Красота текста

Чем красота и красивость отличаются друг от друга. 1) Индивидуальность и безликость Красота у каждого автора своя. Красота индивидуальна. Возьмем произведения искусства: как прекрасна «Сикстинская Мадонна» Рафаэля и как прекрасны «Виноградные поля в Арле» Ван Гога. И прекрасны совершенно по-разному! Их объединяет только то, что обе картины — шедевры живописи. Лицо ее сильно монгольского типа с довольно заметными скулами, с узенькими глазами, которые она к тому же по близорукости щурила, с надменным выражением в маленьком, чувственном рте, особенно в слегка выдвинутой вперед полной нижней губе, — лицо это, однако, пленяло какой-то неуловимой и непонятной прелестью, которая заключалась, может быть, в улыбке, может быть, в глубокой женственности всех черт, может быть, в пикантной, задорно-кокетливой мимике. Ее грациозная некрасивость возбуждала и привлекала внимание мужчин гораздо чаще и сильнее, чем аристократическая красота ее сестры. — Куприн «Гранатовый браслет» Как тщательно причесывались некоторые ее подруги, как чистоплотны были, как следили за своими сдержанными движениями! А она ничего не боялась — ни чернильных пятен на пальцах, ни раскрасневшегося лица, ни растрепанных волос, ни заголившегося при падении на бегу колена. Без всяких ее забот и усилий и как-то незаметно пришло к ней все то, что так отличало ее в последние два года из всей гимназии, — изящество, нарядность, ловкость, ясный блеск глаз… — Бунин «Легкое дыханье» Красивость же всегда выглядит одинаково, не отличишь, кто ее такую писал: автор А или автор Б. Красивость стандартна и безлика, у нее нет отличительных черт. Это шаблонные заготовки, которые кочуют из текста в текст, слегка меняясь в деталях. Изумрудные глаза — на сапфировые, парчовые платья — на атласные, эльфийская принцесса Электродрель с золотыми локонами до пяток — на гордую графскую дочь Марибель-Сюзанну-Анжелику-Луизу-Атенаис де Верв-Клико-Таврическую с копной буйных огненно-рыжих кудрей, сверкающих на солнце, как солнце. Высокий, прекрасно сложенный мужчина чуть за тридцать, он обладал той поразительной восточной красотой и мужским обаянием, перед которыми не могла устоять ни одна женщина. Слишком высокий и сильный, слишком сексуальный и красивый, слишком холодный и недоступный. А как же иначе ― красивый, высоченный, с прекрасной фигурой атлета! — 3 (!) разных любовных романа трех (!) разных авторов. Три автора трех романов описали одного и того же высокого, сексуального, с фигурой атлета. Вот она — писаная безликая красота: пышные груди, накаченные торсы, тонкие талии. Это не люди. Это детальки механизмов. И если прибавить прилагательных и изумрудно-сапфировых глаз, ничего не изменится. И если двадцать раз повторить «красивый», красивее не станет. 2) Функциональность и декоративность В тексте не должно быть ничего лишнего. Лишним является все, без чего можно обойтись в сюжете; все, что не способствует созданию атмосферы, раскрытию образа персонажа и развитию отношений между героями. Красота — функциональна. Она на что-то работает: сюжет, атмосферу, образ. Она уместна, без нее текст лишился бы чего-то важного. К сожалению, нельзя было так просто установить, дурен ли или хорош Мюллер. Странное, своеобразное лицо. Матово-черные волосы были небрежно причесаны на пробор сухой щеткой, на слегка впалые щеки как будто лег тонкий слой рисовой пудры. Блестящие рысьи глаза и треугольные ноздри ни минуты не оставались спокойными, между тем как нижняя часть лица с двумя мягкими складками по бокам рта была, напротив, весьма неподвижна, — изредка только он облизывал глянцевитые толстые губы. — Набоков «Камера обскура» Описание внешности у Набокова — безусловно, красивое описание — это не простая виньетка, зачем-то впендюренная в текст. Это психологический портрет персонажа, поданный через внешность. Описание наружности помогает конструировать образ. Красивость же декоративна. Она ничему не служит и ни для чего не нужна. Убери ее — в тексте ничего не изменится, только букв станет меньше, что лишь пошло бы ему на пользу. Я оглядела его с ног до головы, а он не отрываясь смотрел на меня. Глаза казались на расстоянии черными — чернее ночи, над ними изгибались густые и такие же черные брови, одна из которых была вопросительно поднята. Надбровные дуги смыкались с высокими скулами. Единственной мягкой чертой на этом прекрасном, безупречно правильном лице был большой рот, выглядевший так же странно, как и тонкие пальцы. На вампире были черные брюки и серый свитер, черные локоны коротко подстрижены на затылке; незнакомец походил на пантеру, которая готова в любой момент наброситься, но пока медлит. — Дебора Харкнесс «Открытие ведьм» Коротко подстриженный затылок. Охуеть, как важно для раскрытия персонажа. Все эти черные брови, волосы и глаза ни для чего не нужны, ни на что не влияют и ничему не способствуют. Вампир мог быть блондином, шатеном или лысым, белым, чернокожим или зеленым в лиловую крапинку — все его описание можно было свести к тому, что в нем было что-то хищное. Весь этот пассаж с готикой для бедных — это не нужная информация о персонаже, а долбанный филлер, чтобы было больше букв и, типа, красиво. Типичная логика графомана: красивый герой — это красиво. Вот он щас своими выдающимися надбровными дугами вынесет вас в эстетический оргазм. Ну, и это не говоря об общей безграмотности: рот был «мягкой чертой». Спасибо, что не жесткой характеристикой. И брови, переходящие в скулы, еще очень сильны в плане красоты. 3) Сдержанность и избыточность Хороший автор никогда не увлекается описаниями. Он сдержан, лаконичен и даже строг: несколько штрихов, характерные черты, и на этом — все. Предвечернее солнце растекается по панелям. Там, где тротуар образовал ямки и выбоины, стоят большие, колеблемые ветром солнечные лужи. — Подождите меня, Владимир. — Слушаюсь. — Мариенгоф «Циники» Всего два предложения, посвященных описанию обстановки/пейзажа, и сразу начинается диалог. Потому что у автора масса мыслей и идей, которыми он хочет поделиться. Ему недосуг пять абзацев описывать сложный оттенок луж и прелести солнца. То ли дело графоманы. Закрыв за собой дверь, Хани выскользнула в короткую узкую прихожую, застланную циновкой, разрисованной коричневыми и золотистыми ромбами, заодно покрывавшей неровный пол территории, на которой не только спали, но и ели. Как она и предполагала, Софи уже уснула на своей старой кушетке, покрытой изношенной тканью рыжевато-коричневого оттенка, украшенной выцветшими рисунками вывесок таверн, изображениями орлов с американского герба и флагов с тринадцатью звездочками. — Сьюзен Элизабет Филипс «Медовый месяц» Ромбики в прихожей. Оттенок ткани. Тринадцать, блядь, звездочек. Графоман топит вас в куче ненужных подробностей, бомбардирует лишними описаниями, громоздящимися друг на друга. Он надеется, что вы достаточно сильно отупеете от его бубнежа, чтобы не заметить, насколько ничтожно все то, о чем он якобы рассказывает. И едва вы отошли от звездочек с ромбиками: Спрыгнув с раскрошившихся бетонных ступенек, Хани вдохнула напоенный влагой ночной воздух. Снаружи трейлер имел на редкость неприятный синеватый, цвета яйца малиновки, оттенок, несколько скрашенный ностальгическим налетом древности. Получи, фашист, гранату! Яйцом, сука, малиновки по голове! Ностальгическим яйцом, которым покрашен какой-то сраный трейлер, который ни разу потом в тексте даже не появится, и оттенок которого для повествования значит чуть менее чем ни хуя. Все эти описания имитируют авторскую активность головного мозга и маскируют его неспособность сказать что-то значимое, интересное или хотя бы смешное. И опять безграмотность: оттенок, «скрашенный налетом». И «налетом древности» к тому же. Налет древности на трейлере — это, видимо, толстый слой пыли и грязи, на котором кто-то вывел: «Помой машину!»