Кощей над златом чахнет

      Одеяло измятым лежало где-то сбоку. Подушка совсем истрепалась. Тут и там из неё торчали кончики перьев, царапающие кожу. Покрывало прилипало к телу и холодило его, что ничуть не помогало. Кощей, скрестив руки на груди, стоял у двери и покачивал головой. Волосы он перетянул красной лентой, которая от сквозняка покачивалась из стороны в сторону. Данко всячески пытался согреться, сжавшись в клубочек. Его спина подрагивала от озноба, а зубы стучали. Кощей шагнул вперёд и тут же остановился. Он только сейчас заметил, что чаша рядом с постелью была пуста. Значит, мальчик всё выпил, несмотря на отвратительный вкус зелья. Раньше несколько капель в день ему хватало, но сейчас Кощей решил увеличить дозу из-за начавшейся внезапно болезни.       Данко рос. С каждым днём он становился всё выше, всё краше. Кожа была всё ещё смуглой и невероятно тёплой, что всячески противоречило неписанным законам этого мира. Сердце в молодой груди билось само. Без приказа, как это у Кощея и Ясны. Он нуждается в воде и еде. Но всё это — иллюзия, создаваемая Кощеем. Несколько лет тому назад они уже решили, что попробуют вырастить Данко в юношу или же в мужчину.       Необыкновенно простое зелье, оживляющее на сутки обычного человека, помогало в этом. Но из-за него же Данко — обычный ребёнок. В отличие от него, он не умеет колдовать, не умеет зачаровывать и готовить правильные зелья. Ах, если бы он только умел это делать… Кощей многое бы отдал ради нескольких дней в теле живого человека, он пытался сделать это с собой, но ничего не работало. Только он становился обычным человеком, как вся магия напитка тут же испарялась. Ясна же могла только создавать иллюзии.       Кощей сделал ещё пару шагов и присел на край постели. Данко тут же повернулся к нему. Лицо у него было землисто-серое, глаза и нос распухли.       — Хочешь выйти? Снаружи теплее. Воздух свежий. Тебе полезно будет, — Кощей чуть улыбнулся и протянул руку к мальчику. Тот в ответ схватил его ладонь и крепко сжал. Его кожа будто была раскалена.       — Нет. Я хочу с тобой побыть.       На нежных щеках в последние стали появляться странные борозды. Их объяснить никто не мог. Они были холоднее кожи, ровнее, прочнее. Кощей смотрел на них и поглаживал большим пальцем тыльную сторону ладони Данко. Его дыхание снова сбилось, а губы задвигались, беззвучно говоря о чём-то.       Кощея больше не держали. Рука ослабла, выпустила из своего плена. Он привстал и потянулся за одеялом. Пока мальчик в горячке, его можно насильно укрыть. Он полностью завернул Данко в одеяло и пару раз проверил, чтобы кроме головы ничего больше не виднелось. Горячие пальцы схватили его за запястье, стоило ему на секунду отвернуться. Кощей уже подумал, что он попросит раскрыть его.       — Полежи со мной, — Данко помедлил и в несколько раз тише произнёс одно единственное слово, от которого в груди у Кощея родилось что-то абсолютно новое, пушистое и тёплое. Он почувствовал сразу многое: уют, тепло, нежность, волнение. Любовь. Ему показалось, что так и должно быть, что так правильно. — Папа.       Кощей не плакал в тот момент. Он даже ничего не произнёс. Просто лёг рядом и прижал к себе, утыкаясь в кудрявые влажные волосы. Внутри прекрасно, восхитительно и от этого как-то страшно. А в голове одни вопросы. Но главный только один. Как же всё так сложилось?       Он умирал много лет назад. Долго и мучительно, постепенно задыхаясь и коченея. Он попал в этот странный мир и многие года был один, думая, что это его личный ад. Потом появилась Ясна, затем приходило несколько живых людей, которых он отправлял жить дальше или убивал. А теперь появился Данко. Кощей помнит его круглые щёки с нежным пушком, его боязливый взгляд и скромные просьбы рассказать что-то на ночь. Только сейчас Кощей действительно понял, чем пропитаны все эти воспоминания. Любовью.       Кощей переплёл свои пальцы с его, несильно сжал и потянул к себе. Его рука чуть дрожала, как и весь он. Его губы поочерёдно прикоснулись к каждой костяшке, выпирающей из-под смуглой кожи. Затем он прижал его ладонь к своему лбу и впервые за долгое время решил уснуть. Почему-то ему казалось, что именно сейчас кошмары покинут его навсегда.

***

      Через час, а может и через два — Кощей потерял счёт времени — Данко вздрогнул и проснулся. Его голова полностью показалась из-под одеяла. Волосы растрёпанные, а взгляд мутный. Он моргнул несколько раз и уставился на серые глаза напротив.       — Тебе стало лучше? — тихо спросил Кощей и погладил его по голове. Данко лишь кивнул и прикрыл глаза. Ему вдруг захотелось спросить то, что спрашивать было страшно. Он боялся, что этот вопрос может разозлить или же опечалить. Но сейчас, больной и лежащий беззащитно под боком у самого близкого человека, он решил, что пришло время для этого вопроса. Язык скользнул по губам прежде, чем он заговорил.       — Вы же умерли? Как и я. Как вы умерли?       Повисла тишина. Только тяжёлое дыхание Данко слышалось в помещении. Кощей словно перестал жить. Он не дышал, не моргал, смотрел в причудливые глаза мальчика каким-то странным взглядом. В конце концов он перевернулся на спину и подтянул его к себе.       — Умерли. Ясну убили, я… — он замолчал на пару секунд, — сам себя убил.       — Почему? — только и спросил Данко, поудобнее устраиваясь на плече у него.       — Она была дочкой одного барина, — начал Кощей, прекрасно понимая, что лишь оттягивает время признания в собственных слабостях. — Она очень сильно полюбила одного простого парня. Всё ей в нём нравилось: и голос, и мысли, и движения в танце. Не помню его имени. Но это и не важно. Он полюбил её в ответ. Они хотели уйти вместе, зажить спокойно, но отец Ясны решил, что ей пора стать женой для одного его друга. Сколько бы она не пыталась его отговорить, ничего не получалось. Её жених не был очень стар или некрасив. Он был очень ревнивым. Любовь Ясны к простому юноше не скрылась от него, как и ребёнок от этого парня, которого она уже несколько месяцев носила под сердцем. Разозлившись он задушил её, прислуге приказал выкинуть её тело в реку, а отцу её сказал, что она умерла от какой-то болезни, резко подкосившей её здоровье. История простая, но оттого и печальная. — Он остановился и посмотрел на Данко. На его глазах блестели слёзы. — Мальчик мой, слезами ничего не исправить. Тем более ты видишь, что она сейчас с нами. Ей хорошо.       — А я в-всегда видел у неё на шее следы белые, — заикаясь сказал Данко и вытер глаза. — Думал, что м-мне просто кажется.       — Не кажется, — он погладил его по шее и уставился в потолок. — А моя история ещё проще. Я был сыном одного важного человека в деревне. Мой отец был… священником. Добрым, неимоверно чистым человеком. Он принял сан после смерти моей матери. Она умерла, пока рожала мою сестру. Девочки через несколько дней тоже не стало. Я был тогда ещё совсем мал, чтобы горевать. Отец говорил, что у меня мамины глаза, но я почему-то не верил. У него глаза были зелёные, волосы русые, на щеках всегда было множество веснушек. Многие не верили, что я его сын. Я всегда был бледным мальчиком с тёмными волосами. Всегда прятался за полу его одежды. Прихожане всегда крестились, видя меня, думали, что я чёрт, хотя я никогда не снимал крестика и молился с ними каждый раз.       — Ты же не стал священником? — неожиданно спросил Данко.       — Нет. Я всегда знал, что не пойду по его стопам. Тем более с самого детства я приглядывал за кладбищем, которое было около церквушки. Убирался, молился, если кто-то просил. Однажды мне дали немного денег за мою молитву. Тогда я их не хотел принимать. Открещивался, но позже начал принимать монеты с радостью. Отец узнал об этом и сказал, что это грех. Я пытался избавиться от жажды денег, но ничего не мог с собой поделать. Однажды мужик из соседней деревни ограбил меня. Я был настолько зол, что пробрался ночью к нему, забрал все свои деньги… Я хотел уйти спокойно. Больше ничего не делать. Но мне стало страшно. Я думал, что он может снова отнять мои деньги силой. Я нашёл у него какой-то кузнецкий инструмент, — Кощей замолчал, поджав губы. Его глаза забегали по потолку и стенам. Он пытался скрыться от этой правды, хоть и понимал, что уже поздно отступать.       — Ты убил его?       — Да. И я не смог этого вынести. Я понял, что совершил. Это было ужасно. Деньги развратили меня за короткое время. Я испугался самого себя и решил, что не смогу больше говорить с отцом, стоять в церкви и молиться. Я снял крест с шеи, повесил его на крючок в доме убитого и пошёл к обрыву.       — Вот почему ты не любишь прыгать с нами, — прошептал Данко и чуть отстранился, чтобы заглянуть в глаза Кощею. Тому от рассказа явно стало плохо. Его обычная бледность теперь могла показаться здоровым оттенком. Кожа стала белой, губы посинели и задрожали. Он будто заново переживал тот момент.       — Но я умел плавать. Поэтому утонуть не получилось. Я стал ждать. Вода тогда была холодная, убивала она медленно. Только после судороги я начал тонуть. Всё тело свело от холода, хотелось спать. А я не стал сопротивляться, — он повернулся к Данко и поцеловал того в лоб. — Понимаешь, этот замок и сундуки с золотом — вечное напоминание о том, что я слаб и грешен.       Данко скинул с себя его руку и сел. Кощей сложил обе руки на животе и уставился в потолок пустым взглядом.       — Хочешь что-нибудь сказать об этом?       — Да, — Данко слабо улыбнулся, — возможно, ты грешен. Но ты не слабый. Мой отец не слабый.