День за днем

Он сохраняет безмолвие. Но, если быть честным, Дазай и не стремится говорить с кем-либо. Его босс болтлив, хотя нельзя сказать, что какое-либо из его слов пустое или ничего незначащее; каждое из них глубоко взвешенно. Огай хитер и невероятно силен. В особенности потому, что найдя соулмейта, не стал зависим от него. Они не носятся вокруг друг друга, не возводят до статуса бога. Они враги и для них это нормально. Потому наверно Мори боятся еще сильнее – он убьет даже своего соулмейта, того, кто должен быть неприкасаемым. Дазай пока не встретил так называемого соулмейта, а потому продолжал сохранять молчание. Но тишина не мешает ему выполнять идеально свою работу и быть демоном Портовой Мафии. Хотя тишина усугубляет его желание умереть. Изменилось бы что-нибудь, если бы Дазай мог говорить? Дело далеко не в этом. - Тебе стало бы легче, - с врачебным профессионализмом говорит Мори, не снимая с лица прочной маски хитрого лжеца. Дазай ему не верит. Ему уже ничто не поможет, кроме смерти, которая, тварь такая, никак его не находит. Она могла бы прийти к нему в паре с другим человеком, только Дазай не собирается никому проигрывать. Умереть он хочет только от собственной руки, но его все время останавливают, не давая совершить задуманное. Ему кажется, что смерть является черно-алой вспышкой, бившей его с ног и впечатавшей в стену. Он слышит над собой глухой хриплый смех. Как будто первый за всю жизнь. Дазай внимательно смотрит на коротышку-подростка, что посмел на него напасть, да еще и смотреть на него с таким превосходством и холодом, да еще и самоуверенной улыбкой. Боль от удара растекается по телу, как пятно от кофе на белой рубашке. Осаму никогда не любил боль, он мечтал, чтобы для него закончилось все быстро. Но наглый паршивец давит каблуком потрепанного ботинка в грудь, и Дазай почти слышит, как трещат ребра. - Вообще-то я не люблю боль, - хрипит свои первые слова Осаму. Осознание того, что вот она – судьбоносная встреча с соулмейтом – никак не приходит. Это цель. Враг. Тот кого надо победить, а желательно – уничтожить. В голубых глазах напротив не происходит никаких изменений – надменность, холод и животная жестокость. Дазай даже не уверен, что между ними что-то изменится. Обретение голоса не значит, что теперь ты принадлежишь другому человеку. Дазай не хочет никому принадлежать, но постепенно, почему-то ему хочется, чтобы Чуя принадлежал ему. Мори понимающе усмехается, когда Осаму поднимает разговор, что Чуя может быть полезен в Мафии. - Ты уже избавился от хрипоты, - замечает мимоходом Огай. Дазай профессионально делает вид, что ничего не заметил. Но усмешка становится сильнее, а вскоре Осаму видит в коридоре нового члена Портовой Мафии, а по совместительству и своего напарника. «Свой» греет душу, где-то в глубине Дазай слышит утробное довольное рычание вечно голодного зверя, который впервые появился в день встречи с Чуей. Видимо, важнее было не появление «внешнего» голоса, а «внутреннего». А тот диктовал, что вместо чокера на тонкой бледной шее Накахары прекрасно бы смотрелся ошейник. Вслух Дазай лишь говорит очередную грубость, но этого пока достаточно.