День за днем

Странно, как мелочь может менять человека. Забавно, как опустившийся темный занавес ночи, похожий на легкий тюль, способен изменить суть вещей. Белое становится черным, добро — злом. Что казалось простым, становится намного сложнее. Днем они далеки друг от друга, и нет проблемы в том, чтобы не вспоминать и не думать. Каждый погружен в свои дела, окружен своими людьми, которым предан и в чем-то даже дорог. Может вести себя бездумно и легкомысленно. Стоит темноте опустить свой полог, как все меняется. Становится все истинным или же наоборот оборачивается правда в ложь? Они обнажают клыки и когти, врываясь во тьму. Они выискивают жертв, притаившись во мгле. Каждый сражается по-своему, ради разных целей и желаний, они дики в своей жажде, беспощадны в своей жестокой циничности. Во тьме они приближаются друг к другу, почти как раньше. Раньше они постоянно блуждали в темноте. — Что хочешь, скумбрия? Смерти захотел? — огрызается Чуя, фырча и порыкивая. Почти как дикий лис, который вновь наткнулся на скучный старый капкан, который раздражает и мешает, но убрать его не может. — Хочу, ты же знаешь, — усмехается приторно сладко Дазай, хотя в его глазах пустота и отрешенность. Он живой труп без желаний и истинных чувств, просто ищущий их и заменяющий чем-то подобным, подсмотренным у других. — С удовольствием помогу, — фыркает Накахара, доставая нож. Он легко может им перерезать горло бывшего напарника, может вскрыть им вены, проткнуть глаз. Способов убийств с помощью ножа масса, надо только выбрать… — Вперед, — произносит Дазай, глядя прямо на бывшего спутника. Во взгляде холодное принятие и отрешение от реальности. Чую это бесит. Чую это раздражает больше всего. Он, — тот, который не знал своей жизни, кто был насмешкой человека, искусственным созданием, чьим-то экспериментом. Накахара любил жизнь, а эта тварь так ее не ценила и хотела избавиться от нее. — Не хочу руки пачкать тобой, гниль, — отвечает холодно Чуя. — Не люблю, когда ты становишься таким, — произносит ледяным тоном Дазай, не скрывая ярости, что хочет вырваться, но вместо этого он лишь жестко схватил подбородок Накахары, заставляя смотреть на себя. — Не смей быть холодным ко мне. Под покровом ночи открывается и тьма людей. Дазай хочет чувствовать жизнь, но не может. Ему нужна чужая яркость, чтобы самому ощущать хоть что-то внутри себя. Чуя всегда пылает. Его жажда выплескивается наружу вместе со злостью, гневом, весельем, азартом. — Тебе нравится быть испачканным мной, — усмехается дико Дазай, запуская перебинтованные пальцы в яркие длинные пряди, скидывая с Чуи шляпу. — Признай это, коротышка. Чуе нравится жестокость. Он всегда проявлял ее к окружающим, постоянно сражался и убивал. Он не мягкотел и не раним, он закален как булатная сталь. Накахара не сломается никогда и не перед чем. Уже больше нет. Пожалуй, Чуя редкий человек, который не боится Дазая. Никогда не боялся, хотя не было и безразличия или заинтересованности. Там была тьма. Тьма, жаждущая выхода, желающая обрести того, кто не испугался бы ее. Дазай не боялся никогда этой тьмы. Она, как и тьма ночи, открывает желаемое, меняет, делает истинным то, что скрывается при свете. — Мне нравится быть с тобой, — произносит задумчиво Осаму, проводя пальцами по бледной коже лица Чуи. — У тебя вся ночь впереди для этого, — усмехается Накахара. — Времени мало. Тьма утекает быстро.