День за днем

Он смотрит на вьющийся под потолком дым и надеется, что все умолкнет. Он смотрит на этот дым и тянет к нему пальцы, меняя разводы на новый рисунок. Он видит в них слова — странные и непонятные слова. Клаус пишет Оду. Он пишет оду, посвященную своей истерике. Она еще держит в своих лапах, отчего плечи продолжают дрожать от остатка смеха, а лицо еще холодит от не прекращающихся слез. Наркотический туман отпускает, к сожалению, для измученного разума, в котором вечно воет смерть. Клаус выпускает новое колечко дыма. Ему не поможет обычный никотин, слишком слабый и ненужный, но привычный и чертовски успокаивающий. Он успокаивает не своим воздействием на организм, а самим наличием. Хочется что-то мусолить в руках, повторять какое-то постоянное действие, которое удерживает на грани сознания. Он тянет руки наверх, рассеивая дым, чтобы запустить новое облако. Он пишет оду, посвященную своей боли. Клаусу всегда было больно. Постоянные мучения, что приносит тот, кого они называют отцом. Запирает в склепе, заставляет вопить от страха, царапать себе лицо и руки. Клаусу всегда было страшно, а вместе со страхом приходила и боль. От одиночества, от страха, от потерь. Ведь он потерял самого дорогого, кто у него был — Бена. Нежного, пугливого и самого дорогого, кто выслушивал его глупости, утешал в слабости и уговаривал жить дальше. Только ради него Клаус держался, терпел все. Но как ему терпеть, когда его нет? На его руках резаными ранами написана ода, посвященная отчаянию. Он сам ее написал, собственноручно по своим же рукам острым лезвием старой бритвы. Наверняка занес столбняк или еще какую-то дрянь, но какая разница? Все равно умирать, так какая разница, каким образом? Он тянет окровавленные руки к потолку. — Не надо, — слышится ему тихий голос. Единственный, который хочется слышать из всей орды мертвых. — Не надо, не делай этого с собой. Бен находится рядом. Он умер, его нет. Но он рядом. Продолжает горестно взирать на него темными теплыми глазами, в которых копятся слезы. Обычно Бен его обнимал, когда были подобные срывы, но сейчас его руки бесплотны и не могут принести ничего, только холод и одиночество. — Не смей мне указывать, — бормочет, едва всхлипывая, Клаус, протягивая руки к потолку. — Тебя нет, больше нет. Он пишет слезами и кровью оду, посвященную смерти. Как жаль, что она его не слышит и ненавидит, не пуская в свои чертоги. Но мстит за способности — забирает все самое важное. — Я все равно здесь, — шепчет Бен. — И никуда от тебя не уйду.