Собранные воедино

Вся эта затея была изначально обречена на провал. На самом деле это и стало понятно еще в самом начале, но Гарри, неунывающий и безумный мечтатель, неисправимый оптимист, думает, что все еще можно спасти, что ситуация под контролем, что они, вообще-то, имеют шанс на счастье. Или не на него — на что-то отдаленно похожее, напоминающее удовлетворение, сродни первым четырем курсам, когда все было еще более-менее в порядке, а потом покатилось к чертям. Спустя время Джинни не выдерживает. Гарри очень хочется обвинить ее в этом, но по факту стоит обвинять лишь его — сломавшегося мальчика, заигравшегося во взрослого и решившего, что имеет полное право вести себя так, как хочет. Его жизнь — достояние общественности. А Джинни — экскурсовод. — Все нормально, — вымученно улыбается Гарри, когда она, смущенно замявшись, бормочет что-то вроде прости, Гарри, ты просто слишком- замолкает и не договаривает, но ему не надо это слышать. У Джинни все читается по глазам. Джинни сама — открытая книжка с ярким переплетом и не менее ярким, но для него — бесполезным, смыслом. — Я сам себя понять-то порой не могу, не надо, Джинни, не мучайся, найди себе друга получше, — сбивчиво говорит он, потому что вся ситуация отвратительна и никакого удовольствия не приносит. Быть искренним и откровенным — тем более. Надо разобраться с этим и идти готовиться к зельеварению или к травологии или что там первым уроком завтра по расписанию. Прошел месяц или полтора с начала учебы, но Гарри так и не выучил. Джинни порывается его обнять и даже делает шаг навстречу, однако останавливается в последний момент. С момента воссоединения с Гарри она ощущает, что раскалывается на части. Она не знает, что с этим делать. — Гарри, ты правда хороший и замечательный парень, но я просто не могу так больше, и я не чувствую, что ты меня любишь, — слабо оправдывается, и Гарри видит, что Джинни его так и не смогла понять. Хотя и отчаянно пыталась. Он кивает, весь разговор становится безумно противным и липким, хочется убежать поскорее от этой Джинни, думающей, что он пропадет, если она не извинится перед ним в сотый раз, от собственных мыслей, которые, на секундочку, абсолютно не справедливы по отношению к ней. И от себя, конечно, в первую очередь, но это бесполезно — он безуспешно пытается весь последний год. *** — Что, Гарри, говорят, поссорился с Джинни? Не выдержала она бредней сумасшедшего? — кидает кто-то из-за стола Слизерина на очередном обеде и пускай подобные замечания уже не вызывают волну смеха или какой-либо реакции с других столов Гарри чувствует, как изнутри накатывает раздражение. Уже даже не злоба или презрение. Смягчающие обстоятельства — Гермиона рядом, отсутствие других комментариев — действуют как положено. Джинни на обеде нет и это, наверное, хорошо. В каком-то плане. Почему нельзя их просто заавадить? — проносится слабая безучастная мысль, когда он безэмоционально отпивает из кубка сок, а откуда-то сзади все еще продолжают сыпаться едкие слова от Пайка и Пэнси и еще кого-то со Слизерина, но эти двое особенно западают в мозг, а остальные просто делают это интуитивно. Ну и черт с ними. — Потому что за это могут утащить в Азкабан, — негромко хмыкает Гермиона ему на ухо, вероятно, прочитав его мысли, так как Гарри точно уверен, что не произносил их вслух. Благо, их маленького разговора никто не слышит. — Ну что же ты, Гарри, молчишь? Или слава Избранного и Национального героя настолько вскружила голову, что забываешь, с кем рос все это время? — продолжает измываться девушка со Слизерина, и Гарри искренне хочет понять, чего она добивается. Но она именно этого и ждет — реакции. — Давай, расскажи, что ты встречался с Гермионой, пока Джинни сидела и ждала тебя. Или мальчику-который-выжил и который везде я-я-я можно блядствовать? — наконец срывается Пэнси, вероятно, таившая какую-то личную обиду на него, иначе Гарри не может объяснить всю эту желчь и яд, и яростное желание задеть побольнее. Люди с соседних столов все же отвлекаются, заинтересованно обращая внимания на ситуацию, разворачивавшуюся у них на глазах. Кажется, преподаватели должны вмешаться именно в этот момент, чтобы ни Гарри, ни Гермиона не натворили ничего, о чем потом пожалеют, но они не вмешиваются. Любопытство исчезает, оставляя лишь сухость и остаток того, что раньше он называл ненавистью. А также желание, чтобы голос перестал так больно резать по ушам. — Или, может, ты считаешь, что война сделала тебя взрослым, а, Поттер? Я бы хотела тебе напомнить, что, пока вы там с дружками искали непонятные артефакты, мы сидели как в Азкабане и мучались, без сочувствия и с отсутствием какой-либо личной жизни. Вы занимались хренью и все, что сделал ты — разрушил пару крестражей и покривлялся перед Волан-де-Мортом. Из-за вас многие погибли, и я очень жалею, что мы тогда не сдали тебя этому ублюдку, — закипает Пэнси, опираясь руками на стол и прожигая его спину ненавидящим взглядом. А у Гарри внутри все ломается и сгорает, поднимая страх, ярость и желание убить. Тщательно похороненное после военного времени и запрятанное за тысячу замков, отчего пальцы непроизвольно сжимаются и на языке вертится знакомое заклинание. — Тогда скажи мне, Поттер, какого хрена именно ты сидишь здесь и получаешь всю эту незаслуженную славу? Ты, Рон и Гермиона, где вы были, когда к власти пришел Снейп и Пожиратели Смерти? Где была твоя хваленая защита? Почему вы сбежали как трусы и пропадали целый год, пока мы здесь страдали? И, самый главный вопрос, — она замолкает, набирая воздуха и словно обдумывает дальнейшие слова. — Зачем вы вернулись в Хогвартс, лицемерные трусы? Стук сердца внезапно становится слишком хорошо слышен в повисшей тишине. раз. два. три. Авада Кедавра, Пэнси Паркинсон. Гарри обдумывает эту мысль сотни и сотни раз, прежде чем наконец признается сам себе, что ни к чему хорошему это не приведет. И спровоцирует проблемы ему — и, возможно, Гермионе. Все взгляды прикованы к ним, внимательные, цепкие, изучающие. Это вызывает слабое ощущение дежавю, как когда-то в самом начале. — Знаешь, Пэнси, если все твои представления о наших путешествиях основываются на статьях из желтой прессы, — максимально спокойно говорит Гарри, потому что под столом сжимает руку Гермиона и им, вроде как, надо нормально закончить год. Хотя бы попытаться — уже будет неплохо, — то ты еще большая дура, чем я думал. — Полечи себе нервы, Паркинсон, — сочувственно кивает Гермиона. В ледяной дрожащей тишине они покидают зал, и Гарри кажется, что он готов в ней захлебнуться. Но ситуация накаляется до предела, единственное, чего сейчас хочется — закончить седьмой курс досрочно. *** — У нас следующий — Защита от Темных Искусств, — когда они приходят в гостиную Гриффиндора, Гермиона цепляет на себя запылившуюся на полках маску отличницы. И выбрасывает обратно, когда понимает, что ее нынешнее состояние в данный момент скроет только смерть. И то не факт. — Может, нам действительно не стоило приезжать в Хогвартс? С нашей репутацией в Министерство взяли бы на ура, зачем мы здесь, Гарри? — продолжает она, падая в кресло и бездумно уставившись на потрескивающий в камине огонь. Гарри не знает ответа на ее вопрос. Гарри вообще уже ничего не знает. Они молчат долго — в тишине, особенно уютной, особенно разделенной с родным человеком. Огонь потрескивает в камине, и Гарри хочется остаться в этом мгновении навечно. — Как ты думаешь, Макгонагалл разрешит нам уйти? — бесстрастно бормочет он. — Сильно сомневаюсь, — ведет головой Гермиона, поджимая губы, а затем поворачивается полностью. — Но, если позволишь, я все-таки задам вопрос. — В чем дело? — вскидывает бровь он. Состояние подруги, которое всегда можно было расценить я знаю больше о тебе, чем ты сам, Гарри, меняется на сконфуженное. Какой-то частью сознания он даже догадывается, о чем она спросит. — Почему вы расстались с Джинни? Тогда, месяц назад, обнимая ее ты выглядел таким счастливым. И потом, когда шли на обед, тоже, — Гермиона смотрит внимательно, а у него просто не находится сил, чтобы соврать. — Она… она просто не выдержала меня. Да и я сам к ней уже ничего не чувствую. Наверное, вот они, те последствия войны, когда разум выбивает из тебя все ощущения и всю жалость, оставляя расчет и желание выжить. Выбивает с размаху об асфальт или каменные шершавые стены. Костяшки призрачно кровоточат, но Гарри не дает себе забыться. — Наверное, она тоже начиталась всех этих газет, а когда столкнулась со мной в реальности… — Гарри прикрывает глаза ладонью и тихо усмехается. — Не о таком принце Джинни мечтала. Гермиона обдумывает его слова и кивает, оставшись удовлетворенной его ответом. — Я надеялась, что она сможет помочь тебе. Что ты наконец перестанешь быть похожим на черт знает что, — разочарованно вздыхает она. — А ты? — А я что? Я не Национальный герой Британии, Гарри. Думаю, уж как-нибудь справлюсь. И прежде чем он успевает что-либо ответить, Гермиона ссылается на будущие уроки и скрывается в комнате для девочек. *** Когда в комнату заходит Невилл, Гарри не уверен, что готов его слушать, поэтому поспешно утыкается в книгу, прикидывая, сколько у него времени до Защиты. — Профессор Макгонагалл рассказала на обеде, после вашего ухода, что в этом году будет впервые устроен бал для семикурсников в честь окончания войны и все такое. Знаешь, что-то вроде прощания с Хогвартсом, только в самом начале учебного года. А я вот рассказываю тебе. Невилл не требует ответа, но Гарри все равно спрашивает: — Брать в пару можно кого угодно? — Да, но просто так тем, кто младше седьмого курса, заявляться запрещено. Как на Святочном балу. — Невилл, не удержавшись, добавляет: — Мне кажется, Минерва хочет этим поднять вам настроение. — Спасибо. Гарри хмурится — странная традиция, но желание директора вполне просты и ясны и, что уж греха таить, льстят. Он не уверен, что ему понравится получить сотни приглашений от девушек и поэтому, складывая предметы стопкой на тумбочке и кивая Невиллу, замирает у выхода из комнаты, на лестнице, где снизу слышит двух девушек — и еще стайку гриффиндорцев вокруг. — Не хило по вам так проехалась сегодня Паркинсон, — лениво бросает Лаванда, упорно глядя в глаза Гермионе. Гарри затаивает дыхание — выйти и внести свою лепту в ситуацию хочется как нельзя раньше, но он чувствует, что Гермиона не оценит его порыва. Да что уж там. Его никто не оценит. Откуда такое ощущение — Гарри гадать не принимается. — Может быть, — безразлично пожимает плечами та, кривя губы и облокачиваясь на стену. Он понимает это почти ментально. Лаванда прищуривается, изучая подругу. — Теперь я по крайней мере понимаю, почему Бон-Бон ушел от тебя. Такой равнодушной стервы не выдержит даже камень. Удивительно, что Гарри все еще с тобой дружит, — под конец ее голос срывается на откровенный писк, отчего Гермиона морщится. — Прекрати визжать, Лаванда. Если Гарри со мной все еще дружит, значит, есть за что, — ее голос звучит ровно, почти холодно, отчего Лаванда хмыкает и как-то ухмыляется. — Знать бы, за что. У тебя позарится даже не на что, а любить твой циничный характер — не думаю, что Гарри мазохист, — с упоением тянет она и, не давая ей отреагировать, фыркает: — Ну да ладно, насколько я помню скоро будет бал. Думаю, ты-то уж, героиня Британии, найдешь себе подходящую пару. Я бы на это посмотрела, — заливается она под конец смехом, и Гермионе бы обидится и насупится. Или кинуть пару заклинаний, чтобы уж точно дошло, но Лаванда все еще грезит о принцах и об известности. Гермиона же знает, что это ее не спасет. — Ты действительно веришь, что я не найду, с кем пойти на бал? — Гермиона не любит щеголять своим положением, потому что это удел богатеньких выродков, но лепет Лаванды смотрится настолько откровенно жалко, что хочется унизить ее еще больше. — Кого-нибудь найдешь. Но сомневаюсь, что Гарри согласится пойти с тобой, — послушно кивает Лаванда, а в глазах у нее злое веселье пляшет и ненормальное упоение ситуацией. — Потому что он пойдет со мной. Ситуация набирает обороты, и самому Гарри, из-за которого и разгорелся весь конфликт, становится совестно — удивительно, что он все еще может это испытывать — сидеть в углу, как мышь, так что он выходит, приковывая к себе взгляды: и побледневший — Лаванды, и чуть потеплевший — Гермионы, и любопытные — от остальных. — Думаю, Лаванда, я в состоянии решить, с кем я пойду и пойду ли я вообще, — убедительно шипит он, не отводя пристального взгляда. Лаванда не хочет идти с ним, а все это — настолько дешевый фарс и желание похвастаться перед подругами, что она смогла соблазнить того-самого-Поттера, что ему самому становится противно хотя бы секунду более находится с этой девушкой. В отличие от Браун, Пэнси своего отношения к нему не скрывала. — У нас урок через восемь минут, — напоминает Гермиона, крепко сжимает его ладонь. — Идем, жалоб от Снейпа я наслушалась вдоволь. И Гарри позволяет ей себя увести.