Собранные воедино

— Дементоры, — объявляет Снейп, а Гермионе все кажется, что она не на седьмой курс попала, а вернулась в пятый или даже третий, когда дементоры действительно были проблемой. — Кто скажет мне, какие существуют методы борьбы с ними? — тянет он, цепляясь глазами за учеников. Прошлая Гермиона бы подняла руку. Прошлая Гермиона с назидательным видом начала бы рассказывать что и как спасает от этих заплутавших душ. Прошлая Гермиона умерла в конце шестого курса. Собственно, именно из ее остатков и состоит нынешняя Гермиона. И поэтому она молчит. Невилл тянет руку наряду с некоторыми гриффиндорцами из развалившегося Отряда Дамблдора. Кажется, это было так давно, что воспоминания стираются в пыль — погони, тайная деятельность, восторг от того что тебя не замечает Амбридж, паника и лихорадка мыслей, когда она грозится применить Круцио, многочисленные ссадины и царапины по телу, мертвое тело Сириуса и такие же глаза Гарри. Трупы не оживают. Гермиона внезапно чувствует незримую гордость за него, который — черт, ну как предсказуемо, — опять спас весь мир. Кто бы в ответ спас его. — Да, мистер Лонгботтом? — вздыхает Снейп, очевидно, ждавший какой-то реакции от Слизерина, но те либо совсем идиоты, либо не читали учебников хотя бы поверхностно. Гермиона склоняется к обоим вариантам сразу. — Защитой от дементоров служит заклинание вызова патронуса, — голос у Невилла до сих пор дрожит. С самого первого курса. Забавно, как можно вот так пройти войну, смерть, агрессию, а потом все равно мяться и поддаваться детскому страху. Гермиона невольно находит в этом что-то очаровательное. — Замечательно, — равнодушно хвалит Снейп. — И как же его следует вызывать? И, несомненно, это влечет предсказуемую реакцию — Невилл, который так и не смог вызвать Патронуса, несмотря на многочисленные тренировки, может выдавить из себя сухую теорию, которую ему рассказывал Гарри два года назад, но прока в этом никакого, так что он молчит, под чуть торжествующий и презрительный взгляд Снейпа. Гермиона думает, что такие люди, как Северус, не меняются. — Так я и думал. А кто может ответить? — обращается он ко всему классу. — Думаю, наш герой, — доносится голос Пэнси, уже не вызывающий ничего, кроме усталости. — Гарри Поттер, конечно, они же именно это и отрабатывали во время своей незаконной деятельности на пятом курсе. Или уже забыл все, Избранный? Гарри закатывает глаза. Ему, конечно, гораздо легче было бы ее проигнорировать. И даже лучше, но Снейп, кто бы сомневался, переводит свое внимание на него, так что теперь, скорее всего, придется еще и колдовать патронуса. — Отрабатывали, отрабатывали… — кивает Гарри, ничуть не смущаясь таким откровенным нападкам. — Патронус — своеобразная квинтэссенция счастья, существует в телесной и бестелесной форме. Первый создать тяжелее, но по силе они равны. Для вызова следует сконцентрироваться на положительных моментах в своей жизни, подумать о хорошем, — он смотрит прямо в глаза Снейпу — глаза змеи — и небрежно заканчивает: — слова «Экспекто Патронум» и, думаю, это все, что мне известно. — Может, ты его еще и продемонстрируешь? — не удерживается Пэнси с желанием закопать Гарри полностью. И унизить тоже. Как она собирается это сделать — Гермиона понятия не имеет. Чужая душа — потемки. У Пэнси же наряду с мало-мальской сообразительностью также, видимо, отсутствует даже самая примитивная интуиция. — Минус десять баллов Слизерину, — недовольно кидает ей Снейп, чем заставляет молчать и это первый случай, когда дисциплина профессора действительно радует Гермиону. — Прости, не в настроении, — хмыкает Гарри. — В настроении вы или нет, мистер Поттер, но сейчас каждый ученик попытается создать патронус, — вкрадчиво объясняет Снейп, провоцируя глубокий вздох со стороны Гермионы. Только этого ей не хватало — вспоминать что-то хорошее в ее жизни. Легче добровольно сдаться в дурдом. — Для более наглядного примера, — начинает Снейп и, вытаскивая палочку, произносит: — Экспекто Патронум! Серебристая лань устремляется в кабинет, в воздухе застывает спокойствие, морозом проникает в легкие, отчего становится — на мгновение, только на мгновение — свободнее дышать. По рядам слизеринцев проходит неприкрытое удивление, словно они никогда в жизни не видели патронуса или словно не ожидали, что такой хмурый и угрюмый профессор Снейп, оказывается, тоже может испытывать светлые чувства. Гарри, кажется, даже знает, какие воспоминания он использует. Принять то, что ядовитый и едкий Снейп любит его мать, оказывается тяжелее, чем он думал. Собственно, это все еще тяжело. — А теперь остальные, — объявляет Северус, игнорируя недовольные вдохи, тем более, что таких немного. Гермиона хмурится — патронуса она вызывать умеет и знает об этом точно. А колдовать сейчас что-то, доказывая Снейпу, пустая трата времени и нервов. Их и так не восстановить. (Гермиона не признается себе, что боится. Боится, что настолько погрязла в этом дерьме из трупов и страхов, что никакое счастье ей уже не по силам. Не признается. Ни разу. За десять секунд.) — А ты-то почему ничего не делаешь? — фыркает Лаванда в перерывах между попытками, от которых в воздух разлетаются лишь слабые белые искры. К чести девушки — она не сдается. — Ты колдуй, Лаванда, колдуй, — вежливо улыбается она, указывая на палочку подруги. не сорваться не сорваться не сорваться. — Я концентрируюсь. Выглядеть как возгордившаяся героиня войны ей не хочется, но, скорее всего, все именно к этому ведет, поэтому она бросает добавляет последнюю фразу, надеясь, что Снейп или кто-то другой не придерется. — Сама разберусь, что мне делать, — взвинчивается Браун, поворачиваясь и наставляя на Гермиону палочку. — Зазнавшаяся курица, думаешь, тебе все можно, раз ты подруга Гарри Поттера? Она устало вздыхает. Истеричка, и что в ней тогда нашел Рон? Ни один ученик так и не выполняет задания, несмотря на усилия, и все дружно отвлекаются, чтобы лицезреть очередную склоку. В последнее время их становится слишком много. — Мисс Браун, на вашем месте я бы продолжал практиковаться в создании патронуса, — ледяным голосом объявляет Снейп, неслышно подходя сзади, отчего по телу Лаванды проходит дрожь, и Гермиона с мрачным удовлетворением думает, что она наконец заткнется. А затем Снейп смотрит на них — непроницаемо и внимательно. Гарри, верно истолковав намерения профессора, прежде чем он приблизится, напрягается и взмахивает палочкой: — Экспекто Патронум! Свет озаряет класс, заставляя всех отвлечься, в воздухе появляется олень, оставляя за собой дымку и приковывая внимание. Гермиона незаметно улыбается — конечно, Гарри может собраться. Конечно, никак иначе. Конечно, он делал это слишком часто. — Неплохо, мистер Поттер — на языке Снейпа это, вероятно, значит превосходно. С другой стороны это далеко не первый раз. — Экспекто Патронум! — Гермиона собирает по кусочкам свою память — первые дни в Хогвартсе, счастливые мгновения с Роном, радость победы, успешно выполненные экзамены. Все это кажется одновременно далеким и неестественно приторным, фальшивым. Произошедшим не с Гермионой Грейнджер, но с кем-то очень сильно на нее похожим. Так или иначе, это помогает. Небольшая выдра вырывается наружу, во второй раз ослепляя учеников, облетает хозяйку, которая против воли незаметно улыбается, и касается голов учеников, осыпая класс звездами и ощущениями счастья — хрупкими и ненадежными. — Аналогично, мисс Грейнджер. Телесный патронус с первого раза — недурно, для вашего уровня, — последние слова Снейп обращены к ним двоим, но радоваться или смущаться этого уже не хочется. Прошло время, когда похвала хмурого профессора воспринималась чем-то божественным. Гермиона ловит завистливый взгляд Лаванды и Пэнси, а также одобрительный — Невилла. Когда Снейп отворачивается, Гарри украдкой бросает ей улыбку, и впервые Гермиона видит что-то искреннее в его глазах и такое же — в своей душе. Что-то, что еще можно спасти. *** Он находит ее сидящей на астрономической башне в компании человека, которого Гарри меньше всего ожидал увидеть — и увидеть именно таким. Ожившим отражением самого себя, вынырнувшего из-под толщи воды и вот уже какой месяц неспособного откашляться. Драко слабо кивает в знак приветствия. Гермиона улыбается — ему или из-за него кто ее разберет, но тот факт, что она встречается здесь с Драко уже не первый раз — а Гарри уверен, что так оно и есть — если не задевает, то как минимум заставляет удивиться. Когда он успел с ней так сблизиться и, что волнует больше, почему сам Гарри этого не заметил? Он садится около Гермионы, равнодушно скользя взглядом по Драко, и задумывается, как сильно того изменили последние события. В школе их вражда наконец прекратилась, переросла во что-то нейтральное — стабильные отношения, когда взаимные подлости друг другу кажутся нелепыми, а дружба — слишком большая награда после семилетних обид. — Слышал, ты вчера поругался с Лавандой? — неловко начинает Малфой то ли из-за напряжения, то ли из-за вежливости, а может из-за всего сразу вместе с желанием подружиться, но у Гарри нет сил над этим задумываться, потому что, да, он вчера поругался с Лавандой. — Она и еще несколько девочек попытались пригласить меня на танец, а когда я сказал, что ни с кем из них не пойду, то начали орать, — Гарри морщится, вспоминая непривычно высокий голос однокурсниц, — что лучше них в школе не найду и все такое. Отвратительная ситуация. Он замолкает, прокручивая недавние события, и с его языка едва не срывается зачем Минерва вообще все это устроила?, однако успевает проглотить слова, потому что ему решительно не нравится такое хозяйское поведение директора в его жизни, но она желает как лучше, и это то, что ей можно простить. — Однако уйти от бала нельзя, тебе придется с кем-то пойти, — напоминает Драко, вероятно, принимая не только его позицию, но и позицию здравого смысла. Ведь оставаться на целый праздник одному — не то что бы Гарри к этому стремился, однако в глубине души мечтал — значит, порождать еще больше слухов и сплетен, а такими темпами учеба станет совершенно невыносимой. — Найду. Ты-то кого собираешься звать, Драко? — Гермиона сидит между ними и молчит, вслушиваясь в разговор, и ее лицо остается непроницаемым и холодным, словно какое мне дело до этих глупых балов? это такая ерунда. неужели нельзя обсудить что-то стоящее. Но по правде Гарри не может сказать, что она чувствует, и почему-то жалеет об этом больше всего на свете. — Не знаю, — честно отвечает Драко, пряча взгляд. Гарри не знает, куда делся тот самовлюбленный аристократ, которого он помнит с первых курсов. И откуда взялся этот потрясенный, подавленный мальчишка, чьи детские идеалы рухнули в одно мгновение. Который слишком много говорил и слишком мало делал. — Пэнси вроде не против, но… Не очень-то и хочется с ней идти. Гарри молчит, обдумывая слова, а затем выразительно переводит взгляд на подругу, которая не смотрит на них, а куда-то в горизонт, потому что находит уходящую осень гораздо интереснее их разговора. — Нет, — внезапно отвечает она, не поворачиваясь. — Не знаю, что ты себе напридумывал Гарри, но мы с Драко не встречаемся и на бал я с ним не пойду. — На секундочку, я ни о чем таком и не думал, — мгновенно поправляется он, когда слышит сталь в голосе Гермионе и понимает, что укол обиды на подругу был безоснователен. — Конечно, — тянет Гермиона, а на губах ее легкая улыбка. — И, надеюсь, не ревновал. Драко беззвучно смеется, глядя на эту картину, отчего Гарри хочется щелкнуть того по голове, но он сдерживается и лишь наигранно-недовольно фыркает. Драко не ведет себя как напыщенный маменькин нахалец и от этого разговаривать с ним становится в разы легче. — Собственно, я до сих пор не понимаю, почему мы тут сидим и молчим с тобой, Драко, — продолжает Гермиона и кладет голову на руки — в спокойно-уютном жесте. — Но меня это, в принципе, не напрягает. — Меня тоже. В первый раз, когда мы тут встретились, ты выглядела так, словно еще секунда и будешь готова отсюда спрыгнуть, — замечает он, передернув плечами и поджимая губы. А у Гарри что-то внутри подбирается, собирается, как для змеиного броска и выпада. Он откуда-то знает, почему так произошло. — Это было… около месяца назад? — осторожно начинает он. — Когда еще вы решили возобновить отношения с Джинни, — услужливо подсказывает Гермиона, но в ее голосе Гарри не слышит ничего того, что ожидал — ни ненависти, ни зависти. А она продолжает, словно позабыв, что здесь есть кто-то еще или словно безоговорочно доверяет им обоим. Сразу. И даже Малфою. — Мне было неприятно, да, но я понимала, что из этого болота, Гарри, тебя может вытащить только Джинни. А я что могла сделать? Для героев все самое лучшее, — эхом повторяет Гермиона. А у него внутри душа на сотни осколков рушится, и все они впиваются в сердце. Гермиона — потерянная, избитая, думающая, что не достойна его — родная его Гермиона. Гарри видит, как у нее дрожат пальцы, словно она не хотела этого говорить, не хотела признаваться, но вот призналась и теперь нужно как-то выстоять и принять ответ. Драко молчит. Ему отчаянно хочется слиться с воздухом, чтобы не мешать, потому что он третий лишний, потому что на его глазах разворачивается маленькая трагедия с фатальными последствиями. Потому что он, как и всегда, ничего не может сделать. — Что за ерунда, Гермиона? — Гарри наконец находит в себе силы выдавить, но дрожащим голосом, отчего все звучит еще более неправдоподобно. Мысли путаются, цепляются за ребра и легкие, не давая сделать хотя бы вдох, но он берет себя в руки, потому что нужно уже наконец-то что-то сказать: — Не знаю, что ты себе вбила в голову и почему, однако советую выбросить эти глупости из головы. Ты замечательный и самый близкий для меня человек, поэтому твое счастье точно также важно, — Гарри тщательно подбирает слова, понимая, что одна неверная ошибка, и он загонит их обоих в тюрьму под название невысказанное вовремя. Знаменитое место, однако. Многие в нем сгинули. — Дурочка ты, — фыркает он, не обращая внимания на изумленный взгляд Драко и робкий — Гермионы, резко обнимает ее, в который раз за свою жизнь, но каждый из них как впервые, потому что Гермиона — смесь мягких прикосновений и мелких радостей. Он ведет рукой по волосам, которые все также вьются, но теперь Гарри видит в этом особенную красоту, и чувствует, как незримо дрожит подруга, обняв его за шею. Драко отворачивается, словно находит в этой сцене что-то интимное, но по факту ничего такого нет: Гарри обнимает Гермиону и чувствует, как пропадает тревога и волнения. Она, закованная в клетку ребер и костей, птица, живая и настоящая. Всегда бывшая для него опорой и поддержкой, а теперь судорожно нуждающаяся в ней сама. — Я безумно рад, что у меня есть ты, — шепчет Гарри ей на ухо и непроизвольно улыбается, внутри что-то теплеет, потому что касаться Гермионы — еще одно из неназванных чудес света. Настолько приятно, что хочется забыться. — И, в таком случае, не откажешься ли ты пойти со мной на бал? — предлагает он, внимательно следя за реакцией, потому что ну черт знает. Все может пойти в любой момент не так. Пора бы уже привыкнуть. Но сейчас все относительно спокойно — относительно ошалелого Малфоя, конечно — и Гермиона соглашается, и глаза у нее отчего-то красные, и Гарри даже знает отчего, но не акцентирует внимания — она этого не хочет. Драко — аристократ, поэтому он берет себя в руки и делает вид, что вообще не помнит, какая сцена здесь произошла, о чем вы. Всего лишь тихо усмехается и предлагает возвращаться. Скоро ужин и пропустить ничего бы не хотелось. Да он, кажется, и так ничего не пропустил. *** — Добрый вечер, дорогие студенты, рада вам напомнить, что завтра состоится первый в истории Хогвартса бал для семикурсников, — Минерва вещает доброжелательно, как и Дамблдор, и Гарри даже возвращается на секунду или две на третий курс, когда так хотелось верить в свою бессмертность и бессмертность друзей, когда проблемы были решаемы, когда вся жизнь — не более, чем приключение. Он встряхивает головой — что за депрессивные мысли, пора вылезать, прекрати. Макгонагалл желает всем приятной трапезы и возвращается к разговору со Слизнротом. — Гарри, а ты уже нашел подругу на вечер? — спрашивает Невилл после ужина в комнате. Свечи бросают блики на его лицо, отчего парень выглядит еще более взволнованным. — Да. А ты, я так полагаю, нет? — у него нет никакой мысли задеть или оскорбить его, однако волнение читается на лице Невилла, и сам Гарри чувствует себя предателем, если не спросит об этом. — Я хочу позвать Луну, но… — он мнется. Проклятая неуверенность. — Боюсь, что засмеет. — Луна и засмеет? Себя-то слышишь, Невилл? — Да я знаю, что это просто отговорки, — отчаянно краснеет он, перебирая руками одеяло. — Но она всегда может отказаться. — А может и нет. — Уже поздно. Наверняка она нашла партнера, — предпринимает еще одну попытку выкрутится Невилл, чем провоцирует у Гарри усталость наряду с легким азартом. — Я понять не могу. Кто из нас хочет танцевать с Луной? — чеканит Гарри. — Хорошо-хорошо, — выдыхает Невилл и встает с кровати, намереваясь спустится вниз. И тихо добавляет: — Думаю, это не сложнее, чем убить Нагайну. Гарри провожает его взглядом. Скоро отбой, поэтому он достает палочку и по привычке кладет под подушку, вцепляясь в тонкое дерево как в спасательный круг. Убить — не сложно. Сложнее с этим жить.