Первозданная слава

Нэрнамо знал, за что воевать — завоёванный им Малатар служил его потомкам прекрасной столицей: самым очевидным его преимуществом, кроме плодородных окрестных земель, а также нескольких рудников, был свободный доступ к морю. Море — это суть жизни королевства. Возможность идти другим путём, минуя сухопутных соседей — главное, не повстречаться с маормерами; впрочем, корабли салиачи имели с ними меньше проблем в сравнении с альтмерскими судами, — возможность торговать с теми королевствами, до каких иначе не доберёшься и за год, и связь с другими странами. Эльманел наладил отношения с кланом Диренни, хотя поддерживать их становилось всё труднее — Диренни никак не могли унять тварей из Атморы. Зато торговля с альтмерами процветала и расширялась ещё со времён Нэрнамо. Он выдал свою младшую дочь за фёстхолдского Рилиса, и связь эта только крепла на протяжении двух с половиной веков. Умарил знал, что говорили о Рилисах другие альтмеры: “Чуть более айлейды, чем прилично”. Те, по слухам, поголовно были “кровожадными безумцами”, не стыдящимися брать то, что им требовалось, кровью и страхом. Источником силы и символом власти якобы была корона с кровавым алмазом и россыпью дымчатых кварцев, которая буквально сводила наследников с ума и пленяла разум носителя. Вполне по-айлейдски. Тем не менее, за все века царствования этой семьи в Фёстхолде нашлось не так уж много противников действующей власти — значит, знать и граждан вполне устраивали их правители. А умеренная жестокость никогда ещё не вредила. Кровь прекрасно подпитывала корни монархии. Умарил знал, что говорили о его династии другие салиачи: “Чуть более альтмеры, чем стоит”. Он раз за разом с радостью доказывал, что это утверждение несколько ошибочно. Не в западных традициях было устраивать затяжные летние празднества, когда пленных и преступников убивали, чтобы насытиться жизненной силой и носить их шкуры как украшения-обереги, как те восточные салиачи, которым даже горы не мешали задорно и с огоньком мешаться с кимерами. Умарил как-то пробовал: посчитал, что чудодейственные свойства недских кишок, обмотанных вокруг бёдер, несколько переоценены, но сообщать об этом Хадхулу, конечно же, не стал. Не так уж часто жрецы требовали массовых жертв, только когда гадали на погоду и урожай, обращаясь к З’ену. К тому же, Умарил ещё помнил ту историю с Сорненом Древоногим, который на празднике во славу Хирсина так вдохновился, что приказал загнать и принести в жертву абсолютно всех рабов столицы. Стоит ли говорить, как “счастлива” была знать, когда пришлось покупать рабов у соседних королевств, потому что внутренний рынок не смог удовлетворить спрос? Сорнен после этого недолго продержался — после государственного переворота к власти пришёл его более рассудительный дядя. После поговаривали, что в том злополучном "приливе вдохновения" была немалая вина некоего токсина, используемого северными салиачи для стимуляции в битвах и на охоте. Кто-то немного "ошибся" с дозой. В крови, даже чужой, по глупости можно захлебнуться. С кровью Умарил обращался с осторожностью, но с плотью… о, это же совсем другое дело! Плоть, изменённая и вплавленная в золото, была воистину гениальным решением: долговечное напоминание о свершениях, прекрасный предмет декора, коллекционирование и продумывание скульптур как нескучное и нетривиальное хобби, возможность показать свои победы и амбиции… Умарил с радостью демонстрировал их всем желающим, даже дальним альтмерским родичам, которые посещали Малатар в качестве послов — а среди них находилось удивительно много желающих воочию убедиться в “дикости и жестокости” меров Хартленда.