День за днем

Почему это так похоже на чернила? Густые, въедающиеся в поверхность прочно и навсегда, с тяжелым навязчивым запахом, который сначала сильно раздражает и мешает, а после становится привычным и даже правильным. Темные и стойкие чернила, которые не вывести ничем, даже самыми сильным белилами. Эрик проверил на себе: если хочешь запечатлеть историю, то лучше пользоваться кровью. Его собственная история начала свою летопись с крови родных, пролитой чужими руками. А он просто ничего не смог сделать, чтобы остановить это. Вероятно, с этого все и началось. Та точка стала отправной для того, чтобы все в его жизни пропиталось новыми чернилами – темно-алыми, с тяжелым металлическим удушающим запахом. Дальше Эрик все взял в свои руки. Его пальцы сжали перо, которое он без устали опускал в вязкую кровь тех, кто вставал у него на пути к конечной цели. И их было много. Даже слишком для понимания обычного человека. Однако, клеймо монстра на Эрика поставили безжалостно и давно, а потому чего-то бояться или считать неправильным было бы смешной попыткой сбежать от правды. Убийство – это нормально. Смерть – нечто еще более обычное и привычное. Эрик забыл, как выглядят чернила, которыми пользуются другие люди, и не помнит, как можно жить без вечной погони за создателем, который превратил его в того, кем он является. Как можно не чувствовать ненависть и ярость, которые всегда покоятся в глубине души, спрятанные за внешним спокойствием, холодом и некой надменностью. Пока не появился Чарльз, у него не было и надежды, что у него когда-нибудь получится вернуться к тому, что было до переломного момента. До Чарльза у него и мысли не было, что будет потом, после того, как его месть свершится. Впервые Эрик поставил уродливую кляксу на своей истории и не знает, как и чем дальше продолжать. Он испуганно замер над бумагой, неуверенно перекатывая между пальцами перо. Впервые Эрик потерян и сбит с толку. Но, к счастью, он не один. Услышав в первый раз эти слова, Эрик готов плакать. Ведь никогда в жизни у него не было рядом человека, который бы его понял. И он плакал, только соленые воды моря, сливались с его соленными слезами, скрывая под собой. В следующий раз Эрик мог бы посмеяться, но не надменно и жестоко. Он мог смеяться от счастья и облегчения, принимая правду. Чарльз предлагает ему начать писать другими чернилами, не прерывая ничьих жизней. Он ставит перед ним склянку с надеждой, бутыль с верностью и преданностью и, сжимая ласково чужие пальцы, обмакивает перо в любовь, помогая выводить первые неловкие и неровные буквы. Эрик уже не помнил, каково это писать не кровью. Ощущать легкий запах чая и книг на чужой коже, а не давящий аромат смерти. Чувствовать пальцами не липкость вязкой жижи, а мягкость и теплоту тела под собой. Видеть не багровые резкие линии убийств, а небесный голубой цвет восхищения, обожания и заботы в чужих глазах. - Напиши со мной новую историю, Чарльз, - тихо просит Эрик, несмело, забыв, как это делается, улыбаясь. Тот тихо смеется, оставляя легкий, но въевшийся глубоко внутрь след на сердце, ласково целуя губы, которые обещали убить. - Конечно, напишу, - шепчет Чарльз, ласково касаясь кончиками пальцев чужого лица. – С тебя пергамент, с меня – чернила.