День за днем

У всего есть свой вкус. Сириус, как человек рискованный, пробует все, желая ощутить мир в полном его спектре. Глупо держать себя в рамках, если есть столько возможностей. А они у него есть, как и жгучее переполняющее желание, чесоткой зудящее под кожей. Вкус риска сам по себе особенный. Он взрывается абсолютной остротой, заполняя всю полость рта, обжигая нежное небо и язык, а потом остывает, оставляя только приятное послевкусие, греющее изнутри. Кому-то острый вкус не нравится, и он живет пресной скучной жизнью, а Сириус наслаждается жжением на языке и желает испробовать все виды острого – от самого слабого до мексиканского дьявола. У печали и грусти вкус горький, как у полыни. От него тошнит и выворачивает наизнанку, хочется взвыть, потому что его ничем не смыть и не перекрыть, остается только кашлять и блевать, чтобы одним мучением перекрыть другое. Можно немного приправить горечь остротой, чем чаще всего и занимается Сириус – любое горе проживает в драке или в очередном отчаянном поступке, за который получает по шее. Веселье отдает сливочным пивом и сладкой шипучкой, которая мелко покалывает язык, когда ее ешь. Не сказать, что он всегда ощущает нечто такое, когда счастлив, просто самые радостные моменты происходят у него с друзьями, которые зачастую отмечают очередной успех бутылочкой сливочного пива, а шипучки всегда были дома у Поттеров – в доме, до краев наполненном солнцем. Вкус спокойствия напоминает травяной чай, которым увлекается Лунатик. Когда Мародеры долго занимаются, что бывает крайне редко, и заканчивают далеко за полночь, из-за чего времени на шалости нет, то Ремус, поощряя друзей, разливает им свой особый чайный сбор. От него пахнет летом и теплом, когда его пьешь, то все тело расслабляется, а мысли улетают, оставляя блаженное умиротворение. Камин и уютные кресла только усиливают эффект, а Луни смеется, глядя на уставших, но довольных друзей, расплывшихся по мягким обивкам. Страх на вкус как кровь и грязь. От них отплевываешься, но привкус остается призраком, скрипящим на зубах. Иногда, когда страх перерастает в ужас, то во вкус вплетается яркий оттенок шерсти, как каждый раз, когда Ремус в образе волка начинает нападать на самого себя, терзая плоть с диким визгом, и ребята бросаются его останавливать. Страх за друга сжимает, как его собственные клыки чужое горло, и его вкус падает тяжелыми каплями на шершавый язык, оставаясь до момента, когда Лунатик выходит из Больничного крыла помятый и с виноватой улыбкой. В такие моменты проступает вкус облегчения. Свежий и пряный, как мята, бодрящий, пронизывающий все тело. И резкость ментола во рту объясняет увлажнившиеся глаза и мелкую дрожь, когда Сириус сжимает потрепанного Ремуса в объятьях. Но, пожалуй, самый драгоценный вкус, это вкус надежды. Его Сириус хранит, как самый ценный, хотя и признает, что со временем этот вкус стал обозначать еще кое-что. Но изначально – это робкая, блестящая надежда. Она вспыхнула ярко, когда неожиданно смущенно Сириус топтался перед другом, который настороженно смотрел на него, прижимая к груди книги. Лунатик просто очарователен в своей неуверенности, хотя иногда ее хочется стереть, потому что Ремус – самый удивительный и самый лучший. Вроде это Сириус и выпалил, еще больше путая однокурсника. Только потом Блэк решил, не думая, просто поцеловать Луни, пытаясь объяснить, что влюблен в скромного, умного и печального мальчика. Сириус очень надеялся, что его не оттолкнут и не прогонят. Он мечтал, чтобы от него не отказались. И эта надежда робко пробралась с чужих губ привкусом горького шоколада, который очень любил Люпин. И в тот день его надежды оправдались, и горьковатый вкус навсегда связался с этим ощущением, как и влюбленные Мародеры, когда Луни неловко ответил на поцелуй, краснея до кончиков ушей. Чуть позже вкус шоколада стал обозначением любви, но это совсем другая история.