Trust me

Хромированная острая стрелка неумолимо приближалась к 12, а сами часы тихо тикали в прокуренном салоне внедорожника. Зрелище за окном было не для слабонервных, поэтому в основном вся команда кроме капрала и водителя смотрела в пол. Казалось, город просто на время замер, словно устал от жильцов и решил взять отдых. Брошенные авто различной стоимости, а кое-где скорее всего и их владельцы. Некоторые ходячие, а некоторые с выпущенными кишками наружу и стеклянными глазами, валяющиеся размазанными на темно-сером асфальте пропитанном багровой кровью. Даже в воздухе стоял металлический аромат, настолько осязаемый что, что можно было высунуть язык и попробовать на вкус. Тишина же в свою очередь давила на виски, густой патокой заливалась в уши и действовала на нервы каждому. Но никто не осмеливался и слова произнести. Как-будто проходил траур по старому месту. Не хватало лишь похоронного марша, звучащего со старого граммофона. Тихие потрескивания, поблекшие фотографии и кресло-качалка около окна. На ум сразу приходят фильмы прошлого века. Петра очень любила смотреть их вместе со своей бабушкой. Также как и любила её маленькую уютную квартиру на окраине города, детскую площадку во дворике и соседских близняшек у которых всегда были очень вкусные леденцы. Свежеиспеченное печенье с апельсиновыми корками по воскресеньям и потрепанный плюшевый заяц, весь вид которого отдавал той эпохой. Кажется — игрушка да и только. А Рал видела умного старика с огромными зелеными глазищами. Пальцы всегда были согнуты, словно в лапках он прятал что-то весьма ценное и не хотел отдавать. Клетчатая рубашка насквозь пропахла табаком, в некоторых местах была зашита по сто раз, а кое-где даже находились заплатки. Иногда он рассказывал истории о безумных путешествиях за огромную стену, которая «сдерживала» человечество, о лазурном море с невообразимой красоты русалками и дельфинах, что играли с детьми и катали их на своих гладких спинах перед тем, как солнце сядет за такой близкий горизонт, до которого можно было дотронуться рукой. В ответ на шутки маленькой Петры заяц смеялся хриплым и раскатистым смехом, а после так забавно шевелил небольшими усиками и покуривал шоколадную трубку. Девочка очень хотела её попробовать, но заяц, по кличке Мистер Свинг, говорил, что та слишком маленькая для этого и лишь когда она достигнет определенного возраста, то он подарит ей её в огромной красной коробке вместе с билетом за каменные стены. Петра стремилась вырасти, очарованная сказками старого друга и не замечала, как со временем его изумрудные глаза все больше бледнели, пока совсем не стали грязно-серого цвета. Билет за стены уже не был таким желанным. На смену ему пришли сумки, одежда и косметика. Свинг все чаще коротал дни на подоконнике, откуда мог наблюдать за выросшими близнецами, которые все чаще ссорились и дрались. Неугомонные мальчишки с палками бегали по двору, пока на смену палок не пришли телефоны и те не перестали вообще появляться на улице. Ранее светло-бежевая шерсть зайца превратилась в местами заляпанную грязную шкуру. — Почему мистер Свинг больше не смеется? — девушка красит розовые ногти флюоресцентным лаком. Огненные локоны спадают на лицо, лезут в глаза и их приходится постоянно отбрасывать назад. За плитой хлопочет бабушка готовя становящееся комом в горле печенье. Невыносимый запах апельсина, от которого хочется опустошить желудок, словно въелся в бетонные стены здания. Янтарные глаза смотрят в отражение немного покошенного в сторону и местами испачканного мукой зеркала. Тонкая рука сама тянется к гладкой поверхности и прижимает ладошку, словно дает пять воображаемому другу. Кажется, что все то же. Кухня та же, бабушка у плиты та же, даже пластинка на граммофоне та же. Но разум не покидает мысль, что все кардинально изменилось. Улыбку на старушечьем лице можно наблюдать все реже, как впрочем и на том, что постоянно смотрит в зеркало. Печенье становится суховатым и слишком пресным, хотя говорят, что с годами навыки только улучшаются. А заяц давно валяется за креслом и больше не издает ни звука. Со стороны плиты слышится сиплый вздох, а чужие костлявые руки в отражении еле заметно подрагивают. Чугунная сковорода падает на пол с жутким грохотом. Старушка даже бровью не ведет, лишь возвращается к столику, где продолжает месить остатки теста, закидывая в них горсть корок, которые в лучах закатного солнца становятся ярко-красными. Пластинка в граммофоне заканчивается, а маленький черно-белый телевизор противно шипит и резко экран его потухает, становится насыщенным черным. Время словно замедляется и становится видно каждую пылинку падающую на столик. Деревья за окном перестают колыхаться, а детский смех, доносящийся с площадки на улице, внезапно умолкает. — Боюсь, дорогая, что он немного вырос вместе с тобой, — седая редкая челка спадает на усеянный морщинами лоб, на глаза словно наваливается куча воспоминаний и они сереют, становятся потухшими, а после покрытыми белесой пленкой. Как и этот асфальт в городе, как и эта взрослая жизнь напрочь лишенная красок. Чертов заяц все время обманывал. Юношество не столь прекрасно, как он рассказывал, а жизнь становится далеко не беззаботной и радужной. Ноздри бабушки расширяются и она делает последний сиплый вдох, водит головой, словно принюхиваясь к чему-то. Пальцы неестественно выгибаются и скребут по столешнице. Изо рта доносятся чавкающие звуки и некий странный хруст. Пара безуспешных попыток вдохнуть воздух в склеенные легкие не приносит положительных результатов.  — Мистеру Свингу нужно было уйти и он хотел взять тебя с собой. Но я… — еле сипит старуха и заходится продолжительным кашлем. На доске, где недавно было тесто и мука, оказались обгрызенные конечности, с желтого фартука стекала вязкая жидкость, — пообещала, что сама отведу тебя к нему! Он так давно ждет тебя и уже соскучился по твоим детским шуткам. Все тот же хриплый и раскатистый смех разносится по некогда уютной, а сейчас обшарпанной и местами разрушенной кухне. Покосившиеся полки, обветшалые оконные рамы с разбитыми стеклами и свистящий чайник так и норовящий взорваться. Крышка подлетает, а пар становится обжигающе горячим и заполняет все пространство вокруг. Рал отворачивается в сторону комнаты, так как зеркало стремительно запотевает. На поверхности лишь остается отпечаток ладони, наливающийся красным, а в нем отражается все та же кухня, остывшее печенье на столе. Девушка медленно встает, а затекшие ноги начинает колоть тысячей иголок, отчего та стремительно падает на пол, разбивая коленки, и поднимает взор испуганных янтарей. Мутные глаза прямо перед лицом и клацанье зубов в сантиметре от носа… — Петра! Петра! — словно сквозь вату доносится взволнованный голос Бозарда и ощущение сильной тряски. Чужие руки на плечах не останавливаются даже после недовольного бурчания со стороны. Рыжая резко подскакивает на месте и краем глаза улавливает в зеркале холодный взгляд грозовых глаз из-под нестриженной челки смолянистых волос, — ты тяжело дышала. Буквально сипела. Может стоит выйти из машины? Она наконец-то медленно обращает внимание на горе-доктора и в последний раз тяжело вздыхает. Наступает понимание того, что все ранее было всего то плохим сном и приходит ощущение ничем не лучшей реальности. Выбирай Петра между сном и тем, что она видела за последний год в этом мире, то её выбор был бы более чем очевиден. Она слишком сильно привязывалась к людям, даже к тем, с кем была знакома от силы пару часов. Даже к тем, судьба кого была предрешена в тот момент, когда их взгляды успевали пересечься. Все, что оставалось этому лучику тепла — загнанно трепетаться под некогда настоящей, а теперь ставшей маской, улыбкой, которая помогала остальным не пасть духом. Большинство верящих ей людей она видела в последний раз. Старалась стать для них отдушиной в этом мире, уверить, что все будет хорошо и с очередной операции они вернутся хотя бы живыми. Самой верить в то, что когда-нибудь противоядие найдется и она сможет вновь вернуться к своей семье. А пока что паника была ни к чему. И только взгляд некогда искрящихся теплом янтарных глаз, а теперь выжженных до тла словно пустыня Сахара, успокаивал смертников. По ночам из угла, отведенного Петре, слышались тихие всхлипы, а сквозь сон иногда даже крики. Я не хотела. Простите меня. На руках красовались легкие следы от зубов, а костяшки иногда были сбиты в кровь. Этой девушке приходилось каждый день проходить через весь этот ад в одиночку. Намного легче было сдохнуть и пополнить ряды живых мертвецов, чем все это. И разведчики, так себя называли оставшиеся в живых, стояли в стороне, давясь пониманием того, что ей ничем не помочь. Горечь укутывала сердце от осознания этого. Несмотря на её пол, в команде Петру всегда уважали, наверное даже так, как уважали капрала. — Глупость сморозил, — беззлобно произносит та, пока сердцебиение медленно приходит в норму. Она смотрит в глаза своему товарищу и натягивает немного виноватую улыбку на лицо, — просто кошмар приснился и ничего более. Со всеми бывает. Девушка заметила, как серый пейзаж города сменился темно-зеленым. В салоне запахло хвоей, которая перебивала запах табачного дыма. Легким стало намного легче дышать. Да и запаха крови повсюду, который норовил залезть под кожу, тоже не было. Судя по всему они уже довольно долго едут по лесу, хотя по расчетам дорога не должна была занять более получаса. И снова это дурацкое ощущение дежавю. Детские поездки в лес с школьной учительницей и товарищами, пикник с родителями и игры в прятки на даче. Не в силах больше смотреть в окно, Петра отвернулась и уставилась на стертые колени штанов-хаки. По правую руку сидел Гюнтер и то и дело стучал по прибору ладонями и ругался матом. Отсутствие пальца ни в чем не мешало ему умело управляться с любыми техническими приборами. Как говорил сам парень, дружба с техникой у него от рождения и никакие курсы молодых хакеров он не посещал. Желтый ноутбук, крышка которого была щедро украшена различными наклейками начиная от Микки Мауса и заканчивая редкостной коллекцией порнушки, упорно не хотел включаться и лишь противно попискивал. — Может проблема с батареей? — Бозард кивнул на прибор, выдвигая не самую умную теорию. Его предположение осталось без ответа, так как кто-то понимал, что дело не в этом, а кому-то и вовсе было все равно. Идея блеснуть разумом перед единственным женским участником команды с крахом провалилась и тот стыдливо уткнулся в носки поношенных берц. Лес никак не хотел заканчиваться и казалось, будто он простирается на сотни километров вперед. В итоге Оруо, у которого черт знает каким боком исправно работали биологические часы, решил, что хорошей идеей будет немного отоспаться. Петра же больше не рискнула засыпать. Один крик во сне — и можно хорониться в машине, окруженной ордой зомби. К слову о зомби, их уже довольно давно не было видно и вся команда очень надеялась, что они не окажутся возле коттеджа пуленепробиваемой стеной. Ноутбук так и не включился и Гюнтер, психанув и в последний раз выругавшись, бросил его в сумку под ногами. Непонятно какими усилиями Эрд все еще пребывал в бодром расположении духа глядя на сложившуюся ситуацию. Он не спал практически вторые сутки, но машину вел так, словно только что выехал в дневной рейс в парк аттракционов. Мысль того, что возможно они будут обживаться в двухэтажном коттедже, не могла не радовать. Это не полузаброшенные бараки и не недостроенные здания, от стен которых веяло смертным холодом. Можно было нормально выспаться на мягкой постели, вспомнить жизнь, которая была до всего этого кошмара. Петра бы готовила наивкуснейшие блинчики с кленовым сиропом, а Оруо сидел бы около камина и слушал, как шутят Эрд с Гюнтером и даже капрал бы нашел себе занятие по душе. Кто знает, возможно извечно хмурая глыба льда бы растаяла под влиянием домашней выпечки и дружеской атмосферы. Кажется, что даже в машине внезапно стало как-то уютнее. Все предавались своим мечтаниям и в глубине души надеялись на то, что жизнь наладится. Что даже во время конца света можно зажить нормально. Безусловно не так как раньше, но хотя бы не в постоянных бегах и с полноценной крышей над головой. Они просто хотели быть свободными от этих коробок города и мразей, обитающих в каждом темном закоулке. И если это было невозможно осуществить, то оставалось лишь мечтать. Вскоре взору Эрда представилась шоколадная черепица, которую остальным было трудно рассмотреть. Не зря он водит машину и выходит на большинство ночных вылазок. Парень негромко сообщил об этом остальным и припарковался поодаль от здания. Никто не знал как много могло прибыть сюда трупов и поджидать их у самых ворот. Капрал взглядом указал на Петру и Оруо и кивнул в сторону коттеджа. Эрд и Гюнтер остались следить за немногочисленными пожитками. Поправив автомат и проверив наличие ножа и пистолета, Ривай двинулся вперед бесшумно ступая по наиболее чистой части тропинки. Один хруст — и им конец. Остальные шли чуть позади и оглядывались по сторонам. Оплошность сейчас приравнивалась к смерти. Коттедж начал приобретать очертания и четче вырисовываться в ночной мгле. Двухэтажное здание, обнесенное двухметровым забором, покоилось посреди большой лужайки. Открытая местность радовала, легче было заметить приближение зомби и убрать их до того, как они подберутся вплотную или приведут за собой еще кого-то. Ступая на лужайку, девушка облегченно выдохнула, как вдруг позади резко хрустнула ветка и сердце упало в пятки, а дыхание прекратилось, перекрывая доступ к кислороду. Оруо шумно сглотнул и перевел взгляд вниз на небольшой сук, который валялся посреди песка, после чего также медленно поднял его и столкнулся с ледяными глазами капрала. Он смотрел так, словно тот — ничтожное животное, которое нужно просто прибить. Десять секунд напряженного молчания в воздухе длились вечность. Ноги и руки от страха свело и начало покалывать, легкие щипало от недостатка воздуха. В метрах десяти из-за угла забора показалась фигура, которая стремительно, насколько это было возможно с учетом отсутствия одной ноги, приближалась. В левой неестественно скрюченной руке было нечто, похожее на топор, и даже при таком расстоянии слышались нечеловеческие звуки, доносящиеся из его пасти. Единственное, что могло сейчас радовать — отсутствие потенциальной угрозы в виде еще пары-другой зомби. Но рисковать и стрелять из автомата, к тому же на незнакомой местности, было категорически запрещено одним жестом капрала. На любой звук могли сбежаться остальные, а это повлекло бы серьезные проблемы. Сначала медленно, а после, срываясь на максимально бесшумный бег, разведчики побежали вдоль забора. Как и предполагалось, ворота были закрыты, но расстояние между ними и мертвецом значительно сократилось. На верхушках каменного забора не было пик, что позволило Оруо проворно подтянуться и забраться на него, при этом оглядывая внутреннюю часть двора, а после подавая руку Петре. Раздается треск рации, а после слышится голос взволнованного Гюнтера, который мог наблюдать за тем, как они сорвались и убежали, уходя из поля зрения. — Блять, — все, что успевает прошептать капрал, замечая, как со стороны другого поворота на него надвигается еще троица мертвяков. Резко вынимая нож из высокого берца на ноге и игнорируя поданную Оруо руку, тот отбегает от забора в сторону, противоположную машине и напоследок, настолько громко насколько позволяет ситуация, говорит: — Не сдохните без меня.