой мысли. Ведь он не хочет покинуть свою маленькую квартиру. Он хотел бы её всего-навсего сжечь и забыть навсегда. Взгляд нехотя скользит на часы- «12:43» — достаточно неплохой результат для человека, который обычно спит в среднем часов до четырёх дня. А ещё они с Джисоном и Минхо решили встретиться в кафе в час дня, и Чонину смешно с этого факта — как эти двое наивных смели полагать, что он успеет к положенному времени. Несмотря на свои копошения [душ, псевдозавтрак, для которого потребовался кратковременный поход в магазин, и поверхностная уборка в комнате], парень опаздывает не намного, лишь на малые минут тридцать, ну, максимум, сорок, и в кафе заходит с гордо поднятой головой и идеально уложенными блестящими волосами. — Это твой рекорд, ты опоздал меньше, чем на час, — Джисон широко улыбается и встаёт, чтобы кратким объятием поприветствовать друга. Чонин бы улыбнулся в ответ, но он всё равно почему-то не. Минхо тоже встаёт, и Ян ненароком думает — чего это он, а потом также ненароком вспоминает, что они вроде как [наверное, может быть, даже не показалось] подружились, и максимально неловко приветственно приобнимает. — И вам приветик, — Ян фальшиво подмигивает. Фальшиво, потому что на самом деле не в игривом настроении, а Джисона расстраивать не хочется. — Ну, и какие у нас планы на вечер? — почти заинтересованно спрашивает Минхо, откладывая телефон в сторону, на который только что пришло какое-то уведомление. — Возможно… — Чонин открывает рот, чтобы сказать что-то колкое, обидное или оскорбительное в сторону Ли — привычка, не более. Но осекается сразу же, вспоминая о Джисоне. Нужно стараться. — Не знаю. — Нет, ты что-то хотел сказать, — Хан не любит упускать детали — он очень тактичен, максимально точен; очень бдительный и чуткий — никак иначе. — Да нет-нет, не то, — Ян отмахивается, прекрасно понимая, что это очень неубедительно, но вообще-то он старается сделать так, чтобы ему было плевать — только бы по скорее тему перевести. — У вас какие-то идеи есть? — Клуб? — Ли беззаботно жмёт плечами и сразу оказывается под двумя изучающими взглядами, один — проницательный Джисона, а второй — заинтересованный Чонина. — НЕ напиваться, — рыжеволосый выставляет руки вперёд в качестве защиты. — Позвать Сынмина и немного посидеть. Хитрая ухмылка мелькает в голове Чонина, ведь — о да, он любит подобные посиделки. Они всегда очень хорошо разряжают мозг. Правда, на утро ему не всегда удаётся вспомнить, что было ночью: кто его, или он кого, но в любом случае это помогает. У кого-то любовь, у Чонина лишь отдых, ничего лишнего. Привычка — не больше. Чонин думает, что идея отличная, думает, что отдохнёт, а ещё думает, что Хан вряд ли согласится, но двое против одного — уже что-то; да и Сынмин наверняка не откажется. Да-да, для старших — лишь только беззаботные посиделки, несколько шотов и по домам до трех ночи. «Старики, — думает Ян. — Не умеете вы расслабляться», — думает следом. Ведь самый вкус подобных вечеринок наступает уже после пятого шота, который бегло запивается остатками какой-то водки, которая, возможно, даже не из этого клуба, которая, возможно, даже с соседнего стола, но это вообще-то не важно, ведь где-то в прокуренном туалете потом кто-то неизвестный будет целовать шею, а затуманенный разум на утро всё сотрёт и жизнь — какая прелесть — продолжается. — Я за, — практически не медля, отвечает Чонин и невинно улыбается, когда Джисон закатывает глаза. — Чтоб вы все были здоровы, — Хан демонстративно бьёт себя по лбу единожды, от чего Минхо чуть ли не смеётся, а Ян победно улыбается. — С кем я связался.***
Чонин блаженно прикрывает глаза и до его уха доносятся тихие нотки песни Imagine dragons, что по радио играет. «We all are living in a dream», — так смешно и так правдиво, думается ему. Тихие басы чувствуются всем телом, и Ян полностью отдаёт себя этому, пока Джисон безуспешно старается не забывать включать поворотники, а Минхо его за это отчитывает. У каждого ведь свои способы расслабиться, да? Чонин смотрит в окно, следит за мелькающими деревьями и на мгновение думает: «Каков же способ у Хёнджина?» А потом сразу же даёт себе мысленную пощёчину за привычку думать о нём. Хочется немного быстрее оказаться где-то там, где громкость музыки попросту не позволяет думать лишнего, а танцующие разгоряченные тела рядом не дают возможности позволить мыслям забрести не в самое лучшее русло. Джисон что-то там говорит о том, что Чонин сегодня много не пьёт, мол, посидят чутка, а потом по домам. Чонин думает, что Джисон ему не мама и уж-то в клубе отдыхать он будет так, как привык исключительно он сам. Яну давно не пятнадцать, и он уже давно не тот наивный подросток, который не умеет пить и лезет целоваться после первой стопки. За последние года Чонин научился пить так искусно, что в последствии не алкоголь управляет сознанием молодого человека, а он сам держит абсолютный контроль — будто на нём кольцо всевластия. Это, конечно, не то, чем стоило бы гордиться в жизни, но таковы уж его достижения, и брюнета это вполне устраивает. На улице среди привычной листвы, одинаковых домов и серых людей вдруг мелькнула девушка — вроде ничего особенного, но её ярко красные волосы заставили задуматься: а почему бы и нет. Но сначала надоедливого Хвана из головы выкинуть нужно, а потом уже можно и с цветом волос играться. В идеале конечно и с лицом что-то сделать, а ещё в страну другую свалить, а ещё лучше на острова, где как можно меньше людей. Как-то эти острова назывались, Чонин точно уверен, что слышал о них. — Хён, — Ян окликает Джисона. — А как называются те острова, где пятнадцать человек живёт? — Леринские острова, а зачем тебе? — Чонин думает, а действительно — зачем? — Да так, вдруг вспомнил. Ян так прекрасно помнит, как же сильно Джисон ненавидел географию, но как необходимы были дополнительные для сдачи экзамена. Этот всегда активный рыжий парень ещё бегал тогда и каждому встречному говорил о неких островах, где пятнадцать человек живёт, и почему-то ему это казалось таким смешным. Чонин точно знает, что его мысли забрели не совсем туда, куда надо. Но главное, что не о Хёнджине, и не забыть бы потом волосы покрасить.***
Ностальгия по былым денькам до одури охватывает разум, как только кальянный дым пропитывает лёгкие, а басы от заглушающей даже собственные мысли музыки разят разорвать барабанные перепонки. Светодиодные фонари провожают компанию из четырёх молодых парней по, казалось, длинному коридору, который предсказуемо, но тем не менее эффектно сменяется огромным помещением с большим количеством алкоголя и пьяной молодёжи. Желание скорее заказать первую порцию, затянуться необходимым мятным ароматом суггестирует Чонином до мелкой дрожи в пальцах, до вспотевших ладошек, до неконтролируемой ухмылки, и он обязательно бы рванул к свободному месту, что есть силы. Вот только дабы сильно перед старшими не палиться, лишь спокойно оповещает о том, что видит пустой столик, и его стоило бы скорее занять. Ребята устраиваются, они говорят о чём-то своём, и Ян активно делает вид, что он с ними, мол, внимателен, слушает и даже иногда кивает, но всё это время он лишь взглядом судорожно хватается за каждого официанта, пытаясь понять — у него ли они делали заказ или у кого-то другого? А в результате парень буквально не замечает, как к ним подходит молодой человек и расставляет напитки с серебристого подноса. В глазах маленькая искра разрастается в непобедимое пламя, которое отражается в напитке напротив. Чонин из уважения тянет руку, чтобы чокнуться с друзьями и опрокидывает до дна, полностью отдаваясь чувству приятного и такого недостающего чувства жжения по ходу пищевода. Привычка, не более — задержать прозрачную жидкость во рту, пока не начнут печь щёки и язык, а только потом проглотить всё. Остаётся лишь блаженно прикрывать глаза и шумно выдыхать через нос. Как-то Феликс увидел то, как Чонин буквально старается продлить это упоение, запомнить и прочувствовать до малейшего атома, в то время как остальные строят различные гримасы, скорее закусывают или запивают. Ли тогда назвал его мазохистом. Ян улыбнулся. Что поделать, когда привыкаешь. После всех попыток сделать что-то другое в качестве отвлечения, именно это осталось самым приятным наслаждением. После всех жалких попыток избавиться от раздражающей лисы на тонком запястье, именно алкоголь стал помогать о ней просто забыть. Спустя несколько лет ужасных пыток огнём и лезвиями, после которых узор, будто насмехаясь, возвращался чёрным и неживым, Чонин решил забить на это и просто уйти в забвение. Он помнит это, будто вчера было. Парень опрокидывает вторую стопку, и воспоминания, подобно алкоголю, обволакивают его. Осенний день, ничего особенного: привычно скрывшееся за облаками солнце, пожелтевшие и неопавшие листья. Привычное глазу прогнившее окно и зажигалка в руках. Брюнет не решался слишком долго, лишь старался сдержать болезненные слёзы и только щёлкал, то выпуская, то снова запирая маленький огонёк. И в какой-то момент просто заполнил всё помещение протяжным криком от жгучей боли на руке; а через час, когда лиса вернулась на прежнее место, с уст сорвалось тихое, но отчаянное «сдохни» — и себе он это говорил или метке — до сих пор неизвестно. Второй день рождения после. Третья рюмка плюс третий год в голове. Минхо с Джисоном всё ещё пытаются напомнить Сынмину, как он облажался на уроке по биологии в каком-то там классе. Яна это не волнует: он старательно копается в воспоминаниях, хоть сам того и не желает. У Джисона уже был соулмейт на тот момент, а желание жить у Чонина всё ещё не появилось. На руке до сих пор остались не самые приятные ощущения лезвий, скользящих по нежной коже; перед глазами всё ещё застыл рисунок кровоточащего и умирающего зверька, который — какое чудо — через час вернулся без изменений. В этот раз с уст сорвалось два слова: «Сдохни. Прошу». И в этот раз Чонин знал точно, что адресовал это себе. Друзья уже потеряли счёт в количестве выпитого и понемногу теряли собственную устойчивость и трезвость, но Чонину мало. Всё ещё недостаточно, но он знает — оно так всегда. Сначала ты пьёшь и вспоминаешь, потом пьёшь и плачешь, а потом кладёшь хер на весь мир и всё, что было до. Ян думает, что ему ещё немного до той самой желанной стадии, но оказывается, что очень даже да. Почему-то высокий градус не хочет его брать и сейчас, и даже после шестого выпитого коктейля. — Танцуем! — кричит Джисон в никуда и почти никому, пока Минхо смеётся и старается его усадить на место. Ян знает — Хан ещё не настолько пьян, а просто прикалывается, но всё равно говорит, что пойдёт немного потанцует и что ему точно не нужен никто, ведь- кого-то он находит на танцполе. Молодой парень не смотрит на лицо — нет необходимости. Они лишь позволяет кому-то опустить руки на бёдра под громкую и беспорядочную музыку. А ещё он себе разрешает откинуть голову на чужое плечо и только, когда он смотрит на сверкающих потолок, который в норме не должен, но плывёт подобно морю, то думает: «Вот оно, наконец-то». Желанное чувство опьянения делит пространство с кровью пополам. В теле приятная опустошённость, а в голове и вовсе — пустота. Во рту пересыхает, потому хочется ещё, а губы от этого трескаются, когда Чонин вызывающе улыбается. Спустя какое-то время вызывающих танцев Ян слишком очевидно ощущает чужие губы на собственной шее — именно так, да. Поцелуи выходят неаккуратными и даже бесчувственными, но накаляют обстановку для достаточного. Брюнет почти ловко оборачивается и чуть пошатывается, он не смотрит в глаза и в слепую припадает к губам, хаотично врезается зубами в чужие и где-то попытки с третей ему удаётся осуществить нормальный поцелуй. На вкус — текила; на деле — одна ночь. Похер, что подумают, никто потом и не вспомнит; да и ему самому это не нужно, от того, наверное, парень и не смотрит в глаза, ведь зачем? Рука неизвестного обхватывает запястье, о рисунке на котором Ян — слава всему, что может быть и нет, — не думает. Его тянут в неизвестность, хоть он и прекрасно понимает, что в туалет. Туалет, который видел бесчисленное множество грязного секса и ни одного искреннего поцелуя. Именно там Чонину и место — он так думает, а ещё думает, как бы не попасться Джисону на глаза, ведь тот будет не в восторге. Ян проваливается сразу же, ведь натыкается на недоумевающий взгляд Хана, который сию минуту берёт направление к ним. — Чонин, что ты делаешь? — старший безрезультатно старается перекричать музыку и достучаться до друга, но тот лишь твердит «отвали» и «не твоё дело»; Минхо тоже хочет что-то сказать, но его грубо посылают. Сынмин лишь в стороне молчит, ведь знает: ему уже никто не поможет и никто не остановит. — Джисон, для начала успокойся, пожалуйста, — Ли одёргивает своего парня за плечи, пока тот мечется на месте, не в силах что-то предпринять. — Джисон, твою мать! Возьми себя в руки! — это первый раз — Хан уверен, что первый, — когда старший на него поднимает голос и трясёт за плечи так сильно, что нет другого выхода, как прийти в себя. Просто- сложно уже как-то бороться, да и делает Джисон это, вероятно, только для себя, пусть и калеча собственные же нервные клетки. — Может, Хёнджин?.. — тихо предлагает Ким, понимая, что это, наверное, самый отчаянный вариант, но, к сожалению, единственный. Его спутники косятся немного странно и даже с небольшим испугом, но этот взгляд задерживается ровно до осознания, что другого выхода попросту нет. Друзья не могут позволить Чонину совершить что-то настолько абсурдное и необдуманное, хотя Джисон уже не уверен, не совершал ли Ян подобное раньше. Но какой он будет друг, если оставит? Да, это его съедает, рвёт на части; это бьёт каждый раз с различных сторон, и он позволяет продолжать это делать только потому, что друзей не бросают. Чонин думает, что ему не нужна эта «ебучая забота», а Хан считает, что тот ошибается. Чонин говорит «катись к своему придурку», а Джисон лишь крепко стиснув зубы, тянет товарища за рукав, чтобы тот не улетел в самую пропасть, ведь гуляет он по лезвию. Да, это его съедает, но ещё больше будет съедать, если он просто отвернётся. Именно поэтому сейчас возле клуба с дрожащими руками парень набирает номер с мятой бумажки. Он быстро клацает на цифры, а потом дважды бегло проверяет — чтобы набрать того самого человека, который необходим. И с первого раза попадает, куда надо.***
Хёнджин едет в ему одному понятную неизвестность, периодически сворачивая с главных проспектов в какие-то мало приметные переулки. У всех свой способ забыться и расслабиться, ведь так? Хван сжигает бензин и исследует город. Вообще-то, он уже давно так не делал и вот решил посвятить этому весь свободный вечер. И вселенная ему бы это позволила, если бы не чересчур неожиданный звонок, прерывающий спокойную музыку в салоне машины. Хван тяжело вздыхает, ожидая увидеть на экране кого-то из больницы, кто ему сообщит, что он снова что-то забыл, или ещё какая-то дребедень. И как бы не хотелось проигнорировать, отключить телефон — внутренне чутьё подсказывало, что этот звонок особенный и- не подводит. Телефон показывает неизвестный номер, и Хёнджин ещё раз мельком смотрит на комбинацию вызывающих его цифр — вдруг вспомнит, а потом решает не заморачиваться, вернуть взгляд на дорогу и принять звонок. Машина снова выезжает на просторный проспект, который тянется вдаль с сопровождающими его фонарями, — красиво. Дороги практически свободны, ведь сегодня вечер буднего дня и большинство людей просто отдыхают после тяжёлой работы или проводят время с семьями, а кто-то эти часы посвящает себе — кто-то, но не Хёнджин. Кто-то, но не Хван, который от волнительного звонка резко разворачивает руль и меняет своё направление, полностью наплевав на то, что он пересекает двойную сплошную. Он еле-еле успевает на мигающий зелёный свет ближайшего переулка и без страха превышает позволительную скорость, а всё потому что «Хёнджин, ты нужен». Всё потому что «Чонин», потому что «с ним нельзя справиться» и потому что после Тэхёнового «умер», Хван совершенно точно не хочет терять время и возможности. И наконец, всё потому, что он обещал. — Где он? — спрашивает парень, не обращая внимания ни на Минхо, ни на Сынмина, ни на людей кругом, что выходят из клуба и еле держатся на ногах. Джисон заходит вместе с ним, они расталкивают пьяную молодёжь, которая то и дело чуть ли не под ноги бросается, а ещё Хёнджин старается не дышать от назойливого запаха мятного кальяна, который он терпеть не может. Плюс ко всему нужно бы как-то успокоить вдруг сорвавшееся в невероятный ритм сердце и придумать, что же он может сказать. Но спокойствие благополучно испаряется, и все его остатки, что могли быть, исчезают из его тела, как только перед глазами виднеется картина, в которой кто-то целует его. Картина, в которой Чонин откидывает голову назад и запускает руку в чьи-то волосы, а ещё дышит тяжело так, будто ему нравится, и выгибает спину так, будто он возбуждён. Картина, которая доводит до искр от злости и срывает всех зверей с цепи разом. Парень стремительным шагом рассекает воздух и преодолевает расстояние между. Он одёргивает чьё-то плечо так сильно, что неизвестный почти отлетает в противоположную стену — наверное, и отлетел бы, если бы не проходящий мимо человек. Ян поднимает взгляд и сначала не понимает, потом не понимает чуть больше, а потом распахивает глаза в искреннем изумлении. Недалеко стоит Джисон и сопоставить всё в своей голове несложно, даже несмотря на алкоголь. — Какого хера? — спрашивает он, а потом отпирается. Ян говорит очень много, что ему на всё срать и это его жизнь. Он говорит о том, что никуда не пойдёт, но Хёнджин оказывается сильнее. Он хватает брюнета за левую руку и Чонин готов поклясться — что-то почувствовалось. Джисон просит Минхо поехать домой и по дороге провести Сынмина, пока он с Хёнджином довезёт Чонина домой. Ли очень не хочет и остаётся не в восторге от данной идеи, но всё же соглашается, прося включить звук на телефоне и отзванивать ему; он целует Хана в щёку и говорит, что всё будет хорошо. Волшебство от этого, казалось, незначительного жеста, от которого стало правда немного легче. Дорога обратно оказывается в такой тишине, что её даже кожа впитывает и одежда полностью пропахивается. В такой тишине, которая в лёгкие проникает и не позволяет им полностью раскрыться. Она давит и хоронит. Чонин сидит сзади, он смотрит в окно и ничего не говорит. Глядя на него через зеркало заднего вида, Хван сказал бы, что он похож на обиженного ребёнка, только вот ситуация немного неподходящая. Говорить нечего, а музыку включать ни к чему. Джисон лишь изредка указывает, где и куда поворачивать, а когда они подъезжают к нужней точке, Ян срывается и, не церемонясь, что есть силы хлопает дверью чужой машины. Он уходит стремительным шагом к своему дому. Хёнджин впервые не думает и срывается следом, совершенно позабыв о Джисоне. Старший еле успевает настигнуть парня и обернуть его за мизерный шаг до входа в парадную. — Чонин, — Хёнджин окликает брюнета и становится прямо перед ним, не отпуская руки. — Что? — Ян не церемонится снова, он выдирает руку и режет сталью собственного взгляда насквозь. — Что ты хочешь от меня? — Да я помочь хочу! — Хёнджин ни на секунду не задумался над тем, как же абсурдно это сейчас может звучать, а ведь так оно и есть. Он просто смотрит в чужие глаза немного по-другому, не как раньше и пытается увидеть что-то другое, не то, что раньше. — С чем помочь? — и он видит то самое другое. Только теперь оно с пронизывающим насквозь холодом. — С чем помочь? — ион голоса становится в разы громче, так, что будоражит и пугает. — Столько лет было посрать, а теперь вдруг спохватился? — Ян щурит глаза и дышит отчётливо громко — он злится, и одновременно ему больно. Хёнджин думает, что его ненавидят не безосновательно. — Чонин… — Иди и строй из себя героя перед кем-то другим, а меня, пожалуйста, оставь, — голос становится немного тише, а глаза смотрят так, что безысходность накрывает с головой. — У тебя это хорошо получается. Поскольку говорить чуть меньше, чем нечего, Хван просто позволяет ему уйти, медленно закрывая глаза, чтобы дать себе пару секунд для успокоения. «Дерьмо», — проносится в голове и парень вынужден вернуться в собственную машину и молча уехать от этого проклятого дома прочь. Джисон первое время лишь молча наблюдает за тем, как Хёнджин сжимает кожанный руль до побелевших костяшек и ненароком думает, что если тот действительно зол, то может и ударить. Хан отворачивается к окну и даёт спутнику немного времени, чтобы прийти в себя, а потом тихо спрашивает: — Не воспринимай как упрёк, но… почему ты ничего не делал? Столько времени… — Джисон всё ещё смотрит куда-то вдаль. Картина с Хёнджином и Чонином его действительно поразила: то, каким решительным был Хван в клубе и какой оказался сейчас. И то, как сильно в эмоциях поменялся сам Чонин. — Я делал, — в голосе слышится смесь умеренного спокойствия и чего-то ещё. — Делал даже больше, чем ты думаешь, — машина заворачивает на тихую улицу, и её скорость немного замедляется, как только Хёнджин снова стал себя контролировать. — В смысле? — Хан бегло смотрит на второе сообщение от Минхо и думает, что писать ему сейчас будет не очень красиво. — Ты думаешь, я не пытался его найти? — младший замечает эту неоднозначность в парне. — Ответь ему. — Почему ты не скажешь ему об этом? — Хан коротко кивает, задаёт вопрос и быстро пишет возлюбленному, что уже едет обратно. Хёнджин подавляет лёгкое чувство зависти. — Ему это уже не нужно, Джисон, — он заворачивает на ещё более тихую улицу, после того как ему туда указывает Хан. — Это не так. То, как он себя ведёт — это притворство. Он так защищается от новой порции боли. Чонин на самом деле хрупкий, и я думаю, ты это знаешь, — и сейчас спутник старается заглянуть в глаза шатену, понять, что тот чувствует и объяснить, что чувствует Ян, но в ответ лишь холодное ничего. Джисон понимает, почему, именно поэтому и не давит. — Какой номер дома? — Хван слишком очевидно прерывает тему, думая, что потом себя обязательно за это будет копать. — Пятый. Спасибо. — Не за что благодарить. — Ты не отвернулся, когда нужен был. И это очень важно, — Джисон, прежде чем закрыть дверь, легко и очень тепло улыбается Хёнджину и получает такую же тёплую улыбку в ответ. В голове Хвана мелькает, что если бы не обстоятельства, то они могли бы стать хорошими друзьями. Из инстинктивного волнения он прослеживает взглядом чужой силуэт, пока тот не встречается с Минхо и оба они не скрываются за массивной входной дверью. Хёнджин уверен, что сегодня снова не уснёт, и поэтому выезжает на главный проспект и едет в противоположную сторону от своего дома. Завтра тоже выходной, так что можно.