День за днем

В Начале ничего не было. Или было ничего. Это как посмотреть, хотя смотреть было не на что. Ведь вокруг была только пустота. Пока Бог и его белокрылый ученик не рассыпали по этому «ничему» вселенные и звезды. От Всевышнего веяло удовлетворением и каким-то странным радостным предчувствием, как будто впереди ждет нечто большее, чем просто создание горячих светил. Его Ученик сжимал тонкие губы, щуря глаза, но сдерживал крутящиеся в голове вопросы. Ведь вопросы – это неправильно. Должна быть только истинная вера в своего господина, которая абсолютна в своей силе и чистоте, а вопросы означают сомнение в этой вере. Потому серафим ведет ладонями, рассыпая яркие сияющие горящие тела звезд, сплетая их в единый поток. Бог ничего не говорит ему на такую вольность, позволяя развлекаться со светилами, пока сам Всевышний создает особенный уголок мира. Почему особенный? Потому что опять чувствуется то самое сладостное предчувствие. Ему хочется задать вопросы, но он продолжает усиленно сдерживаться, создавая то, что после назовут Млечным Путем. Ничего не было. Ничего кроме боли и разочарования. Ангелы такого не чувствуют, так почему эти жгучие ощущения разливаются по груди? С криком раскрывая крылья, он понимает, почему так изменились его чувства. Черные грязные перья пропитаны его собственной очерненной кровью, которая навсегда въелась в белоснежное оперение без, лишив возможности очиститься. Он пал. Точнее, его сбросил Бог за то, что его вера покрылась трещинами сомнений, которые вылились в поток вопросов, которые долгое время копились внутри. Бог был к нему глух. Зато услышал Люцифер, принимая в свое окружение тех, кому осточертела власть Всевышнего. Но он не хотел падать. Он не хотел бунтовать, ему просто было любопытно, почему все так, как оно есть. Это преступление? Это плохо желать знать больше? Для Бога, видимо, да. Падший ангел кричит, пытаясь укрыться дрожащими крыльями, в каждом перышке которых растекается боль. Помимо крыльев и души, которой якобы нет ни у ангелов, ни у демонов, печет огнем глаза. Он поднимает их на небо, взирая с любимого Богом уголка пустоты на творение собственных рук, и от боли кричит, проклиная в ярости Всевышнего. В этом месте, которое называется Землей, нет ничего, кроме песка и горячего солнца. Но ему не мешает это. Можно сказать, что это приятнее, чем в Раю или Аду. И там, и там он не мог находиться. Рай был далек и закрыт, а крылья обессилили и не могли поднять в Небесную Цитадель, да и каждое их раскрытие напоминало о всепоглощающей боли и отчаянии, которые преследовали его с момента падения. Ад же напоминал об этом снова и снова. Он чувствовал Люцифера, который стал называть себя Сатаной, ощущал остальных, кто выступал в Восстании, но все они были чужими, потому что каждый из них где-то глубоко в душе и хотел упасть. Ему же этого совершенно не хотелось. В этой пустыне было удобнее быть змеем. Наверно, он всегда им был, просто не обращал на это внимания. В конце концов, было много чего более интересного и занятного, чем самокопание и разбор себя. То же самое создание мира, служение Богу – это немного интереснее. Служить тому, кто обломал ему крылья, в прямом смысле этого слова, было необходимым, но не таким занятным, а потому появилось время узнать все же: кто он такой? Пока он Змий. И он обнаружил Эдем. Тогда тоже не было ничего, кроме пустоты. Даже удовольствия от своей работы не было. Ну, сподвигнул человека сорвать яблоко, и что? В Раю он занимался более занятными делами, а это было слишком просто. Пошипел немного на ухо и все. Ни азарта, ни удовлетворения. Над Землей впервые появились тяжелые свинцовые тучи. Хотя, наверно, после таких не будет – чувствуется в них вдохновленный порыв, который накатывает очень редко. Впервые от него прячут его собственное творение, и это отзывается уколом в сердце. Он чувствует присутствие небесного служителя. Они стояли на страже этого сада, но как только люди покинули его, то они отправились на Небеса, докладывать о провале, но один глупый ангел все же остался. И что ему не живется в Раю? В тот момент не было ничего, кроме интереса. Такое Змий ощущал, когда работал вместе с Творцом, рассыпая по пустоте огни. Любопытство вновь захлестывало, вновь хотело обратиться в вопросы. Но сейчас он уже демон. Второй раз его уже не низвергнут за интерес, в конце концов, падать ниже просто некуда. Он ползет по огромной стене к ощущению света, и действительно обнаруживает там ангела, растерянного, задумчивого и потерянного. Каким когда-то был и он сам. Азирафель реагирует забавно, видя демона не в змеином обличье. Змий чувствует заинтересованный взгляд на крыльях и все то любопытство, которое есть в ангеле, но тот послушно молчит. Вопросы – это сомнения. Ангел забавен. Правда забавен. Он не похож ни на тех пернатых засранцев, которые служат Богу, ни на тех, кто решился в свое время на Восстание. Азирафель скорее напоминает ему самого себя: неопытного, открытого и любознательного, а теперь еще и одинокого. Он бы мог поднять крылья и укрыть неразумного ангела от света и тьмы, что обратились на него в один миг, мог бы спрятать от приближающегося дождя. Но так высоко поднять крылья он уже не может – эти черные громадины уже просто назидание. Но Азирафель сам укрывает его белоснежным крылом, защищая от первых в мире капель дождя. И он правда ничего не чувствует. Разве что тепло и долгожданный покой.