День за днем

      На щеке у Эвана — смазанное желтое пятно от гуаши. Он рассеянно растирает его кулаком, пачкая еще и костяшки, на которых уже были зеленые следы. Парень не обращает на это ровно никакого внимания, продолжая опускать кисть поочередно в баночки с краской и пластиковый стаканчик с уже мутно-грязной водой. Лицо меняло выражение, стоило только поднести кончик кисточки к уже частично разрисованному листу, а кончик языка показывался между губ. Парень то хмурил брови, сводя их на переносице, то растягивал губы в солнечной счастливой улыбке, то грустно шмыгал носом, позволяя одиноким слезам скатиться по лицу. Смятение, счастье, злость, раздражение, печаль… Как разноцветные блики калейдоскопа, эмоции танцевали в Эване, отражаясь во всем ярком спектре на бумаге. Точка, штрих, мазок. То резко и быстро, то медленно и лениво. Никакого карандаша и серых линий, только гуашь с ее выразительными глубокими цветами. Эван боится серости, которая периодически захватывает его и уводит в лабиринт собственного разума, в котором царит хаос, страх и боль. Поэтому простой карандаш лежит одиноко в стороне, вместе с грудой своих собратьев, отличающихся насыщенностью цвета и общей длинной, а перед парнем раскрыты с десяток разных баночек с цветной гущей.       Исаак застал Эвана в глубокой задумчивости, когда он покусывал деревянный кончик кисти, решая, чем ему продолжать. Синее пятно украшало переносицу, красные разводы каким-то образом были на шее и открытых ключицах, а подушечки пальцев, держащие у самого основания, были расписаны всем калейдоскопом. Исаак сдержал смешок, боясь спугнуть момент прекрасного уединения и раскрытия одинокой души, которая познавала спокойствие. В этом было определенно что-то прекрасное, но неземное, пришедшее из сна или мечты. Если бы Исаак был бы так же погружен в веру, как мать, то сказал бы, что Эван похож на сошедшего с иконы ангела. Он всегда вызывал подобное боготворение и восхищение в душе потерянного парнишки, который нашел свое призвание и смысл в больном юноше. Странная они все-таки парочка.       Все же смешок вырвался, и Эван повернул голову на звук, с улыбкой встречая своего возлюбленного. - Привет, - улыбнулся он, отчего солнечное пятно на щеке ближе к глазу, и оно заряжало своим блеском. - Привет, - смущенно опустил глаза Исаак. – Извини, что отвлек. - О, нет, все в порядке, - отмахнулся Эван, не снимая с лица улыбки. – Мне кажется, я закончил. Посмотри.       Парень несмело приблизился к листу, стараясь не сбить стоящие вокруг стаканчики и кружки. Исаак заинтересованно заглянул в рисунок – буйство красок и цветов, которые в причудливой форме вырисовывали силуэт человеческого лица. - Автопортрет? – заинтересованно спросил Исаак, внимательно вглядываясь в яркие мазки, про себя думая, что Эван всегда такой – буйствует красками, как фейерверк, в отличии от него самого, серой мышки. - Что-то вроде того.       Измазанные в краске пальцы коснулись щеки, соединяя маленькие родинки, оставляя еле заметный след. - У тебя прекрасный получился рисунок, - произнес Исаак, тихо млея от странных, но приятных прикосновений, думая, что произойдет в следующую секунду, зная, что его возлюбленный может быть абсолютно непредсказуемым, а его глаза уже загорелись огнем. - Ты намного лучше, - произнес Эван, быстро и рвано целуя в губы своего человечка, повторяя прикосновение снова и снова. Затем он обмакнул палец в желтую краску и провел черту на чужой щеке почти под глазом, после скопировал ее на другой стороне лица. - Я холст? – рассмеялся Исаак. - Нет, - серьезно произнес Эван, заглядывая в глаза и оставляя на виске пятнышко желтого цвета. – Ты целостная прекрасная картина. Просто я хочу, чтобы в тебе было что-то и от меня.       Исаак задумчиво смотрел на глубоко печального юношу, понимая его потерянность и страх. Он коротко поцеловал любимого и потянулся за баночкой с яркой голубой краской. Под непонимающий, но смеющийся взгляд он обмакнул пальцы и провел по чужим губам. - Теперь и в тебе есть что-то от меня, - произнес Исаак, нанося еще мазок на высокий лоб. Эван рассмеялся в полный голос, и можно было поклясться, что на его лицо легла легкая вуаль облегчения. Парни продолжали друг друга разрисовывать, оставляя пятна краски по всему телу, целуя и молчаливо соглашаясь всегда быть вместе, дополняя один другого.       И жизнь их всегда будет разбавлена цветом.