Кощей над златом чахнет

      Данко вытирает с губ и подбородка Ивана кровь, смешавшуюся с густой слюной. Платок уже плохо впитывает в себя жидкость, которая всё капает и капает изо рта юноши. Он старается вытереть её, убрать руками, но только размазывает по лицу, ничуть не помогая ни себе, ни тому, кто так неожиданно пригрел его на своей груди. Змей… Змея, решившая помочь ему. Данко откидывает тряпку в сторону, и она, на секунду скрывшись в ярко-голубом пламени, исчезает. Иван хочет сказать что-то, но боль пронзает язык, горло, а затем и душу. Словно ему не язык пытались вырвать, а сердце, кровоточащее не меньше. На глаза наворачиваются слёзы, а он даже не хочет их скрывать. Они катятся по щекам, смешиваются с кровью и слюной на щеках. Иван плачет с каждой секундой всё громче: он жалок, невероятно жалок, любые его действия приводят к чему-то ужасному.       Будто прочитав его мысли, Данко кривит рот и смотрит на него с презрением, но берёт за лицо нежно и совсем бережно. От этого прикосновения Ивану становится ещё хуже. Он вспоминает нежные руки матери, успокаивающие его в детстве. Так же. Точно так же. Данко продолжает смотреть на него уже без этого гадкого чувства, чуть прищурившись. Голубые глаза, ставшие совсем красными от слёз, нервно бегают по лицу Данко. Иван не может знать точно, чего именно от него хотят, поэтому должен быть готов ко всему. Змей еле слышно шипит, укоряет самого себя за то, что хочет сделать, и нежно проводит пальцами по губам Ивана. Он не уверен, что хочет это делать, он не уверен, что Кощей не убьёт его после этого. Но он продолжает медленно приближаться к его лицу, словно к пташке, которая может вспорхнуть. Или же клюнуть в кончик носа. Плоский язык облизывает чешуйки у самого рта, совсем по-человечески, но в этом жесте нет ничего, что вкладывают в подобное живые существа. Язык улавливает вкус добычи, вкус жизни, а рот наполняется ядом.       Иван дрожит всем телом. Слёз уже нет, потому что страх перевешивает абсолютно все эмоции и чувства. Глаза Данко совершенно чёрные — на синие волны в них ни намёка. Но Иван почему-то точно уверен, что тот загипнотизированно смотрит на него, на его губы в крови, подбородок. Подвластный инстинктам, он кладёт свои руки поверх рук Данко, однако тот даже не дёргается. В нос Ивана ударил резкий и неприятный запах чего-то едкого и жгучего. Даже чистый самогон у лица пах не так отвратно. Царевич не успевает вскрикнуть, когда Данко начинает грызть его. Лишь через секунду он понимает, что это не так, но уже в горле всё жжётся от боли и ужасного чувства, будто он вот-вот сгорит изнутри. Холодный язык гладит рану со всех сторон, тычется в неё саму и вызывает, на удивление, куда больше приятных ощущений, нежели язык Кощея. Данко отстраняется лишь на секунду, только чтобы прижаться губами к подбородку, вылизать, облизать со всех сторон, забрав как можно высохшей крови себе. Иван цепляется за его рубашку, слышится треск ткани. Он чувствует, как рука рвёт на нём что-то в ответ. Почти у самого уха слышится тихое и нежное: «Живой!»       Данко шепчет, как безумец, и улыбается так, как улыбаются блаженные.

«Живой! Живой и тёплый!»

      Яд с его губ капает на кожу Ивана, но не убивает, а излечивает. Кожа становится гладкой, бледной. Глотка, которую жгло, пульсирует, хоть боли уже и нет. Язык же… Иван несмело прижимает его в нёбу — раны нет.       Иван смотрит в потолок и не знает, что же делать. Все эти дни разом наваливаются на него, осознание за считанные секунды сжимает его в тиски, не позволяя дышать, а вот Данко, прижавшийся к нему грудью, тяжело дышит и, кажется, хочет сказать ещё что-то, но случайно касается ожерелья на шее Ивана и кричит так, как не кричал ни один заключённый, которого вели на виселицу. А таких Иван видел много. Змей отскакивает от него, валится на пол и держится за обожжённую руку. Дым от ожога быстро наполняет комнату, куда он привёл юношу, найденного в одном из коридоров после исчезновения Кощея, клубится и становится всё плотнее, но у него нет ни запаха, ни того ужасного чувства, когда начинаешь задыхаться. Иван глубоко вдыхает, ничего не чувствуя, а потом хватается за ожерелье. Он пытается снять его, сдёрнуть, снять через голову. Камни же удавкой сжимаются на горле, впиваются в него и вот теперь дышать действительно нечем.       Данко лежит на полу и извивается от боли в руке, Иван беспомощно обдирает ногти о драгоценные камни, задыхаясь всё сильнее и сильнее. Кощей появляется из самого тумана и безразлично смотрит на обоих. Ему не хочется спасать ни того, ни другого, но узнай Ясна, что их сын погиб от его рук, то этих рук ему больше никогда не видать.       Он подходит к Ивану и легко касается ожерелья. Оно тут же принимает своё первоначальное состояние, а юноша падает на пол не в силах больше сражаться с обмороком. Дым понемногу отступает, а рана на руке Данко затягивается. Он смотрит на Кощея злобно и почти с ненавистью.       — Он будет мёртв! — кричит Данко, срывая голос. — Он умрёт от твоих рук! — он хочет подняться на ноги, но сил нет держать глаза открытыми, что уж там про стоять. Все силы ушли в этот крик и тихое, совершенно спокойное и безмятежное. — Отец…       Змей закрывает глаза, откидывая голову назад и проваливаясь в глубокий сон. Кощей оглядывает обоих, лежащих на холодном каменном полу, и, сдёрнув с себя плащ, накрывает одного из них.