День за днем

Он ждет Смерть как старую-добрую подругу. Она представала перед его измученным бесконечными пытками разумом легким безмятежным смехом, заглушая хриплый голос глумящегося над его безвольным телом Грин-де-Вальда. Она никогда не представала перед ним лицом, подходя со спины, кладя прохладные тонкие ладони на его лицо, закрывая измученные высохшие глаза, успокаивая их блаженной темнотой. Ее губы мягко касаются шейных позвонков, посылая теплые разряды по всему телу, напоминая, что в нем еще теплится жизнь, хотя в это верилось все меньше. Сегодня Персиваль вновь оказывается на той самой грани, где мерцает серебристо-голубая дымка, легкой паутинкой оплетающая ту реальность, которой он больше не мог касаться, утопая в вязком воздухе. Он чувствует, как ускользает от того, что его связывало с этим миром. Ощущение боли, пронзающей все тело, окутывающий холод, всепоглощающий ужас – все исчезло, цепляясь за серебряные нити, повисая на них сияющими каплями. Персиваль узнает легкие шаги, которые мог расслышать даже сквозь толщу собственного крика, и его пробивает дрожь, которая заставляет нити звенеть, как струны скрипки. По давно изученным правилам, он не смеет повернуться ей на встречу, и остается ждать первого прикосновения. Как всегда – ладонь к спине между лопаток. Грейвс узнает её по тому пробирающему холоду, который заставляет сердце загореться чуть сильнее, чтобы не заморозить окончательно. Но что-то в ней меняется, ладонь кажется абсолютно другой, одновременно чужой и знакомой. Даже так – чужой для Смерти, но привычной для кого-то другого. Для того, кто смел быть слишком близким к холодному и безжалостному аврору. Догадка пугает сильнее, чем возможность кончины. Нити звенят напряжённее, будто готовы порваться. Губы находят привычное место под короткострижеными волосами, где острая косточка позвоночника выступает особенно сильно. Разряд тока проходит по позвоночнику, отзываясь легкой болью. Губы не были нежными и теплыми, как несколько лет назад. Они обветренные и сухие, оставляющее шершавое ощущение после себя. Эти губы он изучил досконально: каждый их чувственный изгиб, каждую трещинку и даже маленький шрамик, который оставил ему в детстве детеныш гипогрифа. Впервые Персиваль услышал не то, как шаги удаляются, оставляя его в одиночестве, а наоборот приближаются, огибая, и Смерть становится впервые с ним лицом к лицу. Но это не то, что он ожидал увидеть. Перед ним стоял сияющий изнутри солнцем со своей мягкой улыбкой и в потрепанном синем пальто Ньют Скамандер. Единственное, что было неправильным и пугающим – глубокий холодный взгляд, в котором смешались жестокость и безжалостность. - Этого не может быть… Улыбка становится более мягкой и как будто снисходительно, когда магозоологу приходилось вновь объяснять элементарные вещи. - Ты знаешь меня лучше многих, Персиваль, - зазвучал приятный Скамандеровский голос, который звучал в гармонии с мелодией серебряных струн, сливаясь с ней, образуя холодное эхо, открывающий, кто на самом деле стоит перед ним. - Почему он? – хрипит Грейвс, скривившись в болезненной гримасе, чувствуя, как пронзают сердце клинки: любовь, желание, сожаление, потеря. - Потому что ты должен понимать, - продолжил шелестеть Ньют, приближаясь к Грейвсу, застывшему, как и всегда перед ним, Грейвсу. Его неправильно холодные пальцы касаются виска и спускаются к подбородку, а затем нажимают на губы. – Должен понимать, что ты оставляешь, принимая меня. - Или чтобы быстрее забрать? – хмурится Персиваль, а в ответ ему Скамандер тихо смеется, забавно морща переносицу. - Я не увожу тех, кто этого не хочет, - укоризненно произносит он, слегка покачивая головой, цепляясь рыжими кудрями за паутинку, разрывая ее ниточки. – А ты хочешь сейчас уйти? Грейвс всматривается в бледную кожу, на которой солнце рассыпало веснушки, на сухие, испещренные шрамами руки, на мягкие губы в смущенной улыбке, на рыжие вечно спутанные вихры. Все есть, перед ним правда Ньют. Однако… Персиваль касается холодной ладони, слегка сжимая ледяные пальцы. Он виновато улыбается, жестоко и уверенно глядя в чужие темные глаза, и видит в них понимание. - Что ж, это твой выбор. Тебе с ним жить. И возможно, ты признаешь, что я был бы тебе спасением. - Мое спасение за другой гранью, - шепчет Персиваль, чувствуя подступающую боль, которую сдерживала серебряная муть. – И я готов принять от него все. Но тебя пока не могу.