День за днем

Кровь тяжелыми каплями медленно падает на кафель. Равнодушный взгляд следит за этим с абсолютной апатией, наблюдая как жизнь невероятно медленно утекает из его тела. Осаму устал от жизни. Он утомлен ею, как путник в пустыне от жары, и мечтает о том, чтобы все прекратилось. Много попыток, много решений. Дазай ищет возможность сделать задуманное, чтобы прекратить размеренное биение сердца в груди. И он не задумывается о том, что делает больно не только себе. Чуя заходит в ванну тихо, мягко, по-кошачьи ступая по полу босыми ступнями. Осаму поднимает на него пустой взгляд и едва улыбается. - Ты опять? – зло щурясь, спрашивает Накахара. Дазай улавливает на чужом лице тени печали и отчаяния, отмечает дрожь тонких белых пальцев, которые были сжаты в кулаки. Осаму тянет руку и касается бледных костяшек, ласково поглаживая. Он отмечает, как злость мгновенно испарилась из ясных голубых глаз, заполняясь печалью, которая готова была превратиться в слезы. - Чертов Дазай, - произносит, тяжело вздохнув, Чуя, взяв окровавленные руки и потянув на себя расслабленного Осаму. Тот поднялся неохотно, но сделал это ради одного – хоть послушанием извиниться перед своим соулмейтом за вновь причиненную боль. Тело Осаму украшает множество шрамов, скрываемых под лентами бинтов, на нем цветут яркими бутонами синяки и ссадины, и он собственноручно прибавляет цвета на себе, разбавляя болезненную бледность. Ему не хочется думать, что каждый росчерк на нем отражается на хрупком теле Чуи. Осаму помнил, что было с ним, когда Накахара применил Порчу, разрушая себя изнутри. Дазай не харкал кровью, как несчастный Чуя, но понимал, почему так происходит, ощущая жгучую боль в области груди. Она заполняла собой все тело, ощущаясь даже ярче, чем от собственных травм. Одним прикосновением Осаму прекратил действие чужой способности и подхватил на руки бессознательное тело дорогого напарника, все еще чувствуя боль, которая не оставляла их обоих. Дазай всегда делал себе больно. Но вместе с тем было больно и Чуе. Теплая вода смыла кровавые потеки. Пальцы Накахары нежно огладили поврежденную кожу, избавляя от влаги, чтобы вновь перебинтовать и спрятать от всего мира. Знать о новых шрамах будет только Дазай и Чуя, помня отголоски их появления. - Ты злишься на меня? – тихо спрашивает Осаму, глядя на рыжую макушку, склоненную над его руками. - Конечно злюсь! – прорычал гневно Чуя, не поднимая головы. – Мне надоело, что ты так умереть хочешь. Так хочешь, но не можешь сдохнуть. Это уже даже бесит. Несмотря на слова, Накахара продолжал заботливо обрабатывать раны, действуя с большой осторожностью и нежностью. - Ты такой милый, коротколапка, когда злишься на меня, - с мурчащими нотками в голосе произносит Осаму, утыкаясь носом в яркие волосы. Чуя зло запыхтел и ударил ощутимо в живот, не заботясь, что боль отразится и на нем. - Чертов Дазай, - вновь заругался Накахара, отстраняясь от невольного пациента. Он смыл с раковины кровь и убрал аптечку в ящик на нижнюю полку, чтобы ему было легче доставать. Что-то подсказывало, что скоро вновь придется ею воспользоваться. Дазай стоял позади, не пытаясь помочь или как-то иначе вмешаться. Его взгляд скользил по изгибу шеи, на которой лежали рыжие волосы, по достаточно узким плечам и вниз по хрупкой спине. - Чуя, - позвал тихо Осаму, дергая за низ рубашки, которая скрывала тело партнера. – Сними ее. Накахара тяжело вздохнул, принимая неизбежное. Так всегда происходило после каждого подобного случая. Осаму всегда просил его раздеться, но не ради интимной близости, а для еще более странного ритуала. Белая ткань легко соскальзывает с плеч, падая на пол, измазываясь в крови, которую никто из них не успел смыть. Дазай тянется к гладкой коже, нежно к ней прикасаясь. Он помнит наизусть росчерк собственных шрамов на теле, а потому ему легко воспроизвести их касаниями на шелке кожи любимого соулмейта. Руками, поцелуями – всей возможной нежностью и лаской, которая почти испарилась из души Осаму, он пытается извиниться за то, что Чуе так не повезло с родственной душой, которая все время ищет боль. Извиняется, что не может измениться и стать другим. - Прекращай, - строго произносит Накахара, поворачиваясь лицом к партнеру. – Не стоит. В голубизне глаз нет осуждения. Только серьезная решимость. И Осаму подчиняется ей, принимая поцелуй Чуи, который обещает никогда от него не отказываться. Обещает принимать всю боль, которая его ждет, не жалуясь и ничего не прося. Чуя клянется всегда быть рядом. Потому что боль для него – всего лишь фоновый шум, который делает только ярче его любовь к этому глупому Дазаю, которого он не собирается отпускать.