Красота текста

Плохой слог бывает двух видов. Вообще их может быть двести видов, каждый из которых обладает своими особенностями, но я не филолог и не литературовед, поэтому сужу просто, даже примитивно, как читатель и как автор. Вид первый: текст написан сплошными глаголами. Автор практически не использует прилагательных, все в произведении пребывает в непрестанном движении, и если персонаж вдруг задумается, то и думать он будет о том, что делать дальше, или вспоминать, что делал раньше, в крайнем случае — что делал кто-то другой. Это очень сухой скучный текст, напоминающий пересказ канона, если это фанфик, и отчет о проделанной работе, если это ориджинал: Я вскочил с тоскливо скрипнувшего кресла, что слышало смертельных приговоров больше чем скамья подсудимых и, скомкано попрощавшись, бросился к двери. Забив на лифт, и прыгая через три-четыре ступеньки за раз, я рекордным темпом добрался до парковки и плюхнулся в водительское кресло своего Хундая. Достал из чехла коммуникатор, запустил браузер и наморщил лоб, вспоминая — что там бубнило радио по дороге на работу? «Мы продаем бессмертие… Шанс на вечную жизнь, увидеть будущее своими глазами… Центр продления жизни…» Скрупулёзно выверенные маркетологами слоганы, прочно засели в голове, а вот нужная инфа — никак не всплывала. — Дмитрий Рус «Играть, чтобы жить» Такие тексты пишут люди со скудным словарным запасом, низким уровнем грамотности и видением мира на уровне «Волга впадает в Каспийское море». Тут могут быть свои исключения, когда автор сам по себе неглуп, но не обладает литературными способностями. Таковы почти все современные русскоязычные авторы фантастики: ромфант, литРПГ, попаданцы с бластерами и т. д. Но даже такие авторы лучше графоманов, которые пытаются писать «красиво». Эти ребята в курсе, что художественный текст должен содержать в себе что-то, помимо глаголов и неправильно расставленных запятых. Но лучше бы они писали глаголами. Глаголы хотя бы проще жевать, как бутерброд с докторской колбасой. Они же пишут, используя прилагательные в промышленных количествах. Причастный оборот у них следует за причастным оборотом. Глаголы они не любят, слово «который» презирают, к существительным относятся свысока: существительные для них — это нечто, что следует завалить горой прилагательных. Они страшно боятся повторений, поэтому не в силах написать просто «он» или «она». Имена героев употребляются редко, в основном их описывают через приметы внешности или принадлежность к чему-либо. Результат — те самые пресловутые заместительные синонимы, которые любят ЙА: блондин, шатен, мужчина, парень, девушка, когтевранка, рыжая, сероглазая, вулканец и т. д. Сюда же вариации на тему одного и того же заместительного синонима, скрашенного прилагательными, ибо нельзя просто так поставить существительное и его ничем не скрасить: Белоголовый мальчишка, небрежно закутанный в слишком большие и слишком глубокие для него тряпки Дурной мальчишка, только подкидывающий да подкидывающий в общую топку занимающиеся пожаром панику и нервы Мальчоныш же …юнец с невозможными глазами — один и тот же ориджинал об одном и том же персонаже Эти авторы пишут огромными предложениями, по дороге теряя согласование, логику и здравый смысл. Не было у него ни жара, ни сорванного дыхания, ни иных признаков обычной для этих краев лихорадки-болезни по вине отсутствия витаминов или простуженного перемерзания сдающегося организма: выдохи и вдохи оставались ровными и тихими, сон — гладким и спокойным, ресницы — чуть-чуть беглыми, подрагивающими. Получается жуткая словесная каша с «простуженными перемерзаниями», в которой всплывает на поверхность лишь что-то по отдельности, в основном нелюбимые авторами существительные, которые только и можно выцепить и запомнить в общей мути. Среди бесконечных красот авторы обязательно втиснут какой-нибудь канцеляризм вроде «по вине отсутствия витаминов» или что-то в том же духе, напоминающее бессмертное у Ильфа и Петрова: — При наличии отсутствия пропитанных шпал, — кричал Виктор Михайлович на весь двор, — это будет не трамвай, а одно горе! Из-за ненависти к слову «который» и нелюбви к глаголам текст беспрерывно шипит всеми этими «щи», «ща», «щимы» и «щегося»: Зима явилась с черемыми искрами застуженных ягод, высыпавших и потрескавшихся на диких колючих кустарниках, что ютились меж утесов да за глыбами нагроможденных друг на друга камней, защищающих скудную растительность от вечной необузданной ярости наплывающего с севера и запада моря. Шипение заполняет голову читателя и мешает насладиться неизменно странной образностью: в отсутствии ее наличия таких авторов упрекнуть нельзя, но при этом никогда невозможно понять, что именно они пытались сказать. Юфтевое стекло бегущих быстрее поморников облаков уже вовсю окуналось в соленую воду, вечер наползал военно-синими мазками, хрусткий пережеванный песок лип к подошвам дроблеными снежными сколами. Моевки, попрятавшиеся в щелях между утесами, топорщились продрогшими белыми комками, а ветра, отрастившие столько жал, сколько не помещалось ни на одной голове волос, то и дело норовили измучить спрятанную под одежду бессильную кожу и оголенные беззащитные глаза, стекающие прозрачностью слез до уголков посиневшего поджатого рта. Образность, в которую пытаются авторы, не работает. Она либо адски претенциозная, либо дает на выходе нечто бессмысленное, нарушающее все законы логики, либо смехотворна: покосился плещущимся на дне зрачков морским львом перепуганный взгляд двумя дулами в спину Юноша с пухом ресниц и волос, постоянно меняющихся между снежной вьюгой и оттенком подпаленного сигаретой шампаня Шампань — это такой цвет. Цвет нельзя подпалить сигаретой, потому что цвет нематериален. Но логика и реализм — последнее, что их интересует. Ими жертвуют во имя красоты. Там, где можно и нужно писать просто, такой автор напишет сложно. Но под сложностью понимается вовсе не глубина, как раз отсутствие глубины авторский слог и призван замаскировать. Раскопай завалы морских львов в зрачках и подпаленных сигаретами оттенков, и что под ними обнаружится? Какая мысль? Да никакая. Либо настолько банальная, что стоило ли городить огород? Вместо простого «Стоял морозный день, и деревня словно вымерла» или сложно-образного «Домишки трещали в когтях мороза, и белая тишина выстудила в деревне жизнь», такой автор напишет: В кристально-чистом голубоватом потрескивающем воздухе проступали очертания домов, накрытых пышными, будто мех белого полярного песца, шапками свежевыпавшего снега, переливающегося на солнце и мерцающего бриллиантовыми бликами, отражающими золотые лучи, не согревающие промерзшую землю с расположенной на ней деревней, где замерла до весны жизнь, и лишь вышла из засыпанного снегом дома на пустую улицу красавица Василиса в собольей шубе, подбитой карминным бархатом и стянутой у ворота шнурами, свитыми из серебряных и алых нитей. Василиса поправила на груди самоцветный кокошник, инкрустированный рубинами и жемчугами, сложенными в узор в виде белого лебедя, махнула широким, присборенным на запястье рукавом парчового сарафана, стукнула о землю сафьяновыми сапожками с золотыми гвоздиками на каблуках, и ее полные румяные губы тонкого рисунка сложились в заливистое: — Ой ты гой еси! В многочисленных описаниях ради описаний теряется действие. К концу предложения забываешь, с чего начал. Что там происходит, вообще разобрать невозможно, снова и снова: кто на ком стоял? Альбус уставился на Геллерта чёрными от затопивших их зрачков глазами и, схватив упавшее на пол пальто, в молчании вылетел из дома, исчезнув в вихре трансгрессии. Может быть, это хотя бы искупает ритмика? Нет, громоздкие предложения разваливаются на части и не воспринимаются как единое целое, музыка в тексте не звучит. Он лишен стройности, и при чтении спотыкаешься. А если не спотыкаешься, то засыпаешь, потому что звучание громадин, в которых не происходит ничего интересного и значимого, — уныло. Нет и единства образа: картинка просто не складывается, поэтому нет атмосферы. Прикладывая недюжинные усилия, еще можно выловить 1-2 отдельных образа, возможно, даже удачных, но целостного впечатления не получается. Вообще писать огромные предложения имеет смысл только, когда идет поток сознания персонажа, в остальных случаях лучше этого избегать. Написана красотень в завитушках обычно серьезно, как коронарный тромбоз. Авторы не жалуют юмор, иронию и сарказм. Они хотят выглядеть внушительно и степенно, как большие, а юмор — это для дурачков. Но, что вероятнее, они просто им не владеют. Смертельная, с надутыми щеками, серьезность (и все остальное) — верный признак того, что автор, по большому счету, плохо представляет себе реальную жизнь с реальными людьми и реальным юмором. Поэтому диалоги тоже выглядят крайне натужно и не похожи на живую человеческую речь. — Черти же тебя дери, невменяемый ты болван… Пошли, я тебе сказал! Завязывай со своими игрищами и иди за мной, если не хочешь, чтобы я и в самом деле бросил тебя здесь на всю грядущую ночь одного! Учти только, что утра ты, скорее всего, уже не встретишь и в море свое любимое еще раз не заберешься.