Кощей над златом чахнет

      — Что ты там читаешь? Никак не оторвёшься.       Кощей переводит взгляд на Ивана, чья голова покоится у него на коленях.       — Ты мне не поверишь, — Кощей убирает книгу с подлокотника дивана и захлопывает её.       — Уж постараюсь, — в голосе колкость, а лицо совершенно бесстрастное. Взгляд пустой. Иван смотрит в потолок, когда в его волосы запускают длинные узловатые пальцы. Он чувствует холод колец на пальцах Кощея, но не дёргается, иначе цепь дёрнет за ногу, подумав о побеге пленника.       Золотые ресницы подрагивают. Иван прикрывает глаза и поворачивает голову. Пальцы безошибочно двигаются к участку волос рядом с шеей. Кощей уже знает, что у него там чувствительное место. Он любит, когда когти впиваются туда, царапают и в то же время приятно растирают кожу, а ему это с удовольствием предоставляют. Оба не признаются, к чему они в итоге пришли: Иван безвольный, желающий лишь прикосновений к себе и редких сквозняков, когда в замок случайно может проскользнуть запах чего-нибудь живого — цветка или ели, а Кощей создал себе человека, не дающего ни на что согласия, но и не отказывающего ни в чём. Кощей решает всё за них, пока второму остаётся призрачное существование выбора.       — Ищу то, за чем ты пришёл сюда. Разве ты уже забыл об этом?       Иван тяжело выдыхает то ли от слов, то ли от ловких пальцев. Он садится и поворачивается к Кощею. Теперь полы его халата отодвигаются и открывают вид на похудевшие за эти дни ноги. Кожа на них побледнела, колени заострились.       — Ты врёшь? Просто хочешь сделать мне больнее, да? — его глаза сужаются, превращаясь в грозные щёлки. Он поджимает губы и хмурит брови. Кощей же качает головой.       Они сидят практически зеркально друг другу и теперь даже немного похожие. Кощей уверенно тянет за пояс атласного, расшитого цветами, халата, стягивает его с чуть смуглых плечей и смотрит на представшую перед ним картину. Ах, если бы Иван ещё и не сгорбился в эту секунду…       — Прекрасен. Невероятно прекрасен. Я не могу лгать, находясь рядом с существом такой небесной красоты, — Кощей водит ладонью на шее, спускается вниз, проводит по одной из ключиц и останавливается около сердца. Грудь под его рукой ходит ходуном, а сердце бешено бьётся о рёбра. Мысль о том, что это всё благодаря ему, заставляет участиться и дыхание Кощея. — Ты непременно будешь моим, но это не значит, что ты будешь всё время со мной. У меня есть множество мыслей, которые не пришлись бы тебе по душе. Неужели ты хочешь говорить об этом сейчас?       Иван мотает головой, но открывает рот, думает ещё пару секунд и начинает говорить:       — Ты правда это делаешь?       — Да. Каким бы ужасным тираном я ни был, я всегда выполняю обещания. А я сказал, что найду место, где прячется эта вещица.       Голова Ивана чуть дёргается после этих слов. Они смотрят друг другу в глаза и ничего не говорят, ни один не отводит взгляда. Яркие глаза впервые за долгое время смотрят серьёзно, осознанно, обдумывая что-то. Кощей всем своим существом желает, чтобы он размышлял не о побеге. А если и о побеге… Он не даст ему долго думать.       В помещении прохладно, но обоим кажется, что они в печке. В одной общей печке, готовые заживо сгореть. Иван убивал Кощея своим только нахождением здесь. Он тут слишком долго. Живой, почти здоровый, уже не истерящий. А если бы Кощей тогда не сглупил и отпустил бы его на прогулку, заставив прислугу следить за ним? Может они стали бы любовниками без этой пелены боли и печали, накрывающей их каждый раз при чуть откровенных разговорах?       — Прости меня, — говорит Кощей, пытаясь вызвать хоть немного светлых эмоций на лице Ивана. И говорит он это от чистого сердца, ничуть не лукавя. — Я хочу, чтобы тебе было невероятно хорошо. Лучше всех, но не могу оторваться…       — Почему ты не думаешь о том, чего хочу я? — Иван, на удивление, чуть улыбается, глядя в серые глаза Кощея, который не понимает, откуда взялся такой контраст между словами и действиями. — Может я хочу, чтобы ты как раз и не отрывался от меня, эдакий ты… Ты до ужаса самовлюблённый пёс! Всё думаешь, как же ты вредишь мне, занимаешься самобичеванием, даже не подумав о моём сердце и его чувствах.       — Но ты же хотел уйти…       Иван как-то грустно смеётся, совершенно по-новому, как не смеялся никогда. Но Кощею хватает и небольшого огонька жизни в этих ярких глазах.       — И до сих пор хочу! — Иван всплескивает руками, несмотря на свою наготу и упирает руки в бока. — Но ты же не хочешь меня отпускать. Да и мне не сильно льстит перспектива остаться без тебя!       Ладонь Кощея всё ещё на груди Ивана и чувствует выровнявшийся пульс. Но у него самого сердце не просто пускается в пляс, оно словно горит изнутри, заполняя огнём всё вокруг. Воздухом же, нужным для этого пламени, становятся те искры, вырвавшиеся наружу у Царевича.       Кощей целует его губы, не проронив ни слова. Без речей, без недомолвок, без глупого признания в любви, без полутонов. Ивану тепло настолько, насколько может быть тепло под двумя одеялами. Он не отвечает, не хочет, боится потерять это лёгкое чувство от чужих губ, боится, что если отодвинется или хоть немного дёрнется, то снова станет холодно.       Рука спускается ниже, проходит бок и останавливается на пояснице, сгибая пальцы, царапая. Иван всё же дёргается и выгибается, но ему уже не тепло. Ему жарко. Он пытается разомкнуть челюсти, не получается. Его всего парализовало. По спине водят без нажима, аккуратно, будто боясь, что он ускользнёт, хотя куда ему бежать…       … если бежать уже и не хочется?       Кощей отстраняется, обхватывает лицо Ивана ладонями. Он только сейчас замечает след на бледном лице, тянущийся от глаза до подбородка. Иван наконец выходит из оцепенения и нежно ведёт подушками пальцев по тёмной дорожке. Он не знает, когда точно она появилась. Но в самый первый день её точно не было. Значит, это как-то связано с ним. А Кощей грустно улыбается и тянется за новым поцелуем, но на этот раз ему отвечают.

***

      Чёрт скачет по полу, схватившись за голову.       — Хозяин творит глупости! Он обрекает себя на жуткие муки! — Анку начинает выдирать малочисленные чёрные волоски со своей черепушки. — Он даже не уверен, сработает ли его затея! Что же нам делать?       Хвост Нави обхватывает копытце Анку, и тот с гулким звуком валится на пол.       — Хватит вести себя так! Вот, Дис уже ускакал из-за твоего нытья, — она хмурится и смотрит на дверь, в которой недавно исчез третий чёрт. Она не знает, позвал ли его Кощей или же по собственной воле он ушёл, но ей нужно прямо сейчас разузнать все мысли хозяина, отгоняющего от себя всех.       — Мало ли что он натворит, если останется один… — добавляет она и уходит в другую дверь, оставляя Анку на полу, потирающего живот и бок.       Когда она находит Кощея, он сидит в глубоком кресле, на коленях у него лежит книга древнее, кажется, его самого. Он водит рукой по одной из страниц. Вторая рука держит корону в подвешенном состоянии двумя пальцами. Сплошное белое золото переливается в свете закатных лучей. Тепло и уютно от этих красно-жёлтых тонов, но у Нави внутри всё сжимается.       — Х-хозяин, желаете чего-нибудь?       Он даёт отрицательный ответ, не отводя взгляда от страницы.       — Как думаешь, Ивану понравится мой подарок?       По спине у Нави проходятся мурашки. Кисточка хвоста дрожит.       — О каком подарке Вы говорите?       — О посмертном.