День за днем

Он слышит шаги. Топот множества ног он слышит постоянно, даже с его не самым идеальным слухом, который из-за сломанных генов намного хуже, чем у других представителей его расы и его вида. Но он издалека слышит эту поступь. Ему можно на слово поверить, что эти шаги он узнает из тысячи. Что в них такого особенного? Как бы противно не было признавать Гархарону, но это шаги хозяина. Если бы он хотел, то никогда бы не избрал такой судьбы. Но жизнь распорядилась иначе, забрав у него все, кроме жалкого существования в качестве раба. Жестокий и беспощадный набег пиратов забрал множество жизней и не меньше уничтожил судеб. Гархарон не должен был выжить. Как и всех других в его поселении, его и сестру должны были убить, но сестру спасли красота и мягкость, которые сразу сделали из нее привлекательную и желанную рабыню, а брату досталось по другой причине. Он приближался. Рычание само собой стало растекаться по груди и вырываться из горла, а неожиданно прорезавшиеся клыки начали рвать губу. Соленый вкус крови привычно лег на язык и мягко заполнил полость рта. В последнее время Гархарон часто чувствовал этот вкус, намного чаще, чем хотелось. Наконец дошел запах. Тяжелый, вяжущий запах взрослого сильного мужчины. В нем смешались причудливым узором шелка бьющий аромат гари и пепла, крови и жженой плоти, стали и мускуса. Гархарон ненавидит этот запах, ненавидит эти шаги, ненавидит затапливающее чувство щенячьей радости и огненного желания. Гархарон дошел до того, что в своем отчаянии ненавидит себя. Зазвучал перезвон ключей в связке, а затем металлический скрежет — ключ попал в замочную скважину. Зазвучал как перезвон колоколов скрежет механизмов дверного звонка, и черт возьми, это казалось вечностью. Айрл зашел в комнату своего раба, как в свою. Хотя, так оно и было — все в этом роскошном доме принадлежало пирату. В том числе и сотня жизней обитающих здесь созданий. — Ну здравствуй, мой строптивец, — почти ласково улыбнулся саламандр, но в его глазах все равно оставалась непроглядная холодная жестокая тьма — черные глаза без зрачков оставались с тем же выражением безразличия. Гархарон лишь молча оскалился, частично обращаясь — острые тонкие когти рвали постель, а клыки раздирали тонкую кожу губ. Ответом на приветствие оставалось все тоже глухое рычание. — Девочки на тебя жаловались, — продолжил говорить Айрл, закрывая за собой дверь. Вновь послышался перезвон внутри механизма, сообщая о работе замка — они были заперты. — Ты отказывался есть, нападал на них. Порвал мне даже одну. Гархарон продолжал отмалчиваться, скаля клыки. Айрл явно нисколько не боялся изначально слабого, намного слабее, чем он сам, оборотня, который из последних сил держал свою волю. Саламандр в несколько шагов преодолел расстояние, разделяющее его и постель, на которой оставался неподвижным Гархарон. — Ты же знаешь, что я не люблю неповиновение, — сурово произнес Айрл, сжимая пальцами чужой подбородок, на который уже стекала кровь из порванной губы. — Тем более не люблю, когда ты начинаешь вредить себе. Это моя прерогатива. Глаза Гархарона не успели проследить за этим движением, лишь щеку обожгло болью, а сам он от неожиданности и силы удара завалился на бок. И покорно остался лежать, чувствуя, как эта же рука легла на плечо, ласково поглаживая. — Прелестный мой, — мягко произнес Айрл, проводя ладонью по боку до бедра, вновь и вновь повторяя движение, поглаживая раба, как строптивого кота. — Твое тело, твоя душа, твои желания принадлежат мне, как только я заполучил тебя в свой гарем, и ты не можешь решать, что тебе делать. Гархарон ненавидел себя. Ненавидел слезы выступившие на глазах и дрожь, прошедшую вдоль позвоночника, от сильных и горячих прикосновений. Ненавидел, что теперь принадлежит, как вещь, убийце и разбойнику, что оставил все правила и законы, кроме Воровской чести. И ненавидел чувство облегчения и свалившийся груз с плеч от осознания, что он снова рядом. Грубые пальцы поднялись по шее к лицу и мягко очертили подбородок, стирая свежую кровь. — Тебе следует лучше контролировать свои обращения, — недовольно нахмурился Айрл, стирая с чужих бледных щек редкие слезы. — Твое здоровье итак оставляет желать лучшего, а ты так к нему халатно относишься. Он мягко принялся перебирать абсолютно белые волосы. Только в этом его ценность — Гархарон альбинос. Редкая мутация его вида, что делает его странным и невероятно ценным. Абсолютно белые волосы, тонкая бледная кожа, красные глаза, в зверином облике с его шкуры почти исчезают даже правильные для гепарда пятна. Айрл говорил, что это красиво. Его тетя называла его странным уродцем. У Гархарона не было крепкого здоровья, все детство он проболел, и был только вопрос времени, когда очередная болезнь заберет слабое создание в другой мир. Айрл постарался, чтобы уникальный раб оставался в безопасности даже от простейшей простуды. И была еще одна странная особенность — альбинос может принести потомство. Как самка, женщина, вне зависимости от биологического пола оборотня. Господин приходил к нему чаще других в гареме, мог, как жестко взять полагающееся, так и просто провести время, рассказывая о своих планах. Но чаще все же насиловал на этой же постели, вжимая в простыни, доводя до изнеможения и полной немоты, когда оборотень мог просто хрипло дышать, свернувшись на развороченной кровати. Айрл часто говорил, что хочет наследника, который смог бы укрепить его положение на пути к званию барона, но было непонятно, почему для этой цели он выбрал болезного и слабого оборотня, который мечтал порвать хозяину глотку. Гархарона возвели до главного в гареме, первого среди всех женщин, готовых ублажать господина, он видел их гневные взгляды, чувствовал исходящий запах презрения и зависти, но ничего не мог поделать. Делал Айрл — продолжал выбирать из сотни Гархарона, лишь изредка заставляя его мучиться от подавляемой привязанности. Как кот, он потерся головой о поглаживающую ладонь, едва слышно всхлипывая. Гархарон ненавидит свою зависимость от этих рук, от этих губ, от этой воли и желаний. Он будет рычать и скалиться. Кусать и царапать, но внутренне гордиться и радоваться, что проходя мимо множества дверей, Айрл приходит именно к нему. — Не расстраивай меня более, — приказал пират, сжав белые волосы в кулак. — Ты знаешь, я не потерплю неповиновения. Он постоянно так говорил. Наказывал, измываясь над телом и духом, но не переходил черты, за которой Гархарон бы потерял разум или стал бы калекой. Он знал, что ценен, и ценил чертова хозяина. Гархарон старался игнорировать тот факт, что мысленно называет его хозяином. Устало закрылись красные глаза, оборотень принял вновь власть над собой — и телом, и душой — не сомневаясь в том, что о нем правильно позаботятся.