Кощей над златом чахнет

      — Что? — переспрашивает Иван, медленно и верно теряющий свою уверенность. Почва из-под ног уходит неспеша, понемногу, давая понять, как же сильно он оступился в своём желании что-то знать. Он всё ещё хочет знать всё, на его лице маска серьёзности. В светлых глазах совсем немного растерянности, лишь маленькие проблески, но именно за них цепляется Кощей своими острыми когтями. Как рыбак в свои сети рыбу ловит, так и он смотрит прямо в глаза юноши, скрипя зубами от злости, и позволяет нерешительности и страху накапливаться. Он выше, поэтому почти нависает над ним, подавляя и угнетая. Как бы он ни старался казаться сильным и умелым, без своего меча Иван не стоит и ломаного гроша, а оружие прибавит лишь пару золотых монет, не более. У него нет ни единого шанса противостоять, однако он отчаянно пытается, словно щенок, доказывающий суке своё значение. Отмахнуть бы его лапой и послушать тихий скулёж, а не тявканье.       Кощей в своей жизни может делать всё, кроме двух вещей. Он не может долго находиться в мире людей, нужны перерывы, иначе к горлу подступает комок, а изо рта льётся застоявшаяся вода вперемешку с илистой почвой. Тело хочет жить, но не может, из раза в раз переживая причину смерти. Жить с подобной кашей во рту невозможно. Клокотание воды в груди раздражает едва ли сильнее. Проткни ему стрелой между рёбрами кожу, и потечёт отвратный суп из разложившихся органов и старой речной воды. Пальцы сводит мелкая судорога, ноги передвигаются с трудом. И Кощей не умеет любить. Он влюбляется на раз-два, его чувства не гаснут и не потухают, просто вечно что-то мешает. Например, желание второго знать чуть больше положенного, просьбы куда-то выбраться или же его упрекание. Он не терпит такого. Кощею нужна безоговорочная пассия, глупая и, возможно, недалёкая, но любящая всем сердцем. Он же так мало просит. Ему бы только нежных поцелуев и искрящих улыбок, совместного чтения книг и тёплых вечеров около огня с любым угощением в руке, что пожелает любимый человек.       Иван видит, как рука с длинными узловатыми пальцами приближается к его лицу, но не может даже пальцем пошевелить. Словно руки и ноги невидимыми цепями приковали к воздуху. Дышать неимоверно сложно, потому что в паре сантиметров лицо Кощея, на котором не читается ничего, кроме всепоглощающего отвращения.       — Открой рот, — командует он тихо, но Иван ничего не делает. Только смотрит в глаза, в которых отсчитывается время. Неприязнь на лице сменяется гневом. Губы плотно сжимаются, а ноздри прямого красивого почти точёного носа раздуваются. Он глубоко дышит, уже схватив его за подбородок и дёрнув на себя. — Я могу откусить тебе губы и вырвать зубы, чтобы ты так не утруждался, — выпаливает Кощей, впиваясь когтями в нежную кожу на лице.       Не помня себя от страха, Иван медленно размыкает губы, но выражение ненависти на лице Кощея не меняется.       — Вот так… — он тут же проталкивает большой палец в рот юноши и давит на основание языка. Иван давится и хочет откашляться, но ему не дают. Светлые лучистые глаза слезятся и почти умоляют прекратить пытку для тела и сердца, нервно бьющегося о клетку рёбер. — Молодец, псинка.       Псинка. Слово эхом раздаётся в голове у Ивана, и он пытается вырваться сильнее, отчего получает слишком крепкую хватку на талии. Палец медленно водит около глотки. Он кашляет и напрягает горло. Всё лицо краснеет и покрывается нездоровыми на вид пятнами.       — Ну же. Успокойся, — шепчет он, надевая слащавую маску на лицо. Иван не знает, тошнит его от этого или от назойливых движений во рту. — Ты ведь породистая борзая. За тебя дадут много денег на любом рынке. Можно будет даже сторговаться.       Руку почти достают изо рта. Можно наконец вдохнуть полной грудью, чтобы в следующую секунду откашляться, но тут же язык хватают двумя когтями, почти протыкая насквозь. Из груди рвётся крик, заглушаемый самими стенами, молчаливо наблюдающими за развернувшейся сценой.       — Но твой поганый характер походит на повадки не ощенившейся в этом году и оттого злой суки, питающейся помоями из царского дворца, — Кощей давит сильнее. Иван впервые слышит звук плоти, которую протыкают сразу с двух сторон. — И дрянная пасть. Не легче ли лишить тебя возможности так дичиться на своего хозяина? Ему не нужна такая громкая, пусть и приятная глазу шавка.       Иван вырывается, бьёт ладонями по груди Кощея, ставшей вдруг безжизненной, твёрдой, холодной. Она больше не вздымается от вдохов и выдохов. «Он перестал дышать», — с ужасом замечает Иван и думает, что всё уже закончено. По его подбородку течёт слюна, к которой примешалась кровь из раненного языка. Кощей тянет за него, а царевич не может сделать ничего. Только подаётся вперёд вслед за рукой. Пальцы исчезают так же неожиданно, как и впились в него, но теперь его крепко держат за горло и внимательно смотрят на высунутый кровоточащий язык.       — В следующий раз я вырву его с корнем.       Кощей наклоняется ещё ближе и лижет. Его шершавый и холодный язык больно приминает рану. Начинает жечь сильнее. Иван поднимает на него красные злые глаза, но получает в ответ только презрительную усмешку.